§ 1. Оценочные категории в истории уголовно-исполнительного (исправительно-трудового, пенитенциарного) законодательства России

В науке российского уголовно-исполнительного (ранее - исправительнотрудового) права проблеме истории оценочных категорий пока не уделялось должного внимания. Отдельные ее аспекты получили освещение в трудах А.Г.

Рассмотрение развития оценочных категорий в контексте социальнополитической истории нашего государства позволит более четко понять факторы их возникновения и закрепления в пенитенциарном праве.

Рассматривать историю развития оценочных категорий в пенитенциарной системе Российского государства следует с учетом системы наказаний, ведь она в конечном счете определяет развитие и функции органов, исполняющих наказания. Анализ истории позволяет четко выделить три периода, которые подтверждаются в том числе и оценочными категориями, которые характерны только для них: досоветский период (пенитенциарная система царской России), советский период (исправительно-трудовое законодательство) и постсоветский период (уголовноисполнительная система России с 1992 г. и по настоящее время).

В науке есть мнение, что в Древнерусском государстве параллельно действовали византийские и древнерусские законы^[50]. Система такого законодательства на Руси начинает складываться с принятия христианства и непосредственно соотносится со становлением церкви как нового института древнерусского общества^[51]. Резкое развитие новой структуры и системы законодательства стартует на Руси лишь после становления христианства государственной религией, а начальным моментом этих событий было насаждение славянских переводов византийского законодательства, прежде всего - канонического. В тексте памятников тех времен наиболее часто встречаются оценочные категории. Объяснение этому достаточно простое. Ведь юридическая техника в то время действительно была не развита. Практически каждое положение содержало оценку.

Известно, что большинство законов того времени являлись переводами византийских памятников права. По мнению Н.А. Мещеского, они имели наиболее доступную форму и, соответственно, простоту для славянских

~53

переводчиков и читателей^[53].

Понятно, что при осуществлении перевода всегда возникают непонятные термины, неясные категории, что также заставляет прибегать к оценочным категориям. Естественно, ключевую роль законодатели отводили здесь правоприменителям.

Не будет преувеличением сказать, что в связи с неразвитостью юридической техники оценочные категории содержались практически в каждой норме русского уголовного законодательства. Так, в «Книгах законных»^[54] и в разделе «Закона о казнях» присутствуют такие, к примеру, оценочные категории, как «именитые разбойники», «достойно бо» и т.д.

Едва ли в рамках данной работы возможно описать все юридические нормативные и правоприменительные акты, связанные с наказаниями и пенитенциарными отношениями того периода. Поэтому ограничимся выводом о том, что наличие оценочных категорий в законах того периода было результатом влияния именно церковных номоканонов. Отдавая на волю судей применение тех или иных наказаний, законодатель определял лишь общие черты их системы, оставляя ведущую роль профессионализму и жизненному опыту правоприменителя.

Следующим важным периодом развития уголовного и уголовноисполнительного права является период судебников. Процесс формирования отвлеченных, абстрактных правовых категорий, подобных тем, которыми оперировали западноевропейские юристы, в России шел крайне медленно. Несмотря на изменения, проходившие на протяжении всего периода до появления судебников, сохранялась характерная черта, отличавшая юридический язык Руси от западноевропейских стран, в соответствии с которой он был понятен лишь специалистам.

Все преступные деяния по Судебникам Ивана Васильевича (1497 год) и Ивана IV (1550 год) назывались лихими и разделялись на две группы - лихие дела высшего рода и лихие дела низшего рода^[56]. По сути, само понятие «лихое дело» является оценочным, но в Судебниках четко прописывается, какие именно деяния являлись «лихими».

В Судебнике 1550 г. Ивана IV Грозного можно выделить такие оценочные категории, как «христианское милосердие», «щедрость и сострадание», «добропорядочные» граждане. Они использовались в нормах, определяющих содержание арестантов, которые помещались на цепь у ворот тюрьмы, а по праздничным дням их водили по городу с целью сбора подаяний и милостыней на их содержание^[57].

В Соборном Уложении 1649 г. упоминались такие оценочные категории, как «иные лихие люди», для которых определялось пожизненное тюремное заключение наряду с разбойниками. Само понятие «разбойники» в то время также являлось по сути оценочным, так как точного юридического содержания не имело.

Наличие самого факта существования оценочных категорий во многом было обусловлено господствующим в то время религиозным мировоззрением. Но, уже в Соборном Уложении 1649 г. стали появляться оценки, прямо не связанные с религией, а возникающие сугубо из-за пробелов в юридическом языке. К примеру, «... губным старостам доведется тюрьмы и тюремных сидельцов осматривати почасту, чтобы тюрьмы были крепки.»^[58]. Что конкретно имел в виду законодатель под словами «почасту» и «крепки», представить сейчас практически невозможно. Однако можно смело утверждать, что данные понятия облечены в оценку именно по причине недостаточной точности юридической терминологии того времени и невозможности их конкретно определить в том многообразии фактических условий содержания осужденных.

Для данного этапа характерно усиление государства в карательной доктрине, что определялось вполне конкретной причиной - борьбой за суверенитет и национальную независимость. Национальная идея играла в данной области права в тот период решающее значение, хотя Государство стремилось максимально учитывать нормы морали, религии, традиции.

