§ 4.2. Авторская концепция создания международно-правового механизма совместного хозяйственного освоения южно-курильских островов
Далее излагается концепция совместного хозяйственного освоения южно-курильских островов, разработанная диссертантом. Концепция построена на двух ключевых компонентах: 1) рекомендации по тексту обязательной для включения в такую договоренность защитной клаузулы о сохранении позиций России и Японии по территориальной проблеме, основанной на опыте советско-японских и российско-японских международно-правовых договоренностей об освоении морских живых ресурсов в районах, прилежащих к южно-курильским островам, и 2) предложении общих правовых рамок такой договоренности с учетом модели Совместной китайско-британской декларации по вопросу о Гонконге от 19 декабря 1984 г.
В порядке предварительного пояснения необходимо рассмотреть вопрос о форме двусторонней российско-японской договоренности о совместном хозяйственном освоении южно-курильских островов. В заявлении Президента РФ и Премьер-министра Японии для прессы по итогам российско-японских переговоров по вопросам совместной хозяйственной деятельности на южно-курильских островах от 16 декабря 2016 г. предусматривается: «В зависимости от согласованных направлений хозяйственной деятельности будут рассматриваться вопросы о соответствующей правовой основе ее осуществления, в том числе о заключении отдельного международного договора» [967] [968]. Эта формулировка раскрывает три элемента достигнутой договоренности: во-первых, что стороны намерены разработать правовую основу осуществления такой деятельности, во-вторых, что такая основа будет зависеть от согласованных направлений хозяйственной деятельности, и, в-третьих, что сторонами будет рассмотрена возможность заключения отдельного международного договора. Остановимся на последних двух элементах, поскольку первый не вызывает вопросов. В заявлении указывается, что такая деятельность может включать рыболовство, марикультуру, туризм, медицину и экологию, но указание «и другие» вместе с оборотом «такие направления, как» говорит о том, что этот перечень примерный и не исчерпывающий .
В рамках дальнейших переговоров и консультаций он был расширен и включил энергетику, промышленность, сельское хозяйство, инфраструктуру, инновации, гуманитарные обмены[969]. Вышеозначенный круг направлений, тем самым, охватывает не исключительно экономические области, и даже в число экономических входят области, которые требуют различного регулирования. В таких обстоятельствах можно предположить, что сторонами будет заключено либо несколько узконаправленных договоренностей (или изменений в уже существующие документы, например, в виде протоколов о создании особого режима именно на южнокурильских островах)[970] [971] [972] [973], либо один рамочный и(или) комплексный документ, который или предусмотрит общие принципы, в соответствии с которыми на федеральном или региональном уровне будут разработаны более конкретные схемы применительно к каждому направлению деятельности, или сам урегулирует все согласованные направления деятельности. Любой из этих вариантов потребует обширной работы по обобщению имеющегося опыта сотрудничества в избранных областях и согласованию мер, которые могут быть приняты конкретно в связи с совместной деятельностью на южно-курильских островах. Независимо от содержания такого документа или документов, однако, в связи с третьим вышеуказанным элементом представляется, что международный договор является единственной формой, которую может принять подобная договоренность. В некоторых случаях, как утверждает Дж. Кроуфорд, заключение юридически необязательного, но политически веского документа действительно является целесообразным: например, такое решение, помимо прочих случаев, помогло добиться вовлечения СССР в согласование Хельсинкского заключительного акта по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 г. . Вместе с тем, в рассматриваемой ситуации такая необходимость отсутствует, и необязательный документ, такой как, например, рамочный меморандум о взаимопонимании (если он не отвечает признакам обязывающего международного договора), не принесет пользы и не позволит осуществить поставленную главами двух государств цель по «выводу отношений на качественно новый уровень» . В истории российско-японских отношений экономическое сотрудничество не раз упоминалось в необязательных совместных заявлениях , но поскольку эта цель была поставлена вновь, похоже, что предшествующие упоминания не обеспечили желаемых или ожидаемых результатов. Международный российско-японский договор, на наш взгляд, имеет больший потенциал, поскольку он будет устанавливать конкретные [974] обязательства, толкование, исполнение и прекращение которых подчиняется достаточно четким нормам и порядку.Защитная клаузула о сохранении территориального статус-кво. «Новый подход» не означает полный отказ от уже наработанного позитивного опыта российско-японского сотрудничества. Напротив, работоспособная концепция разрешения территориального спора (в долгосрочной перспективе) и совместного освоения южно-курильских островов (в ближайшем будущем), на наш взгляд, должна основываться на таких результатах, а не быть совершенно беспрецедентной (представляется, что беспрецедентная концепция не нашла бы отклика не только в контексте рассматриваемого территориального спора, но и в рамках усилий по преодолению разногласий любого характера между любыми государствами). В этой связи предлагается обратить особое внимание на российско-японскую практику освоения морских биоресурсов в районах, примыкающих к спорным островам, которая является одним из наиболее активных и перспективных направлений экономического сотрудничества между
975
спорящими государствами .
