§ 1.4 Благозаконие и справедливость в элегиях Солона
«Сочетав bie и dike» - эта строфа авторства афинского законодателя Солона
цитируется его двумя знаменитыми биографами - Аристотелем (AP IV.12.4) и Плутархом (Sol. 15). Перевод на русский язык греческих слов bie и dike в данном случае проблем не вызывает: первое обозначает «силу», «насилие», второму слову в значительной степени и посвящено наше рассуждение.
Зато немало спорили филологи над тем, предваряется ли строфа в сохранившихся манускриптах «Афинской политии» и «Сравнительных жизнеописаний» словом «закон» в родительном падеже (замещающем русский творительный) - nomou («законом сочетав насилие с порядком»), или же слово следует читать как наречие homou - «вместе» («вместе сочетав насилие с порядком»). Вопрос для нас не праздный. В одной из элегий (S. 30=36[235]) этими словами описано средство, позволившее Солону провести сисахфию (seisachtheia, букв. «стряхивание бремени» - пример эвфемизма) - отмену (либо облегчение) долговых обязательств. Если Солон, по собственному признанию, добился соединения «насилия с порядком» именно в законе-nomos,е, то, во-первых, он почти на сто лет предвосхитил бы первое достоверное использование слова nomos в юридическом значении «статут» (у Г ераклита2). Во-вторых, законысовременниками Солона мыслились исходящими от самого Зевса, и допущение Г ромовержцем сочетания справедливого порядка (dike) с полной
противоположностью (bie) было недопустимо: недаром Гесиод, моральный авторитет поэзии которого был велик, советовал брату Персу «слушаться голоса Дики и думать забыть о насилье (bie)» (Ergg. 275). Поэтому оправданным представляется второе чтение («вместе») - особенно с учетом использования самим Солоном для обозначения земных установлений слова thesmos, а не nomos, а также искренней религиозности этого государственного деятеля1. Но, конечно, и такое чтение не устраняет видимое противоречие.
К чему «насилие», имевшее для греков почти исключительно недобрые смысловые оттенки, когда есть dike («справедливость», «порядок», «процедура»)? Как такая связка уживается с воспеваемым Солоном понятием eunomia, устойчиво переводимым на русский язык как «благозаконие»? На эти вопросы мы попытаемся ответить далее.Едва ли найдется древнее предзнаменование, угрожающее гибелью городам людей безвинных, по одному лишь божьему произволу. Тем не менее иногда божество насылает гибель: падение Трои присуждено Зевсом. Афины Солона, однако, исключены из сферы «космического» правосудия. Сохраняя веру в божественное предопределение, поэт считал его наименьшей из угроз полису: «Наша страна не погибнет вовеки по воле Зевеса / И по решенью других
Л
присноблаженных богов» . Причина тому - протекция Афины. Ответственность
-э
за возможное крушение полиса лежит на astoi (знати ) и «владыках народа». Их дела, именуемые «корыстью», «безумьем» и «своеволием», оборачиваются цепной реакцией, включающей попрание основ «священной Дики», следующее за ним состояние dysnomia и, наконец, «тысячу бед» афинянам.
Персонифицикацию dike в одноименное божество Солон наследует от Гесиода, однако акценты, расставляемые им в выражении «предмета ведения» богини Дики, новы. Как мы показали ранее, основной коннотацией dike для [236] [237] [238] Гесиода все еще оставалась мирная судебная процедура, альтернативная разрешению спора силой - bie. Такая судебная процедура возможна лишь при арбитраже между двумя сторонами, а более сложная оппозиция Гесиода не интересовала. Солон отказывается от обсуждения всех «частных» аспектов категории и выводит на передний план ее публичное содержание: конфликт, решаемый по справедливости, отныне имеет значение не для двух сторон, но затрагивает всех граждан полиса. Социальные противоречия имеют, как правило, экономическую природу, и конфликт в Афинах VII в. не стал исключением: описание попирающих основы Дики зол включает исключительно деяния, способствующие преступному обогащению: «И, не щадя ничего, будь это храмов казна / Или народа добро, предаются, как тати, хищенью, / - Дики священной основы [semna Dikes themethla] в пренебреженье у них!» (S. В полисе, не чеканившем монеты вплоть до 560-х гг.1 и имевшем тогда весьма ограниченную территорию, единственной существенной формой собственности была земельная. Во-первых, ее значение было экономическим (недаром разделение на классы опиралось на продовольственный критерий, прямо связанный с землей). Во-вторых, собственностью на землю определялась единая политическая организация города-государства: Дж. Алмейда отмечает в этом контексте, что взаимное признание земельных прав составляло элемент полисной идеи, выражавший «ограниченное равноправие граждан... противопоставленное Л господству и силе» . Ситуация, когда «вся же вообще земля была в руках немногих» (AP 2.2, пер. С.