При Петре I устанавливается и становится нормой практика использования труда заключенных на различных работах, которые не требуют существенных денежных затрат, но носят массовый характер и имеют условную управляемость. Наряду с целью устрашения, наказание начинает преследовать и другие цели, например, перевоспитание преступника и выгодное его использование. Не имея опыта, законодатель, преследуя данные цели, вносит в текст законов многие оценочные категории. Например, «долго (безусловно, оценочная категория. - прим. автора) в тюрьмах не держать преступников, а приставить их к работе: делать кирпич, камни ломать»^[59]. Религиозная составляющая здесь отходила на второй план, и в связи с этим изменялись и сами оценочные категории. К примеру, появляется термин «жестокое наказание» (то есть с заковыванием рук и ног в «железа»)^[60]. Встречаются оценочные категории и в регламентировании деятельности тюремщиков, надзирателей: «... над караульщиками смотреть накрепко...», «А будет караульщик учнут колодников упускать: и им за то чинить жестокое наказанье.» и т.д.^[61]

Мысль о возможной пользе от исправления преступников впервые получила практическое распространение в царствование Екатерины II. В связи с этим возникали оценочные категории, содержащие некоторую моральную оценку. В законодательстве об исполнении наказания стали появляться термины «добро» и «зло» в различных вариациях. Примечательно, что они сохранились в законах и поныне.

Например, учрежденные в 1775 г. смирительные дома были одним из средств осуществления принудительного воздействия на лиц, совершивших проступки, «ибо доброучрежденный смирительный дом ограждает общество от великих продерзостей, добронравие повреждающих, и, следовательно, бывает нужен для общего благочестия и спокойствия семей»^[62].

Количество так называемых «профессиональных оценочных категорий», то есть связанных именно с попыткой введения профессиональной юридической терминологии, с развитием законодательства также возросло. Здесь стали использоваться такие оценочные термины, как «лица, совершившие безнравственные и позорящие поступки», «женщины легкого поведения», «лица, пребывающие в лени, праздности и безделье» и т.д. Оценочные термины присутствовали во многих таких нормах. В тот период появилось и словосочетание «как правило», которое присутствует в современном Уголовноисполнительном кодексе и в наше время. Хотя это само по себе нельзя назвать оценкой, а недостатком юридической техники, данное словосочетание сохранилось со времен Екатерины II. С того периода стали встречаться также такие оценочные категории, как «нарушение общественного порядка и нравственности», «развращенная жизнь», «суровое заточение» и т.д.

В 1819 году Александр I издает указ, согласно которому в Санкт-Петербурге учреждается «Общество Попечительное о тюрьмах». Впоследствии такие комитеты и их отделения были образованы и во многих других городах России^[63]. Целью Общества было «нравственное исправление» находящихся под стражей преступников, улучшение условий содержания заключенных, приучение их к общественно полезному труду^[64]. Оценочный признак «общественно полезный» труд впоследствии нашел отражение и в советском законодательстве, он используется и в современном уголовно-исполнительном законодательстве.

Вторая половина XIX века внесла огромные изменения в ведомственную систему управления в уголовно-исполнительной сфере. До этого общая система управления тюрьмами не была централизованной, а пенитенциарные учреждения находились в ведении разных государственных и даже местных органов. Это, в свою очередь, естественно, вносило большую путаницу, что порождало, кроме прочего, и широкое применение оценочных категорий.

В 1879 году было создано Главное тюремное управление, которое 13 декабря 1895 года было передано в Министерство юстиции и просуществовало под его началом вплоть до 1917 года. В императорском указе, изданном по этому поводу, четко определялись его задачи: «... ограждение общества от порочных и опасных членов и нравственное исправление преступников.»^[66]. Таким образом, оценочные категории были закреплены уже в самих задачах уголовноисполнительной политики того времени. Справедливости ради, следует обратить внимание на то, что «нравственное» исправление в то время нельзя в полной мере назвать оценочной категорией, в отличие от категории «порочных» и «опасных». В то время были достаточно четко определенные рамки поведения людей в социуме, тесно связанные с религиозными нормами, поэтому ни у кого не возникало сомнений о нравственности тех или иных действий. Конечно, если бы данное определение в таком контексте существовало в наше время, оно являлось бы оценочным.

В то же время появилась оценочная категория «исключительные обстоятельства». Использовалась она для оперативного решения того или иного вопроса губернаторами, которые при наличии оных могли обращаться напрямую к министру внутренних дел, обходя начальника Главного тюремного управления^[67].

Итогом дореволюционного развития пенитенциарной системы России стало формирование относительно согласованной, но в то же время недостаточно централизованной и организованной системы органов и учреждений, исполняющих наказание в виде лишения свободы^[68]. Многие термины потеряли свою оценочность (например, такие как «разбойник») и получили четкое определение. Тем не менее ввиду недостаточного контроля, да и в принципе в силу отсутствия необходимости в этом, оценочные категории продолжали влиять на правоприменение в уголовно-исполнительной сфере.

