<<
>>

Г осударство как объект социологического анализа

Если социологическое направление в правоведении воспринималось традиционной догматической юриспруденцией как угрожающую ей разрушительную силу, то между государствоведением и социологией не было такого острого конфликта.

Как отмечалось выше, для государственного права изначально было свойственно дополнять формальноюридический метод социологическим. Классификация государств по форме правления или форме государственного устройства требовала не только группировку эмпирического материала по формальным признакам, но также анализ фактических политических отношений. Тем не менее в Германии в XIX в. возникла целая формально-логическая школа (П. Лабанд, Г. Еллинек), поставившая себе задачу рассмотреть государство как юридическую конструкцию. Была предпринята попытка, используя понятийный аппарат гражданского права, дать по преимуществу юридическую трактовку государства. Одним из главных приемов здесь было использование фикций, т.е. установление некоторых допущений, не имеющих оснований в жизни, но целесообразных с точки зрения юридической логики. Яркий пример такой фикции - идея юридического лица: государство и его органы предлагалось рассматривать как некие коллективные субъекты публичного права. При известной плодотворности данного подхода между государством как юридической конструкцией и фактическим государством разница была заметная, на что и обратили внимание юристы-социологи.

В России при рассмотрении государства преобладание юридического метода над социологическим наблюдалось в основном в рамках государственного права. Формирующаяся теоретико-правовая наука изначально совмещала в себе оба подхода, но с некоторым креном в сторону социологии. Показательные примеры тому - Н.М. Коркунов и Г.Ф. Шершеневич.

Коркунов как всякий последовательный позитивист отвергает эйдетическое, аксиоло- [354]

гическое, телеологическое, волевое и формально-юридическое представление о государственной власти, заменяя все эти подходы всеобъемлющим функционализмом.

Рассматривать государство как суждение о должном, или через призму некоей всеобщей цели, или в качестве идеальной сущности, или как юридическую конструкцию означает, по логике юриста, отход от подлинно научного познания. Коркунов предпочитает видеть в государстве своего рода естественный феномен, где власть и подвластные объединены функциональными отношениями эмоционально-психологической природы. Предлагаемая им психологическая трактовка власти имеет типично позитивистско-социологический характер, т.к. указание на связанность власти и подвластных (пусть даже на основе психологии) есть признание их функционального взаимоотношения. Факт ощущения зависимости подвластных от власти представляет собой функциональную, каузально обусловленную связь, осуществляемую на основе эмоций.

Бесспорным признаком государства, по Коркунову, является власть, но понятая с социологической, а не с формально-юридической точки зрения. Он считает утратившим свое безусловное значение такой признак государства, как суверенитет: «Власть каждого государства в действительности ограничена и обусловлена извне - зависимостью от его международного общения, изнутри - от разнообразных общений, из которых оно само слагается»[355]. Подлинным признаком государства является самостоятельная принудительная власть. В обществе существуют разные виды властей, но только государственная власть задает рамки всем другим властям, только государство выступает монополистом принуждения: «Государственный порядок тем, прежде всего, и отличается, что это мирный порядок, не допускающий частного насилия, самоуправства»[356]. Самостоятельность государственной власти не предполагает неограниченности или полной независимости, поэтому теория суверенитета, полагает юрист, в полной мере не работает.

С позиции социологического функционализма Коркунов критикует распространенную в Европе и России волевую теории власти. «Со времен схоластики, - рассуждает он, - установилось и до сих пор остается господствующим понимание власти как воли, единой, над всем в государстве господствующей воли.

При этом одни отождествляли государственную власть с волей конкретных правителей; другие же считают государственную власть какою-то высшею волею, а конкретных правителей только органами проявления этой высшей воли, отличающейся от их личной воли»[357]. Наличие воли у лиц, стоящих у власти, - бесспорный факт, с которым гражданам приходится сталкиваться на каждом шагу. Вместе с тем представления о воле как источнике власти или о тождестве воли и власти, по Коркунову, несостоятельны. История изобилует примерами, когда ничтожной личности подчиняются тысячи только потому, что она признается представителем государственной власти. «И наоборот, выдающимся политическим деятелям приходится прикрываться, для обеспечения подчинения себе толпы, именем такого лица, лишенного всякого действительного значения и силы, но признаваемого представителем государственной власти»[358]. Подчинение конкретным правителям, подчеркивает юрист, никогда не бывает безусловным. Им повинуются лишь настолько, насколько видят в них представителей чего-то стоящего выше их личной воли. Волевой теории власти противоречит и феномен законодательства. Поскольку в нормах закона действительно проявляется воля, логично было бы предположить, что основной функцией власти должно быть законотворчество. Однако, по Коркунову, такой взгляд опровергается историей: «на первичных стадиях своего развития государства живут обычным правом и потому обходятся вовсе без законодательства; напротив, без суда и исполнительной власти государство никогда не обходится»[359].