В период после капитуляции Японии Меморандумами Главнокомандующего Союзных держав, адресованными Правительству Японии, из ее территории были исключены Курильские острова[975] [976] [977], а также ограничены районы, в которых Япония была вправе вести рыболовный и китобойный промысел . Эти и иные причины вынудили Японию искать компромиссные договорные основания для продолжения своего морского промысла. В свою очередь, СССР нуждался в средствах для укрепления своей экономики в регионе[978].
Эти взаимные потребности со временем привели к заключению между Россией и Японией нескольких соглашений в области морского природопользования. Такие соглашения в международно-правовом плане имеют значение как свидетельство поведения сторон в отношении спорных территорий после установления над ними фактического контроля СССР (России), которое может потенциально играть роль (1) средства толкования договоренностей о границе или отношения сторон к спорной ситуации, (2) способа изменить предшествующие договоренности, и, наконец, (3) свидетельства признания существования молчаливой договоренности [979] . Как следует из выводов, сделанных в главе 1, рыбопромысловая и иная экономическая деятельность в прилегающих к островам морских районах, пусть даже и регулируемая специальным международным договором, сама по себе не создает целостный правовой титул одного980 rr
государства на территорию ; тем более, населенную гражданами другого государства и эффективно им управляемую; напротив, правовой титул на территорию острова предоставляет прибрежному государству исключительные права на примыкающие морские районы[980] [981] [982] [983] . Отсутствуют основания и для использования такой деятельности для целей применения доктрин молчаливого признания, приобретательской давности и эстоппеля как решающего и единственного фактора, воздействующего на правовой титул.
Несмотря на то, что совместная деятельность по промыслу морских живых ресурсов в
982
морских районах, примыкающих к южно-курильским островам , тем самым, не влияет на правовой титул над их сухопутной территорией, однако, каждое из российско-японских соглашений о такой деятельности содержит «защитную» клаузулу, не позволяющих считать какую-либо основанную на соглашениях деятельность либо положения этих соглашений доказательством в пользу позиции той или иной стороны. Ниже приводятся соответствующие клаузулы:
(1) Соглашение между Правительством СССР и Правительством Японии по ведению
рыбопромысловых операций от 7 июня 1975 г.
, Ст. 1:«1. Настоящее Соглашение применимо к морским районам в открытом море у побережья Японии.
2. Никакие положения настоящего Соглашения не должны рассматриваться, как оказывающие какое-либо влияние на позиции обоих Правительств по вопросам о ширине территориальных вод и юрисдикции в области рыболовства».
(2) Соглашение между Правительством СССР и Правительством Японии о взаимных
отношениях в области рыболовства у побережья обеих стран от 7 декабря 1984 г., Ст. 7:
«Ничто в настоящем Соглашении не должно рассматриваться как наносящее ущерб позициям или точкам зрения Договаривающихся Сторон как по вопросам морского права, так и по вопросам взаимных отношений».
(3) Соглашение между Правительством СССР и Правительством Японии о сотрудничестве в области рыбного хозяйства от 12 мая 1985 г., Ст. VIII:
«Ничто в настоящем Соглашении не должно рассматриваться как наносящее ущерб позициям или точкам зрения Договаривающихся Сторон по вопросам морского права».
(4) Соглашение между Правительством Российской Федерации и Правительством
Японии о некоторых вопросах промысла морских живых ресурсов от 21 февраля 1998 г., Ст. 6:
«Настоящее Соглашение, а также осуществляемая в соответствии с настоящим Соглашением деятельность и меры по выполнению, равно как и связанные с ними любые деятельность и меры, не должны рассматриваться как наносящие ущерб позициям и точкам зрения любой из Сторон по вопросам взаимных отношений».