В России во второй половине XIX века - начале XX века сложилась относительно упорядоченная система исполнения уголовных наказаний, в которой, наряду с централизацией управления в пенитенциарной сфере, только началось развитие средств надзора и контроля за деятельностью указанных органов^[69]. В дореволюционной пенитенциарной системе России также в определенной мере учитывался и зарубежный опыт исполнения наказаний, реализовывавший гуманистические начала деятельности мест заключения, защиту личности осужденного от произвола и бесчеловечного отношения. Это, несомненно, сказалось и на наличии оценочных категорий в сфере уголовноисполнительного права и их изменениях.

Руководящей идеей новой уголовно-исполнительной политики Советского государства стал классовый подход к исполнению наказания, использование трудовых начал. Индивидуализация наказаний предполагала учет таких факторов, как относимость к классу пролетариата, неграмотность, нуждаемость, что в условиях повсеместного применения аналогии права отвечало интересам нового государства^[70]. Данные обстоятельства в общем повлияли и на законодательство того времени, а вместе с тем и на наличие оценочных категорий в уголовноисполнительной сфере.

В принятом 15 ноября 1920 года Положении об общих местах заключения РСФСР по сравнению с предшествующими источниками уголовноисполнительного права количество оценочных категорий было существенно сокращено. Тем не менее даже в Положении четко прослеживается акцент на использование труда осужденных, отвечающий задачам их перевоспитания. Кроме того, акцент делается на том, что наказание является мерой социальной защиты, то есть изоляция преступника осуществлялась, в первую очередь, с целью не дать ему возможности причинять вред кому-либо в будущем. Примерами являются такие оценочные категории, как «частое посещение заключенных» (ст. 18), «аккуратно сложенная постель» (ст. 20) «приличная одежда» (ст. 20), «соблюдение справедливости, выдержанности и спокойствия» (ст. 25), «исключение грубостей в речи» (ст. 25), «обстоятельная беседа» (ст. 42), «отличное», «хорошее», «плохое» поведение, «дурно влияющие на остальных» (ст. 51).

В содержании присутствовали и оценочные категории, связанные с неточностью юридической техники. Например, «серьезный вред здоровью» (ст. 52), «исключительный случай» (ст. 8), «хорошее физическое здоровье» (ст. 16) «наилучшее применение» (ст. 120) и т.п.

До середины 20-х годов XX века в Советской России в основном сложилась система органов, исполняющих наказания, сформировались основные принципы исправительно-трудовой политики и средства исправительно-трудового воздействия на заключенных, которые были закреплены в Исправительнотрудовом кодексе РСФСР 1924 года^[71].

Исправительно-трудовые учреждения в советский период создавались для приспособления преступников из числа «классово-близких» к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия, соединенного с лишением свободы, а также для предотвращения возможности совершения ими дальнейших преступлений^[72]. Отбытие лишения свободы строилось по прогрессивной системе, согласно которой заключенные находились на различных режимах содержания. Для этого они распределялись по исправительно-трудовым учреждениям разных типов и разделялись в них на разряды с переводом из низших в высшие и обратно, в зависимости от особенностей их личности и поведения, характеризующихся такими оценочными категориями, как «неустойчивые элементы общества» (ст. 2), «худшие и наиболее опасные заключенные» (ст. 8), «достаточное исправление» (ст. 16), «особо опасные лица для Республики» (ст. 47), «развращающе влияющие» (ст. 113) и т.д.

Во-вторых, известное внимание уделялось дальнейшей трудовой жизни заключенных после освобождения. Часть появившихся оценочных категорий была связана с этим, а именно, само понятие «трудовая жизнь» (ст. 111), «особое усердие» (ст. 199) и т.д. Данные понятия являлись одними из основополагающих в исправительно-трудовой системе того времени, хотя, учитывая положение, которое было в обществе и государстве в тот период, причины, по которым законодатель не раскрывает их, неясны. Возможно, что это был один из способов расширенного наведения порядка и использования труда заключенных на местах. Тем самым давалась свобода действий правоприменителю, ведь «антитрудовая» деятельность - категория достаточно оценочная для того, чтобы под нее можно было подвести любые нужные для дела события и действия.

И, конечно же, Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 г. «грешил» оценочными категориями, связанными с неточностью юридической техники, такими как: «правильное сочетание» (ст. 48), «наиболее рациональная постановка производства» (ст. 63), «уважительные причины» (ст. 197), «особые препятствия» (ст. 210) и т.д.

По мере укрепления Советского государства процесс «перехода от тюрем к исправительно-трудовым учреждениям» начался с развития исправительнотрудовых колоний, которые имели промышленное и сельскохозяйственное производство.

Хотя в Исправительно-трудовом кодексе РСФСР 1933 г. в определенной мере нашел отражение провозглашенный курс «обострения классовой борьбы», тем не менее там были сохранены внешне демократические положения. Например, в ст. 7 говорилось: «Труд, политико-воспитательная работа, режим и система льгот во всех исправительно-трудовых учреждения строятся, исходя из основных задач исправительно-трудовой политики пролетарского государства, и не могут сопровождаться ни причинением физических страданий, ни унижением человеческого достоинства».