Главный вывод Коркунова сводится к тезису, что понятия власти и воли не тождественны: «Воля не есть сама по себе власть. Воля бывает и бессильная, и безвластная. Власть приходит к воле извне, придается ей чем-то другим, лежащим вне воли, в самой воле не заключающимся. Воля стремится к власти, получает власть. Поэтому власть есть нечто внешнее для воли, служащее ей объектом»[360]. С другой стороны, власть не обязательно предполагает субъекта, она может быть безличной и выражаться в подчинении людей, например, своим страхам и суевериям.

И здесь Коркунов подходит к главному пункту своих рассуждений: власть - это не воля властвующего, а сознание зависимости подвластных. Властеотношения определяются не юридической нормой, а психикой, сознанием людей, подчинение - это не юридическая обязанность, а факт жизни. «Я подчиняюсь в каждый данный момент тому, кто почему-либо возбуждает во мне сознание зависимости. Исчезает это сознание, прекращается и подчинение. В отношении же к имеющему право на власть подчинение составляет обязанность, обусловленную правом, а не фактической наличностью сознания зависимости. Распоряжениям полицейского подчиняются не потому, чтобы его считали лучшим выразителем требований государственного общения, не потому, чтобы ему подчинялись значительные общественные группы, не потому, чтобы он пользовался особым личным обаянием, а просто потому, что за ним признано право на осуществление определенных функций власти. Обязанность подчинения его велениям поддерживается, прежде всего, именно сознанием права, а затем угрозой наказания или других невыгодных последствий, связываемых с неисполнением законных распоряжений» . «Для властвования, - заключает Коркунов, - нет надобности, чтобы это сознание зависимости было реально. Не требуется даже, чтобы существовало то, идея о чем властвует над человеком. Для властвования требуется только сознание зави-

372

симости, а не реальность ее» .

Функциональная связь власти и подвластных проявляется, по логике Коркунова, и в сфере взаимодействия власти и права. Право, с его точки зрения, возникает как следствие конфликта интересов, как средство их разграничения. Поскольку различные социальные группы борются за использование государственной власти в своих интересах, общество в целом заинтересовано в ее правовой регламентации. С течением времени, рассуждает юрист, власть все более ограничивается правом, что породило у многих мысль о самоограничении государства правом как о некоей внутренней необходимости, присущей самой власти. С такой позицией Коркунов категорически не согласен, т.к.

история говорит об обратном: добровольно самоограничение власти правом - явление крайне редкое, обычно власть ограничивалось правом в результате тяжелой и упорной борьбы различных социальных сил между собой. Самоограничение власти правом можно правильно понять, полагает юрист, только с позиции социологии и психологии: «Если властвование опирается на сознание зависимости граждан от государства, это не может не определять содержания актов властвования, их рамок и условий. Они не могут тогда определяться исключительно волею властвующего. Для того, чтобы орган власти мог в своей деятельности опереться на сознание подчиняющихся их зависимости от государства, необходимо, чтобы его действия находились в известном соответствии с этим сознанием подвластных, с теми представлениями, какие они имеют о государстве, об его отношении к праву, к личной и общественной свободе. Власть государства простирается лишь настолько, насколько граждане сознают себя от него зависимыми. Поэтому всякое сознание личной или общественной свободы непременно обусловливает соответственное ограничение государственной власти» .

Таким образом, власть государства и ограничение ее правом, по Коркунову, имеют общую основу - сознание и психология людей, их чувство зависимости от государства. В этом случае соотношение государства и права переводится из формально-юридической плоскости в социолого-психологическую, а сами властеотношения предстают как функциональные взаимосвязи единого организма. Власть и подвластные здесь оказываются не субъектами публичного права, а дополняющими друг друга элементами единой системы.

Взгляды Г.Ф. Шершеневича на государство замечательны тем, что это взгляды цивилиста (по своей главной специальности), юриста-догматика, не допускавшего привнесения [361] [362] [363] социологии в гражданское право. Если в отраслевой догматике он абсолютно не допускает применения социологического подхода, то в его общей теории права социология доминирует; если при рассмотрении права догматический и социологический методы используются им равномерно, то анализируя государство, он исключает догматический метод почти полностью.