(5) Соглашение между Правительством Российской Федерации и Правительством Японии о сохранении, рациональном использовании, управлении живыми ресурсами в северозападной части Тихого океана и предотвращении незаконной торговли живыми ресурсами 2012
984 п п
г. , Ст. 9:
«Настоящее Соглашение, а также осуществляемая в соответствии с настоящим Соглашением деятельность и меры по его выполнению, равно как и связанные с ними любые деятельность и меры, не должны рассматриваться как наносящие ущерб позициям или точкам зрения любой из Сторон по вопросам взаимных отношений».
Указанные «защитные клаузулы» помогли разрешить дилемму, с которой столкнулись
оба государства в обстоятельствах необходимости осваивать морские живые ресурсы при
отсутствии международной границы между ними: для Японии морские пространства вокруг
спорных островов являлись и являются одним из наиболее выгодных районов для ведения
промысла, однако при осуществлении СССР фактического контроля над ними обращение за
разрешением СССР для ведения такого промысла могло быть равноценно уже признанию
данного контроля с вытекающими правовыми последствиями; с помощью таких клаузул
Япония, признав реальность советского контроля, тем не менее юридически осталась на
своем . Такие клаузулы, кроме того, распространены в восточно-азиатских соглашениях о
морских живых ресурсах. Так, Статья VIII Соглашения 1985 г. идентична Статье 14
Соглашения о рыболовстве, заключенного в 2001 г. между Китаем и Южной Кореей, спорящих
о включении в их соответствующие ИЭЗ рифа Иодо (кит. Суян); сходное положение
предусмотрено в Статье 15 Соглашения между Японией и Южной Кореей о промысле в районе
спорного острова Такэсима (кор. Токто) 1999 г.[984] [985] [986]. Клаузулы сформулированы таким образом,
чтобы исключить влияние договоренностей о промысле на исход соответствующего спора.
Указанное соглашение между Японией и Южной Кореей предусматривает в Статье 15, что
«никакие положения настоящего Соглашения не должны рассматриваться, как наносящие ущерб позиции каждой из Договаривающихся сторон по вопросам международного права, иным, нежели вопросы рыболовства» . Данная клаузула - более емкая и конкретная, чем Статья 6 Соглашения 1998 г. о промысле морских ресурсов в районе Курильских островов, но нацелена она на создание тех же правовых последствий . Еще один пример схожего положения - упомянутые выше формулировки Меморандумов Главнокомандующего Союзных держав, согласно которым «дозволение» Японии вести промысел в таких районах не влекло установление каких-либо границ (Меморандум № 1033 от 22 июня 1946 г., Статья 5)[987] [988] [989]. Защитные клаузулы, таким образом, являются дополнительной предосторожностью в случае территориальных разногласий, призванной исключить всякую возможность осложнения отношений сторон ввиду осуществления ими совместной экономической деятельности. Указание на то, что такая клаузула необходима в рассматриваемом случае, усматривается из заявлений Президента РФ и Премьер-министра Японии, сделанных в ходе переговоров в декабре 2016 г. Так, было указано: «Стороны исходят из того, что ничто в настоящем Заявлении, любых достигнутых на его основе договоренностях о налаживании совместной хозяйственной деятельности и ее осуществление не наносит ущерба позициям Российской Федерации и Японии по проблеме мирного договора»[990]. Эта формулировка отличается от процитированных выше, относящихся к «позициям или точкам зрения» сторон по вопросам «о ширине территориальных вод и юрисдикции в области рыболовства», «морского права» и «взаимных отношений», и на первый взгляд представляется предпочтительной, как более конкретная - «проблема мирного договора», как было установлено выше, на текущем этапе российско-японских отношений синонимична «территориальной проблеме». Вероятно, еще более точным стало бы указание конкретно на территориальную проблему или проблему суверенитета над южно-курильскими островами, которое помогло бы отделить эту проблему от проблемы мирного договора в соответствии с интересами российской стороны, а также тем самым «определить» предмет проблемы как «южно-курильские острова», а не «Северные территории», что упростило бы доказывание того, что Япония отказалась от этих территорий по Сан-Францисскому мирному договору 1951 г. Тем не менее, данное уточнение не представляется реалистичным (Япония с ее осторожным подходом навряд ли согласится на обозначение территорий как «южно-курильских островов», а Российская Федерация со своей стороны может не пожелать включать подобное прямое признание (хоть и объективно существующей) территориальной проблемы); отделить две проблемы друг от друга в настоящее время также невозможно. Наконец, данная формулировка представляется предпочтительной, поскольку говорит о конечной цели сторон - заключении мирного договора, а не останавливается на территориальной проблеме. Более четкой является и первая часть этой формулировки, содержащая как всеобъемлющее выражение «ничто в настоящем Заявлении» (равнозначное формулировке «ничто в настоящем Соглашении» или «никакие положения настоящего Соглашения»), так