В 30-е годы прошлого века внимание прежде всего обращалось на экономическую сторону труда осужденных. Этого требовало не только «создание материально-технической базы социализма», но и исправительно-трудовая политика, делавшая ставку на «перековку» осужденных в процессе труда. Признание труда в качестве основного средства исправления и перевоспитания требовало построения такой системы мест лишения свободы, которая позволяла бы использовать на работах все категории осужденных (были даже созданы специальные колонии, где был организован труд слепых правонарушителей)^[73]. С этим в значительной мере было связано наличие оценочных категорий в ИТК РСФСР 1933 г. Большое их количество так или иначе было связано с трудом: «постепенное приближение к труду» (ст. 2), «хозяйственная возможность» (ст. 16), «систематическое уклонение» (ст. 26), «особо высокие показатели труда» (ст. 77), «ценные производственные предложения» (ст. 77), «ударная работа» (ст. 78), «злостное уклонение» (ст. 109), «особо продуктивная работа» (ст. 127) и т.д. Здесь законодатель оставлял правоприменителю возможность определять качество выполняемых работ, подобным образом определяя степень исправления осужденных через труд. Большое количество оценочных категорий, связанных с профессиональными характеристиками осужденных и их деятельностью, существовало из-за невозможности конкретного определения степени исправления в каждом конкретном случае. Да и цели государства заключались в поднятии экономики, а не в укреплении защиты каждого индивидуума. Начиная с 30-х годов исправительно-трудовая политика во много утрачивает гуманный характер, во главу угла была положена жесточайшая эксплуатация труда осужденных. Такие оценочные категории, как «классово-враждебные элементы» (ст. 1), «неустойчивые элементы среди трудящихся» (ст. 1), «упорно нарушающие общую или трудовую дисциплину» (ст. 116), определяли именно способ запугивания, расправы и уничтожения любого инакомыслящего. Бесчеловечные меры взыскания, лишение свиданий, переписки, посылок, передач, которые являлись признаками жесточайших условий, отчасти имели место и из-за несовершенства и использования оценочных категорий не в пользу осужденных. Например, ст. 48 ИТК РСФСР 1933 г. закрепляла нормы помещения, которые должны были быть «сухими», «светлыми» и «достаточно просторными», а ст. 63 закрепляла «достаточную калорийность и питательность». Практика же исходила из того, что помещения того времени правоприменителем признавались соответствующими всем стандартам из-за перенаселения. А уж определить «достаточно ли калорийна и питательна» пища, вообще не представлялось возможным. В связи с этим сам правоприменитель своим волевым решением считал, что «достаточно». Не говоря уже об использовании таких оценочных категорий, как «уважительные причины» (ст. 91) и «злостное уклонение» (ст. 109). Об этом впоследствии будут говорить многие писатели в своих произведениях (например, А.И. Солженицын в своем произведении «Архипелаг ГУЛАГ») и ученые в своих работах по истории пенитенциарной политики Советского государства^[74].

10 июля 1954 г. было утверждено «Положение об исправительно-трудовых лагерях и колониях МВД СССР», которое закрепило основные принципы новой советской исполнительно-трудовой политики. С точки зрения рассматриваемой проблемы данный документ имеет важное значение. В нем были впервые закреплены практически в неизменном виде все те оценочные категории и термины, которые используются и в современном уголовно-исполнительном праве. Например, при условии «хорошего отношения к труду» и «примерного поведения», отбыв шесть месяцев строгого режима, осужденные получали право перевода на общий режим.

Постепенно пенитенциарная система развивается в сторону ее современного состояния, усиливается система воспитательного воздействия, усложняется дисциплинарная практика в исправительных учреждениях, признается целесообразным образование осужденных в ИТУ и создание в колониях собственного производства. В дальнейшем, в 70-80-е годы XX века пенитенциарная система развивается эволюционным путем, в соответствии с принятой идеологией уголовного наказания и экономическим обоснованием принудительного использования труда осужденных^[75].

В 1969 году принимаются Основы исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик (далее - «Основы»), которые определяют, что все союзные республики должны принять новые Исправительнотрудовые кодексы. Это сыграло свою роль и в использовании оценочных категорий в тексте данных законов. Интересно, что, хотя ИТК РСФСР 1970 года был принят на основании и в соответствии с «Основами», оценочные категории в них мало того, что не совпадают, но их распределение в них различно. Так, наиболее «оценочными» можно назвать статьи 39.2 и 39.4 «Основ». Они практически полностью состоят из оценочных категорий. Так, в первой содержится восемь категорий, содержащих в себе оценку, а во второй - шесть. В то же время ИТК РСФСР 1970 года себе такого не позволяет. Исходя из этого, можно сделать вывод о том, что некоторая переработка и внимание данной проблеме пусть и не целенаправленно, но уделялись при написании ИТК.

Также в «Основах» намного чаще встречаются выражения, которые хотя по своей природе и не являются оценочными, но тем не менее в законе явно не должны присутствовать. Например, «как правило», «по возможности». Это также говорит о более глубокой и детальной проработке текста закона ИТК РСФСР 1970 года по сравнению с Основами 1969 года. Хотя, конечно, это совершенно разные по степени детализации и их функциям законодательные акты, поэтому имела место вполне справедливая закономерность.