Определить государство в юридических категориях, решительно заявляет Шершене- вич, невозможно: «Государство не поддается юридической конструкции, навеянной приемами гражданского правоведения, имеющего дело с чисто юридическими отношениями, которые имеют место в государстве. Государство есть источник права, и потому определение его в категории права логически недопустимо» . И далее: «Юридическое определение не только не способно объяснить реального существа того, что мы называем государством, но оно кроет в себе опасность затемнить перед нами истинную сущность явлений, происходящих в государстве. Понятие о государстве только одно - социологическое» .

В основе взглядов Шершеневича на государство (так же, как и на право) лежит социал-дарвинизм: люди сплачиваются в государство вследствие действия закона борьбы за существование, т.к. с помощью властной организации легче выжить. Здесь русский юрист фактически становится на позицию органической школы, для которой было характерно переносить свойства биологического организма на государство и общество. С точки зрения позитивистской и органицистской методологии вопрос о цели применительно к социальному явлению не может ставиться, т.к. научный подход предполагает изучение механизма явления, а не его сущности и цели. Строго говоря, с позиции органицизма государство есть явление, имеющее структуру и функции, их и следует изучать. Примерно таким подходом и руководствовался Шершеневич. В основе возникновения и функционирования государства лежит, по его логике, не столько рационализм и целеполагающая деятельность, сколько инстинкты, и главный из них - инстинкт самосохранения. Государство осуществляет свою деятельность внутри страны и вовне, подчиняясь требованиям действительности, важнейшее их которых - умение приспособиться к условиям окружающей среды (природной и социальной). Адаптивные свойства государства определяют степень его жизнеспособности, напрямую влияют на его возможности прогрессивно развиваться. «Невозможно сомневаться, что инстинкт политического самосохранения являлся в истории главным двигателем культурного развития. На наших глазах успехи техники, пути сообщения, пароходы, железные дороги, телеграфы, телефоны, дирижабли и аэропланы выдвигаются главным образом в целях стратегических, чтобы потом стать общим достоянием»[364] [365] [366]. Инстинкт политического самосохранения диктует власти и подвластным идти на взаимные уступки и согласовывать свои частные интересы с интересом общим. В случае внешней опасности инстинкт самосохранения требует от власти и подвластных сплотиться, в мирное время власть заинтересована обеспечивать гражданам личную и имущественную защиту, чтобы они были готовы идти на жертвы ради государства. Естественный отбор, во многом нейтрализованный внутри общества, все еще продолжает свое действие между государствами: слабые государства гибнут в борьбе с сильными. Только государства, делает вывод Шершеневич, усвоившие себе правила борьбы за существование, оказываются способными обеспечить свое благополучие в будущем .

В качестве социолога Шершеневич пытается выявить социальную природу государства, установить прямые и обратные связи между государством и обществом. Со времен Гегеля и Штейна в общественной науке принято было проводить границу между обществом и государством. Вместе с тем в реальной жизни такая граница крайне условна, общество и государство, тысячами нитей связанные между собой, представляют собой единое целое, единый общественный организм. Сложность задачи Шершеневича как социолога состояла в том, чтобы признавая различие между обществом и государством, проследить их системные взаимосвязи. Так, он выдвигает верную идею о зависимости государства от разнообразия и территориального расположения социальных союзов. Последние, полагает юрист, территориально могут либо совпадать, либо не совпадать с границами государства. Чем в большей мере профессиональные, национальные, конфессиональные группы совпадают с границами государства, тем больше единства между государством и обществом. Согласно логике Шер- шеневича, дробление нации или религиозной организации между различными странами ослабляет государство, а при чрезвычайных ситуациях (например, в случае войны) способно привести к его разрушению. Если связи, существующие внутри нации или конфессии, оказываются крепче политических, государство может рухнуть под давлением центробежных