и дополнительное указание на достигнутые договоренности и будущую совместную деятельность. Формулировку можно дополнить указанием на деятельность и меры по выполнению Соглашения по образцу клаузул, рассмотренных выше, а также на субъектный состав договоренностей, деятельности и мер, включив в нее как публичные договоренности, деятельность и меры (межгосударственные, межправительственные), так и договоренности, деятельность и меры частных лиц - инвесторов (и не только). Такой подход сгладит внутреннюю настороженность Японии относительно действий ее частных лиц - предпринимателей и простых граждан, которые пожелают посещать, работать и, может быть, даже проживать на спорных территориях. Следует, на наш взгляд, расширить и определение указанных договоренностей, деятельности и мер, указав, что они могут быть «любого характера», т.е. не только экономического, но и социального, гуманитарного, иного. С учетом таких добавлений и уточнений, формулировка защитной клаузулы для будущего международного договора будет достаточно широкой, чтобы устранить препятствия для российско-японского сотрудничества в самых различных сферах[991]. Общие правовые рамки: создание специального экономического района на территории южно-курильских островов. Наиболее перспективным, по нашему мнению, является выбор в пользу одного, рамочного и(или) комплексного международного договора, который будет учитывать специфику южно-курильских островов как в экономическом и гуманитарном, так и в правовом плане. Эта идея, как видно из описания предлагаемых концепций разрешения территориальной проблемы, избирательно учитывает ряд компонентов формулы «2 плюс альфа» (предполагающей создание особого правового режима совместной экономической взаимопомощи), модели Д. Тренина (предусматривающую введение системы экономического сотрудничества и правового режима совместного пользования «таких же масштаба и характера, как это удалось создать с Германией»)[992], пятиэтапного плана Б. Ельцина (по созданию, в том числе, зоны свободного предпринимательства, не ограничивая этот режим преференциями только для японских бизнесменов) и «четвертого пути» В.П. Фёдорова (в части создания свободной экономической зоны для совместного развития южно-курильских островов под российским суверенитетом, но только не сводя его в российскому режиму свободной экономической зону, критикуемому за излишнюю избирательность и заложенные в нем механизмы вымогательства и коррупции). Любая концепция, предполагающая экономическое российско-японское сотрудничество на территории южно-курильских островов в качестве локомотива российской экономики, относится не к отдельным направлениям такого сотрудничества, а предполагает создание единой «зоны», «системы» или «правового режима». Подобные комплексные системы не беспрецедентны, и мы предлагаем построить российскояпонскую модель, mutatis mutandis, при учете не только перечисленных концепций, но и одного из наиболее успешных[993] примеров, а именно, примера китайско-английского сотрудничества по созданию Специального административного района Гонконг. Суть компромисса, достигнутого между Великобританией и КНР на основе англокитайской совместной декларации, подписанной в 1984 г. и ратифицированной в 1985 г., состояла в создании под суверенитетом КНР, признаваемым Великобританией, Специального административного района «Гонконг» (далее - «САР Гонконг»): - с «высокой степенью автономии» (кроме как в иностранных делах и вопросах безопасности, которые остаются в ведении Пекина); - со своей «законодательной, исполнительной и независимой судебной властью, включая полномочие принимать окончательные судебные решения»; - при «сохранении ранее принятых английских законов, как общего права, так и права справедливости»; - при сохранении социально-экономической системы САР Гонконг и образа жизни «без изменений»; - с правом для «физических лиц Великобритании и иных иностранных государств занимать государственные должности в Специальном административном районе»; - при «использовании в государственных учреждениях и судах САР Гонконг, помимо китайского, также и английского языка»; - с «независимой финансовой системой» (при независимых доходах, «свободе движения капитала»; сохранении доллара САР Гонконг, статуса международного финансового центра, рынков валюты, золота, ценных бумаг и фьючерсов; запрете центральному Правительству КНР «облагать налогами» САР Гонконг; установлении режимов «отдельной таможенной территории» и «вольного порта»); - при принятии Основного закона САР Г онконг; - с учетом переходного периода, в течение которого Правительство Соединенного Королевства должно было «нести ответственность за управление Гонконгом с цель поддержания и сохранения его экономического процветания и социальной стабильности»; - с формированием Китайско-британской контактной группы, ответственной за 994 вопросы, возникающие в связи с имплементацией декларации . Эта договоренность между социалистическим государством - КНР - и капиталистическим - Великобританией - несколькими важными аспектами отличается от будущей российско-японской