Г оворя об оценочных терминах ИТК РСФСР 1970 года, следует отметить, что они встречались в 40 статьях из 122, то есть почти в трети подобных случаев правоприменитель должен был руководствоваться своими собственными знаниями и опытом в решении того или иного конкретного вопроса. Задачи, которые поставил ИТК 1970 года, повлияли на то, что в тексте сохранились и развивались оценочные категории, связанные с использованием труда осужденных. Например, «общественно полезный труд» (ст. 7), «честное отношение к труду» (ст. 1), «добросовестно относящиеся к труду» (ст. 33), «недобросовестное отношение к труду» (ст. 38), «бережное отношение к социалистической собственности» (ст. 43), «полезная инициатива» (ст. 45), «примерное поведение» и «добросовестное отношение к труду и обучению» (ст. 46). Кроме того, оценочными категориями были классифицированы осужденные («твердо вставшие на путь исправления», «вставшие на путь исправления», «не вставшие на путь исправления»).

Следует обратить внимание и на то, что на ИТК РСФСР оказали определенное влияние нормы международного права. В нем используются формулировки «бесчеловечные действия», «жестокие действия», «проявление гуманности», «действия, унижающие человеческое достоинство». Они явно пришли в закон из Всеобщей декларации прав человека 1948 года и Минимальных стандартных правил обращения с заключенными 1955 года.

В то же время присутствовали оценочные категории, появившиеся в силу неточной юридической техники, к примеру, «короткая прическа» осужденных (ст. 22).

Наконец, и в ИТК 1970 года, и в «Основах» 1969 года встречаются такие оценочные категории, как «исключительные случаи», «уважительные причины», «значительный ущерб» и т.п., которые характерны для всего советского и российского законодательства на протяжении всей истории.

Кроме того, рассматривая вопрос развития оценочных категорий в истории пенитенциарного законодательства СССР и, соответственно, России, необходимо обратить внимание на такие нормативные акты, как Положение о порядке и условиях исполнения в РСФСР уголовных наказаний, не связанных с мерами исправительно-трудового воздействия на осужденных 1984 года и Правила внутреннего распорядка исправительно-трудовых учреждений, утвержденные МВД СССР в 1972 и 1986 гг. Что касается первого акта, то, хотя он и носил сугубо прикладной характер, в нем практически не содержалось оценочных категорий.

Возможно, малое количество оценочных категорий связано с отсутствием крупных проблем, связанных с регулированием вопросов определения порядка и условий исполнения наказаний в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, штрафа, увольнения от должности, возложения обязанности загладить причиненный вред, общественного порицания, конфискации имущества, лишения воинского или специального звания.

Таким образом, оставлять принятие того или иного решения в конкретных случаях на усмотрение правоприменителя необходимости не было, так как большого общественного резонанса и практических вопросов применение данных видов наказания не вызывало, да и по тексту Положение больше представляло собой инструкцию и особо правовой статус осужденных не затрагивало.

Справедливости ради, следует отметить, что объем данного акта довольно мал, но говорить о том, что законодатель специально исключил оценочные категории или обратил должное внимание на данную проблему, нельзя. Доказательством этого служат принятые и утвержденные МВД СССР в 1986 году Правила внутреннего распорядка исправительно-трудовых учреждений. Количество оценочных категорий в них вернулось на средний уровень по другим нормативно-правовым источникам нормативных актов пенитенциарной системы, кроме того, их фактическое содержание было практически идентично ИТК РСФСР 1970 года. Встречались «особо пестрящие» оценкой положения, среди которых были «бережное отношение к имуществу», «добросовестное отношение к труду и учебе», «необходимые случаи», «уважительные причины». Более того, к ним добавляются оценочные категории, которые, присутствуя в тексте Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, непосредственно регулируют быт и жизнь осужденных. Можно выделить такие, как «жаргонные слова», «вежливость», «опрятный вид», «холодное время», «чистота жилья и служебных помещений» и т.п. Забегая немного вперед, добавим, что содержание оценочных категорий в подзаконных нормативно-правовых актах - вполне оправданное решение, ведь предусмотреть все возможные варианты развития событий на месте невозможно. Тем более, учитывая тот период времени, о котором говорится. В 1986 году появились новые движения не только в политике государства, но ив экономике, социуме и т.д. Появляются новые категории осужденных за вновь введенные экономические преступления и т.п. Соответственно в Правилах внутреннего распорядка ИТУ находят отражение

такие оценочные категории, как «иная выгода», оценочная категория «бережное отношение к социалистической собственности» меняется на «бережное отношение к имуществу ИТУ».

На рубеже 1990-х годов началось реформирование российского общества, что повлекло развитие государства в направлении правового. Изменились социально-политические основы российского общества непосредственно повлиявшие на использование и применение оценочных категорий в уголовноисполнительной сфере. Обращение к ценностям гражданского общества обусловливало приоритетность задачи обеспечения прав человека, сохранявшей свою актуальность даже в случаях их ограничения в соответствии с законом. Но, как уже упоминалось, глубокой системной разработки проблема оценочных категорий в сфере исполнения наказания не получила. В науке не сложилось и общепризнанного понятия оценочной категории, а практически все неопределенные, абстрактные, неясные и расплывчатые понятия в законе стали причислять к оценочным^[76].