378

сил

Изначально, рассуждает Шершеневич, когда в результате действия инстинкта самосохранения государство возникает из общества, между ними формируются фундаментальные единые интересы, определяющие в дальнейшем стабильность власти. Однако по мере дифференциации общества возникают союзы со своими интересами, либо не совпадающими, либо противостоящими интересам государства. Таким образом, несмотря на солидарность государства и общества, рожденную инстинктом политического самосохранения, между ними рано или поздно возникает дистанция, конфликт той или иной степени остроты. Совместное существование государства и общества приобретает форму борьбы различных политических сил, а государственная власть оказывается в зависимости от верно найденного компро- [367] [368] мисса интересов. Признание власти со стороны общества, подчеркивает Шершеневич, нельзя понимать в смысле сознательного согласия на существующий государственный строй, все гораздо сложней: «Общество в преобладающей своей части может не сочувствовать старому строю, но оно не оказывает ему противодействия. Наоборот, общество может сочувствовать утвердившемуся новому строю, но оно не оказывает ему поддержки против разрушительных внешних и внутренних сил. Нужно возбудить инстинкт личного самосохранения в чрезвычайно высокой степени, чтобы человек решился поставить на карту жизнь, свободу, имуще-

379

ство для противодействия политическому строю или для защиты его» .

Взаимное влияние государства и общества происходит, по Шершеневичу, по нескольким направлениям. Государство воздействует на формирование официального государственного языка (с его помощью объединяется нация), добивается установления необходимой ему общественной морали, консолидирует общество путем различной мотивации (экономической, политической), при необходимости разделяет общество на враждебные группы с целью ослабить его сопротивление. «Государственное устройство, - справедливо замечает юрист, - поддерживается именно равновесием общественных сил. Если бы мы гипотетически предположили полную солидарность в общественном мнении, сопротивление государственной власти было бы невозможно при всей организованности ее сил. Чем ближе мы к этому предположению единства, тем очевиднее необходимость для государственной власти подчиниться обществу и, наоборот, чем далее мы от него отходим, тем слабее влияние общественного мнения, тем самостоятельнее власть. Государственная власть должна быть сильнее всякой другой в обществе. Но когда она становится сильнее самого общества - это опасная гипертрофия»[369].

Общество на государство также влияет. Даже самая деспотическая власть, указывает Шершеневич, заинтересована в опоре на общество, самые «горькие политические меры» власть старается преподнести как народное благо. В условиях демократии общество имеет в своем арсенале печать и собрания, парламентские выборы и референдум. Народ может оказывать пассивное (отказ платить налоги) и активное (вооруженная борьба) сопротивление власти. При этом юрист категорично заявляет, что нет никакого права на восстание (хотя оно и записано в отдельных конституциях), восстание есть факт силы, а не право: «Восстание есть борьба двух сил, а не силы против права или права против права. Если победа останется на стороне прежней власти, то побежденные в ее глазах будут преступниками против правового порядка; если победит восставшая сила, эти же преступники окажутся органами государственной власти. По мере того, как государственный организм становится все более

сложным, прямое, революционное противодействие со стороны неорганизованных общест-

381

венных сил делается все менее осуществимым» .

Социологический подход потребовал от Шершеневича доказать тезис об отсутствии связанности государства правом. Казалось бы, ему, либералу и кадету, должна быть ближе позиция естественно-правовой школы, но здесь его научные взгляды не были напрямую связаны с политическими. Его убежденность в ценности правового государства и режима законности не мешала ему доказывать производность права от государства. Как отмечалось выше, право, по Шершеневичу, есть приказ государства, вызванный к жизни не врожденными идеальными ценностями, а потребностями жизни, инстинктом самосохранения. Государство и право, имея один источник своего возникновения (инстинкт самосохранения), были вызваны, с его точки зрения, не высшими нравственными целями, а грубыми материальными интересами масс (власти и подвластных). В контексте такого подхода право следовало рассматривать как средство, помогающее государству выполнять свои функции. Если государство на каком-то этапе своего развития и начинало регламентировать свою деятельность и свои полномочия, то только потому, что в этом была заинтересована сама власть. Юридическая процедура и твердый правопорядок нужен был власти, чтобы эффективнее утверждать свой суверенитет на территории всей страны. Воля государства, записанная в нормах права, всегда приобретает большую силу, чем устные приказы.