договоренности о южно-курильских островах. В первую очередь, Гонконг находился в аренде у Великобритании, и Совместная декларация стала решением об условиях возврата суверенитета над Гонконгом Китаю по истечении аренды[994] [995]. В связи с вышеуказанным, очевидно, «возвращение» южно-курильских островов означало бы согласие с требованиями Японии, не только неприемлемое для российской стороны, но и идущее вразрез с Ялтинским соглашением Союзных держав 1945 г. В максимально благоприятном для России сценарии, напротив, при использовании прецедента Гонконга, в документе о создании особого режима на южно-курильских островах должен был быть окончательно закреплен и признан суверенитет Российской Федерации. Это, тем не менее, на данный момент не представляется возможным с точки зрения переговорной позиции Японии. Следовательно, положение о закреплении суверенитета той или иной стороны, не может быть включено в будущий российско-японский международный договор. Вместе с тем, было бы обеднением доступных в международном праве механизмов считать, что возможности в части разрешения территориальных споров ограничиваются полной передачей территории одному из спорящих государств. Несмотря на отсутствие современных фундаментальных доктринальных разработок в отношении иных способов, они упоминались еще в дореволюционной российской литературе. Так, В.Э. Грабарь указывает, что аренда и передача в управление влекут переход территориального верховенства, «при этом суверенитет, вернее - личное верховенство, остается за государством, передающим территорию в «аренду» или в «управление»», а кроме того существуют режимы, предполагающие «совместное властвование в пределах известной территории («соверховенство», «condominium», «coimperium»)», при которых «нет ограничения территориальной власти, а имеется особый способ осуществления суверенитета вообще»[996]. Об этой возможности упоминает - хоть и не раскрывая ее содержание - С. Ли[997]. Не всегда российская наука международного права, впрочем, относилась к подобным конструктам благосклонно. Ю.Г. Барсегов с крайним неодобрением описывает неравноправные договоры, заключавшиеся в Китае, «когда там господствовали империалисты», о создании «иностранных сеттльментов и концессий: сдававшиеся «в вечную аренду» иностранцам для поселения и торгово-промышленной деятельности, сеттльменты фактически представляли «государства в государстве»» (поскольку в них осуществлялась власть иностранного государства, иностранная юрисдикция, были расквартированы иностранные вооруженные силы и полиция) [998] . Представляется, однако, что неодобрение данного автора вызвал неравноправный характер этих договоров, а не сама идея о передаче территорий в аренду или о создании в одном государстве анклавов другого. С учетом защитной клаузулы, о которой шла речь ранее, и при должном уровне юридической техники, один из подобных механизмов можно было бы адаптировать и под рассматриваемую ситуацию и положить в основу международного договора о создании специального режима совместного хозяйственного освоения южно-курильских островов. Во-вторых, Совместная китайско-британская декларация 1984 г. была направлена на сохранение сформировавшегося за время британской администрации правового, экономикосоциального режима и государственного устройства в САР Гонконг. южно-курильские острова, напротив, никогда не обладали сравнимой автономией и потребуют создания эффективных 999 -г'і структур управления сызнова . В связи с этим следует тщательно и осторожно рассмотреть возможность заимствования британско-китайского опыта, в особенности с учетом того, что Конституция РФ, в отличие от Конституции КНР (Статья 31), не предусматривает отдельной возможности создания специальных административных районов . Вопрос о том, возможно ли учредить сходный режим, который фактически подменит на отдельно взятой территории четырех южно-курильских островов действующее российское законодательство, с помощью ратифицированного международного договора Российской Федерации, который по Статье 15(4) Конституции РФ 1993 г. будет иметь приоритет над действующим законодательством, также не является однозначным с точки зрения, прежде всего, российского конституционного права. Не в последнюю очередь тому, чтобы на южно-курильских островах действовали собственные органы законодательной, исполнительной и судебной власти, может воспротивиться руководство Сахалинской области, поскольку эта территория, став автономной, будет выведена из-под его контроля. Наконец, нельзя не учитывать, что 23 августа 2017 г. Премьер-министр РФ Д.А. Медведев подписал акт о создании территории опережающего развития (ТОР) «Курилы», охватывающей южно-курильский городской округ (т.