В этом плане широкий интерес представляют различные версии проектов Уголовно-исполнительного кодекса, предлагавшиеся в период подготовки к кодификации на рубеже 1990-х годов. Их сравнительный анализ показывает, что большинство оценочных категорий, использовавшихся в ИТК РСФСР 1970 года, встречаются практически во всех предлагавшихся законопроектах в неизменном виде.

С одной стороны, это объясняется тем, что иных проблем у пенитенциарной системы России на тот момент было огромное количество. Большая часть указанных проблем была рассмотрена и описана профессором А.И. Зубковым и другими авторами^[77], но никто не уделил должного внимания оценочным понятиям. Тем не менее озабоченность данной проблемой в то время высказывалась. К примеру, А.Т. Потемкина говорила, что «одна из целей разработки нового законодательства об исполнении уголовных наказаний - поднять роль закона в правовой системе, максимально возможно отказаться от регламентации вопросов, являющихся компетенцией законодателя, в ведомственных правовых актах, что обусловливается, как показывают реалии правовой жизни, несовершенством или пробельностью закона»^[78].

Первым более-менее систематизированным проектом перед принятием нового уголовно-исполнительного кодекса становится доктринальная модель Основ уголовно-исполнительного законодательства Союза ССР и союзных республик^[79]. В отличие от действовавших Основ исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик 1969 года данная модель предусматривала законодательную регламентацию общих положений, порядка и условий исполнения всех видов наказания, а также применения иных мер уголовно-правового воздействия на осужденных (отсрочка исполнения приговора, условное осуждение)^[80].

Это не могло не повлиять и на количество и содержание оценочных категорий в тексте данной доктринальной модели. В законодательном плане применение оценочных категорий в Основах 1969 года могло касаться только четырех видов наказаний, здесь же происходит расширение сфер применения оных. Забегая немного вперед, скажем, что во всех проектах нового уголовноисполнительного кодекса и законодательства содержание оценочных категорий примерно одинаковое. Так, такие оценочные термины, как «добросовестное отношение к труду», «общественно полезный труд», «хорошее поведение» и «честное отношение к труду», «злостность», «необходимые условия (случаи)», можно встретить в двух новых разделах, предлагаемых доктринальной моделью. Но они также встречались и в ИТК РСФСР 1970 года и в Основах 1969 года. Это говорит о том, что авторы текста доктринальной модели особо не обращали внимания на корректировку оценочных категорий, не говоря уже о систематичном подходе к внесению изменений, связанных с ними, в текст законодательства.

Данная тенденция, взявшая силу в доктринальной модели Основ уголовноисполнительного законодательства СССР и союзных республик 1988 года, просматривается во всех законопроектах, предложенных до принятия Уголовноисполнительного кодекса 1996 года. Таким образом, мы можем говорить о тенденции расширения сферы применения оценочных категорий, связанной с расширением законодательного регулирования тех мер, которые раньше предметом закона не были.

И в проекте Основ уголовно-исполнительного законодательства Союза ССР и союзных республик, подготовленном в 1990 году в Москве авторским коллективом под руководством профессора А.С. Михлина и профессора И.В. Шмарова^[81], можно увидеть все те же оценочные категории, о которых говорилось выше, за редкими исключениями в виде новых оценочных категорий, вроде «широкая гласность», «грубо нарушающие общественный порядок», «преимущественно в случаях» и т.п. Хотя и самими авторами в пояснительной записке упоминается о том, что действовавшее в то время законодательство в сфере исполнения уголовных наказаний требовало радикальных изменений. Г оворится о том, что решение многих проблем достигалось путем решения ряда конкретных задач, среди которых были и задачи снятия необоснованных ограничений для осужденных, дифференциации условий отбывания наказания в зависимости от общественной опасности осужденного, его личности. Казалось бы, данные цели должны были обратить внимание авторов проекта на вопрос оценочных категорий, так как они, безусловно, играют большую роль в вопросах усмотрения правоприменителя и, соответственно, принятия законных решений.

И даже в проекте Основ уголовно-исполнительного законодательства РСФСР, союзных и автономных республик, руководителем авторского коллектива которого являлся профессор А.И. Зубков, подготовленном по заданию Комитетов по законодательству и законности, правопорядку и борьбе с преступностью Верховного Совета РСФСР от 2 ноября 1990 года^[82], перечень оценочных категорий остался неизменным. Данный авторский коллектив участвовал в создании и иных проектов нового пенитенциарного законодательства, но из одного проекта в другой все так же переносятся те же оценочные термины. Соответственно, можно сделать вывод о том, что данная проблема должного внимания не удостаивается, хотя в пояснительной записке от авторов и говорится о том, что в данный проект Основ включены лишь «принципиальные, основные положения»^[83]. Думается, что абсолютное большинство ученых согласится, что в «основных и принципиальных» положениях оценочные категории, такие как «и иные», «общегуманитарное воздействие», «необходимые потребности», «исключительные личные обстоятельства», содержаться не должны вообще, тем более, должны отсутствовать такие ошибки юридической техники написания закона, как выражения «по возможности», «как правило».

Практически в том же авторском составе в 1991 году был разработан еще один проект, на этот раз уже Уголовно-исполнительного кодекса РСФСР, под руководством профессора А.И. Зубкова по поручению Председателя Совета Национальностей Верховного Совета РСФСР Р.Г. Абдулатипова⁸⁴.