И. Радцига), способствовала не только обнищанию граждан, но, что страшнее, грозила разрушением всей политической организации. Этот солоновский «экономизм» был основан, прежде всего, на религии. С [239] [240] обнищанием верующих скудели и жертвы, а разрушение полиса было одновременно и распадом единой религиозной общины, которую мы можем, разделив мысль российских антиковедов, сравнить с современной церковью1. Именно поэтому хищения и экономические злоупотребления, на первый взгляд лишенные обычной эллинской трагедийности, ассоциировались Солоном с пренебрежением к самим основаниям dike и обрекали город на исходящее от одноименной богини возмездие. Вспоминая об уверенности поэта, что не боги нашлют беды на афинян, можно заключить, что механизм этого возмездия едва ли был похож на божьи кары Гесиода и даже не связывался с действиями богини Л Дики: ей достаточно «сохранять молчание» (S. 3=4.15) , а злодеяния афинской знати в отсутствии голоса справедливости неминуемо поставили бы полис на грань уничтожения . Но даже явная сакрализованность мировоззрения не обесценивает важнейшую интуицию Солона: основания Дики образуют фундамент полисного общежития. Лексикография слова themethla - «корни», «основания» (гор), «постаменты» (статуй) - содержит идеи неколебимости и неизменности; то же можно сказать и о semna («великие»). Состояние «плохого» общества именуется Солоном dysnomia. Свыше половины строф элегии (S. 3=4.17-40) уделены Солоном сопутствующим dysnomia бедам и создаваемым eunomia преимуществам: те и другие выходят за рамки материального благосостояния граждан. В целом, их описание продолжает эпическую традицию: «раздору межусобному», «игу врагов» и «гнету тяжелого [241] [242] рабства» противопоставляются искоренение «злого обмана цветов», «порядок и стройность»1. Этой парой категорий Солон обязан Гесиоду: поэт из Аскры первым дополнил представление об eunomia, из раннего источника известное только как личная добродетель (Od. XVII. 487), персонификацией - дочерью Зевса и Фемиды, сестрой Дики и Ирены (eirene - «мир»). Так и для Солона существует не эпизодическая гомеровская eunomia, которую, вместе с гордостью, наблюдают в людях «вечные боги», но Eunomia-божество. Понятие Dysnomia до Гесиода не встречается вовсе. Лексическое значение обоих слов спорно. Так, в русских переводах eunomia обыкновенно выражается изящным словом «благозаконие»: от эпитета eu («благо») и nomia («сообразность законам»; nomos - «закон»). Вероятно, отсюда, из известной рецепции законов Солона в XII Таблицах[243] [244] и аристотелевского внимания к законодательным трудам Солона происходит широко распространенное убеждение, будто законотворчество было главным содержанием деятельности великого грека. Между тем, перевод «благозаконие» вряд ли адекватен: неоднократно отмечалось, что основа nomia здесь используется в древнем своем значении, производном от nemein («надлежаще делить») или от nomos как «обычай»; для современников Солона, а равно и для него самого, слово nomos с законом не связывалось . На европейские языки eunomia переводят просто: orderliness («упорядоченность»), good order, gute Ordnung[245]. л Ценное наблюдение сделала английская исследовательница Э. Ирвин : Солон номинально отрицал тиранию, но, в действительности, вовсю использовал популярность тиранической идеологии среди афинян и соответствующую этой популярности риторику. Недаром в элегическом пассаже, изящно переводимом как «но если б муж другой... кормило в руки взял», буквально говорится: «но если б кто кроме меня (allos os ego). взял заостренный прут для подгона скота (kentron)» (S.30=36.20-21). Пусть насилие (bie) и сопутствовало тираническим правлениям, одним из значимых пунктов политической программы всякий тиран имел выправление решений dike, проводившееся нередко жестоко, но отнюдь не бесславно: напомним, что три тирана (Периандр, Клеобул и Питтак) удостоились включения в перечень Семи мудрецов, а иногда в него попадал одиозный Писистрат1. Итак, соединение dike и bie вполне обычно. Но было ли различие между Солоном и тиранами, коль скоро все они пользуются одинаковыми средствами с одинаково благими намерениями? Латвийский историк Х. Туманс, следуя предложенному Аристотелем критерию (Pol. 1285b30), признает Солона эсимнетом, единственным отличием которого от тирана служит легитимация л власти всенародным избранием . Однако дело не только в этом. Исключительно значимой с историко-правовой точки зрения разницей власти Солона и правлений тиранов и эсимнетов было намерение государственного деятеля самоустраниться из жизни полиса: если присутствие в полисе справедливости-dike от человеческого произвола не зависело, то насилие, напротив, чинилось самим Солоном и должно было исчезнуть с его отъездом в знаменитое десятилетнее путешествие. Dike без насилия, в свою очередь, готовила почву для реализации состояния eunomia, своеобразной одой которому заканчивается одноименная элегия. Современник Солона спартанский поэт Тиртей оставил сходную содержательно и по названию («Eunomia») поэму, высоко ценившуюся другим законодателем, Ликургом[246] [247] [248]. Ликург, как и Солон, по завершении своих преобразований взял с сограждан клятву хранить законы и покинул Спарту (Plut. Lyc. 29).