е. о-ва Кунашир, Шикотан и Хабомаи)[999] [1000] [1001]; соответствующие изменения были внесены в федеральную программу освоения этих территорий[1002]. Создание на южно-курильских островах ТОР предполагает введение особого правового режима для предпринимательской деятельности в шести обозначенных в актах Правительства РФ областях. Вместе с тем, этот шаг не означает отказа России от сотрудничества с Японией; по-видимому, обе модели освоения будут существовать одновременно: одна будет направлена на привлечение внутренних, российских инвестиций, вторая - японских. Это, по нашему мнению, свидетельствует о том, что, напротив, федеральное Правительство заинтересовано в более непосредственном и активном участии в экономической судьбе данных территорий, что может быть признаком сопутствующей неготовности предоставить им большую автономию. Те же проблемы возникают в связи с вопросом о возможности принятия южно-курильскими островами, в случае образования на них специального района или зоны, собственного законодательства или о том, какое законодательство будет применяться в пределах такого района, а также о праве принятия окончательных судебных решений судебными органами южно-курильских островов в случае создания такой автономии. Однако же эти и иные потенциальные сложности не означают, что из гонконгского опыта автономии невозможно извлечь полезные и адаптируемые к российскояпонским отношениям положения. Ограниченная автономия южно-курильских островов, по нашему мнению, представляет собой conditio sine qua non создания на них уникального правового режима совместного освоения. Однако эта автономия может быть целевой и предоставляться именно в тех областях, которые стороны определят в международном договоре, и в той мере, в которой автономия необходима для осуществления эффективной деятельности в указанных областях. В этом смысле идея учреждения Совместной контактной группы, по образу действовавшей в Гонконге и обеспечивавшей плавный переход суверенитета, может быть видоизменена для учета специфики южно-курильского контекста и использована для создания наднационального российско-японского органа, наделенного четко сформулированными полномочиями и ответственного за выполнение конкретных задач в рамках обеспечения реализации приоритетных проектов. Учитывая, что нежелание японских предпринимателей и компаний (на примере делового сообщества Хоккайдо) работать и осуществлять проекты на южнокурильских островах связано с «неопределенностью российского законодательства об иностранных инвестициях, ограничительным налоговым законодательством, неэффективной правоохранительной деятельностью, слабой инфраструктурой»[1003], контактной группе можно было бы поручить поиск способов решения указанных проблем и принятие, при содействии региональных органов исполнительной власти и правоприменительных органов, мер по их устранению. Функции и, соответственно, компетенция подобной российско-японской группы могли были бы быть расширены по сравнению с китайско-британским аналогом[1004] и включить разработку и имплементацию правового регулирования и политико-экономических мер, которые позволят исключить препятствия для эффективной и успешной хозяйственной деятельности, а также контроль за соблюдением особого таможенного, налогового и валютнофинансового режима, который может быть создан на южно-курильских островах по модели Гонконга или свободного порта Владивосток[1005]. Эта же группа, помимо прочего, могла бы определять спорные вопросы, возникающие в связи с реализацией таких проектов и положений международного договора о совместном освоении южно-курильских островов, и разрешать их путем проведения консультаций, чтобы не выводить вопросы совместной хозяйственной деятельности за пределы двусторонних российско-японских отношений[1006] [1007], разрабатывать и реализовывать меры неэкономического характера, такие как расширение гуманитарных, культурных обменов, введение образовательных, языковых программ и программ повышения квалификации, которые позволят воспитать специалистов управленческого и делового профиля для решения проблем, связанных с совместной российско-японской хозяйственной деятельностью. Следует рассмотреть возможность передачи полицейских функций выборному органу, а также наделения совместной контактной группы правом регулировать налогообложение, таможенные вопросы, участвовать в дипломатических переговорах по вопросам, прямо затрагивающим южно-курильские острова, а также, возможно, возложить на нее обязанность по подготовке заключений по вопросам применения к территории южнокурильских островов международных договоров, заключенных или заключаемых Российской Федерацией. Наконец, важно не допустить «историческую ошибку» или даже «преступление», которое совершают многие исследователи российско-японской территориальной проблемы, предлагая решения без учета истинных интересов и воли коренного населения южнокурильских островов - айну, и именно их самих, а не их японских представителей . Хотя ориентированное на отношения государств, а не отдельных народов и меньшинств международное право предоставляет им ограниченные права в этой связи, справедливое решение вопросов в связи с территорией их коренного проживания (до их выселения Японией) должно осуществляться с их обязательным участием. Для этого, как представляется, необходимо создать все возможности для включения представителей народа айну в российскояпонские переговоры и деятельность предлагаемой Совместной контактной группы.