Авторы утверждали, что при разработке проекта Кодекса были учтены не только новеллы в законодательстве, но и происшедшие изменения в стране и республике в социально-политическом, экономическом, государственноправовом плане, а также сложившаяся обстановка в сфере борьбы с преступностью и обращения с осужденными (особенно в местах лишения свободы)⁸⁵. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что перечень оценочных категорий оказался опять же идентичен прошлым проектам и законам, за некоторыми исключениями, добавлениями. На основе анализа текста законопроекта можно сделать несколько выводов. Во-первых, на этот раз авторы уделили больше внимания конкретной деятельности правоприменителя, в связи с этим и появились такие оценочные термины, как «здоровые взаимоотношения среди осужденных» или «реально угрожающие жизни работников», «тяжелые работы», «успешная адаптация» и т.п. Во-вторых, авторы впервые среди всех своих проектов раскрывают оценочную категорию «злостное уклонение», таким образом, пытаясь исключить усмотрение правоприменителей. В-третьих, говорить о должном внимании к проблеме оценочной терминологии мы не можем, так как количество оных с каждым законопроектом мало того, что не уменьшается (хотя в последнем «злостность» раскрывается), а даже увеличивается.

Следующим проектом, заслуживающим пристального внимания, является законопроект Исправительно-трудового (Уголовно-исполнительного) кодекса Российской Федерации, подготовленный авторским коллективом под руководством профессора В.А. Уткина^[84].

Прежде всего, авторы проекта исходили из требования, чтобы все вопросы, затрагивающие права граждан, были урегулированы законом. Полностью отказаться от подзаконного (в том числе ведомственного) нормотворчества им представлялось невозможным. Но его предмет и пределы четко определяются в проекте Кодекса на основе так называемого «разрешительного» принципа. Особый интерес, исходя из рассматриваемой нами проблемы, представляет то, что впервые в законопроекте была введена специальная глава с официальным разъяснением основных используемых в Кодексе терминов. Авторы писали о том, что это «весьма важно не только в плане юридической техники, но и для обеспечения однозначности и непротиворечивости правотворческого и правоприменительного процесса... »^[85]. И действительно, в главе VI раскрываются многие понятия, используемые в проекте, в том числе и некоторые оценочные и чрезмерно расширительные.

Так, дается определение таким понятиям, как «близкие родственники», «злостные нарушители режима» (соответственно, и «злостное нарушение»), «систематическое нарушение режима», «улучшенная планировка», «специальные средства». Это говорит о том, что проблема оценочных категорий все же существовала ив то время. Действительно, в эпоху реформирования всегда многие вопросы ложатся на плечи именно правоприменителей, именно они принимают решения по тем или иным конкретным случаям, исходя из конкретноисторических условий.

С другой стороны, не совсем понятно, почему вниманием были обойдены иные категории, которые явно содержат оценку, тем более что встречаются они достаточно часто. Кроме уже так хорошо знакомых оценочных категорий «общественно полезный труд», «необходимые случаи», «социальная помощь», «исключительные случаи», «общественно полезная инициатива», «унижение человеческого достоинства» и т.д., встречаются и новые термины, содержащие оценку, такие как «высокие нравственные качества», «достаточный культурный уровень», «завоевавшие уважение судимых, осужденных», «моральные принципы», «честный трудовой образ».

Тем не менее в указанном законопроекте есть положительные тенденции в разрешении проблемы оценочных категорий, которые можно использовать при рассмотрении даже современного Уголовно-исполнительного кодекса. К примеру, понятию «общественно полезный труд» приводится схожее «производительный». То есть авторы предложили вполне четкий термин на замену, хотя и не заменили его во всем тексте. Действительно, определить, является труд «общественно полезным» или нет, можно далеко не во всех случаях, а вот «производительный» оценочность и усмотрение из термина исключает. Другое дело, что это не совсем верный подход по определению рассматриваемой категории.

Говоря об указанном законопроекте, отметим, что из него можно взять некоторые положения. Так, одним из решений проблемы оценочных категорий вполне может стать включение в действующий Уголовно-исполнительный кодекс РФ глоссария, в котором были бы раскрыты все неясные, чрезмерно расширительные и, конечно, оценочные категории, таким образом даже не принимая нового кодекса.

Конечно, встречаются и заметно отличающиеся законопроекты, в том числе и наличием оценочных категорий в тексте закона. Так, например в альтернативном проекте Основ уголовно-исполнительного законодательства Союза ССР и союзных республик, подготовленном под руководством А.И. Зубкова и В.И. Селиверстова^[86], авторы использовали такие термины, как «внимательное и справедливое отношение к осужденным», «необходимый жизненный опыт», «культурный уровень и широкий кругозор», «высокая физическая и боевая подготовка», говоря о лицах, следящих за исполнением наказания. Кроме того, присутствуют такие грешащие оценкой формулировки, как «каналы духовной связи с обществом» (ст. 19) или «устойчивое стремление к исправлению» (ст. 28).