Шершеневич подчеркивает, что государственная власть, изначально представляющую собой силу и рожденную из стихии произвола, при определенных условиях способна снова вернуться к открытому произволу. Право как отживший инструмент господства отбрасывается за ненужностью, если новая историческая ситуация требует возврата власти к первоначальной своей природе. В этой связи Шершеневич высказывает сомнения в собственно юридических свойствах публичного права. Если в сфере частного права, рассуждает он, есть четкий механизм наложения санкций за правонарушения, то в публичном праве такой механизм отсутствует. За нарушение властью конституции санкций, скорее всего, не последует, т.к. нарушитель - сама власть. Единственно возможная санкция - угроза возмущения или открытая вооруженная борьба со стороны народа. Таким образом, пределом власти государства, согласно Шершеневичу, является отнюдь не право, а сила со стороны общества. В этой связи он отвергает теорию самоограничения государства правом Г. Еллинека, считая ее не только ошибочной, но и вредной. Она опасна, с его точки зрения, своим внушением иллюзорных представлений о добрых намерениях власти, парализуя стремления граждан бороться за свои права. Вместе с тем конституция может иметь некоторое сдерживающее значение в случае, если она в какой-то мере стала элементом общественного правосознания. Русский юрист

381

Там же. С. 241.

здесь критикует Ф. Лассаля за тезис, что конституция, не отражающая реальное соотношение сил, есть «клочок бумаги»: конституция, даже слабо отражающая политическую реальность, но укорененная в сознании масс, представляет собой силу, с которой государству приходится

382

считаться .

Как уже отмечалось, при рассмотрении государства Шершеневич сочетает оба подхода - социологический и юридический, но при доминировании первого. Пример такой комплексной методологии он демонстрирует, анализируя, например, государственный суверенитет и формы государства. Говоря о проблеме суверенитета, он сразу же указывает на несовпадение юридического и социологического понимания государства: «Самостоятельность характеризует государственную власть, как независимую, высшую, неограниченную и неделимую. Ни одно из этих свойств в отдельности не покрывает собой понятие о государственной власти»[370] [371]. Однако классические признаки суверенитета, данные еще Ж. Боденом, являются одновременно и юридическими, и социологическими. Теория государственного суверенитета, нацеленная формализовать свойства государственной власти и в этом смысле их юриди- зировать, изначально включала в себя юридический и социологический компоненты. Такие признаки, как независимость, верховенство, неограниченность, неделимость точно и объективно фиксировали свойства полноценной государственной власти, юридический и социологический ее аспекты здесь во многом совпадали. На словах Шершеневич такое совпадение не признает, но фактически на него опирается. Так, с формальной точки зрения, неограниченность государственной власти означает ее всемогущество в деле регулирования общественных отношений: «Гипотетически государственная власть может установить законом социалистический строй или восстановить крепостное право: издать акт о национализации всей земли; взять половину всех имеющихся у граждан средств; обратить всех живущих в стране иудеев в христианство; закрыть все церкви; отказаться от своих долговых обязательств; ввести всеобщее обязательное обучение или запретить всякое обучение, уничтожить брак и т.п.»[372]. Однако практически, продолжает рассуждать юрист, власть, конечно, имеет свои границы, проявляющиеся в благоразумии властвующих и возможном сопротивлении подвластных. Здесь, как видим, социологический анализ суверенитета дополняет юридический, полного совпадения нет, но взаимная дополняемость налицо.

<< | >>
Источник: ЖУКОВ ВЯЧЕСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ. СОЦИОЛОГИЯ ПРАВА В РОССИИ: ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX - ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XX в. (ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ). Диссертация на соискание ученой степени доктора юридических наук. Москва - 2015. 2015

Еще по теме Г осударство как объект социологического анализа:

- Авторское право - Аграрное право - Адвокатура - Административное право - Административный процесс - Антимонопольно-конкурентное право - Арбитражный (хозяйственный) процесс - Аудит - Банковская система - Банковское право - Бизнес - Бухгалтерский учет - Вещное право - Государственное право и управление - Гражданское право и процесс - Денежное обращение, финансы и кредит - Деньги - Дипломатическое и консульское право - Договорное право - Жилищное право - Земельное право - Избирательное право - Инвестиционное право - Информационное право - Исполнительное производство - История - История государства и права - История политических и правовых учений - Конкурсное право - Конституционное право - Корпоративное право - Криминалистика - Криминология - Маркетинг - Медицинское право - Международное право - Менеджмент - Муниципальное право - Налоговое право - Наследственное право - Нотариат - Обязательственное право - Оперативно-розыскная деятельность - Права человека - Право зарубежных стран - Право социального обеспечения - Правоведение - Правоохранительная деятельность - Предпринимательское право - Семейное право - Страховое право - Судопроизводство - Таможенное право - Теория государства и права - Трудовое право - Уголовно-исполнительное право - Уголовное право - Уголовный процесс - Философия - Финансовое право - Хозяйственное право - Хозяйственный процесс - Экологическое право - Экономика - Ювенальное право - Юридическая деятельность - Юридическая техника - Юридические лица -