Проанализировав большинство законопроектов (наиболее авторитетные из них), можно прийти к выводу, что ни в одном из них законодателю не предлагалось убрать из текста неточности юридической лексики, а именно словосочетания «по возможности», «как правило», «по необходимости» и т.д. Хотя оценочными они, конечно же, не являются, тем не менее оставляют многие вопросы на усмотрение правоприменителя.

При обсуждении данных законопроектов в тот период периодически писалось и говорилось о проблеме оценочных категорий и усмотрении правоприменителей. Так, из действующего законодательства в то время абсолютно во все проекты перекочевала норма о том, что в срок отбывания наказания засчитывается время, в течение которого осужденный не работал по уважительным причинам и за ним в соответствии с законом сохранялась заработная плата. Высказывалась точка зрения, что уголовно-исполнительное законодательство не должно ограничиваться приведенным в проектах перечнем таких обстоятельств (время болезни, время, затраченное на уход за больным, и др.). С учетом установлений иных отраслей законодательства (трудового, гражданского) в уголовно-исполнительном целесообразно исчерпывающе определить случаи, когда осужденный к исправительным работам не работает, но ему выплачивается заработная плата и, следовательно, время отбывания наказания не прерывается^[87]. Если бы данное предложение было реализовано, то это бы внесло необходимую ясность в правоприменительную деятельность и способствовало определенности положения отбывающего наказание, а также позволило бы учесть в полном объеме положения отраслевого законодательства.

Толкование некоторых оценочных категорий в тот период осуществлялось Пленумом Верховного Суда СССР. Так, например, толкование категории «злостное уклонение от отбывания исправительных работ» дано в Постановлении от 11 июля 1972 г. «О практике применения судами исправительных работ без лишения свободы» (в редакции Пленума от 18 апреля 1986 г. №10). В соответствии с позицией Пленума Верховного Суда, если такие действия осужденного, как непоступление без уважительных причин на работу в течение 15 дней с момента постановки на учет или с момента оставления прежней работы, неявка без уважительных причин в орган, ведающий применением исправительных работ, в течение 15 дней после переезда на новое место жительства; совершение в течение назначенного срока наказания прогула или появление на работе в нетрезвом состоянии, продолжались или повторялись после письменного предупреждения инспекции, либо если осужденный скрылся с целью уклонения от отбывания исправительных работ, имеет место злостное уклонение осужденного от отбывания назначенного наказания.

Уже в рассматриваемое время было обращено внимание на то, что в силу того, что предложенное понятие злостного уклонения позитивно сказывается на практике, однако обязательным оно является лишь для судов, а не для исполняющих наказание органов внутренних дел в лице инспекций. Так как инспекции были ответственны перед законом за исполнение рассматриваемого наказания, они должны были руководствоваться более точными и определенными формулировками, тем более что в анализируемых ситуациях для осужденного возможно наступление неблагоприятных последствий. Например, А.Т. Потемкина говорила о том, что законодатель должен был дать определение злостного уклонения, а высшие же судебные инстанции будут обобщать практику, корректировать ее направленность^[88].

Следует оговориться, что рассматриваемые законопроекты анализировались именно с точки зрения наличия и раскрытия в них проблемы оценочных категорий, и данный анализ нисколько не умаляет их остальных достоинств. Так, на основе данных проектов 12 июня 1992 года Верховным Советом РФ были внесены изменения и дополнения в Исправительно-трудовой кодекс РСФСР^[89]. Это были последние изменения и дополнения перед принятием нового Уголовноисполнительного кодекса РФ, содержащие какие-либо изменения, связанные с оценочными терминами. При принятии данного закона А.В. Бриллиантовым была высказана точка зрения о том, что осужденные, относящиеся к числу не вставших на путь исправления и злостных нарушителей режима, негативно влияют на других осужденных, способствуют созданию нездоровой обстановки в местах лишения свобод, в то же время условия отбывания ими наказания до принятия закона мало чем отличались от условий отбывания наказания другими категориями осужденных^[90]. Внесение изменений и дополнений в исправительнотрудовое законодательство было направлено на дальнейшую дифференциацию условий отбывания наказания и позволило улучшить обстановку в исправительно-трудовых учреждениях. Формулировка была изменена на «при отсутствии злостного нарушения режима и добросовестном отношении к труду». Таким образом, одно оценочная категория была заменена другой.

Справедливости ради нужно отметить, что законодатель воспринял некоторые точки зрения и в УИК РФ устранил необоснованную оценочность понятия «злостное нарушение режима отбывания наказания» (ст. 53 ИТК РСФСР), дав частично его легальную интерпретацию в ст. 116. Однако большинство оценочных категорий, содержавшихся в советском законодательстве, были перенесены в качестве таковых и в Уголовноисполнительный кодекс 1997 года.

Подводя итоги вышеизложенному, можно сделать ряд важных для рассмотрения проблемы оценочных категорий при исполнении наказаний выводов. В истории пенитенциарного (исправительно-трудового, уголовноисполнительного) законодательства России некоторые из существующих ныне в уголовно-исполнительном праве оценочных категорий, хотя и в иной форме, появились еще при Екатерине II. Вообще, в досоветский период, при становлении пенитенциарной системы царской России, основным критерием и фактором закрепления и толкования оценочных категорий в законодательстве являлось влияние религии.

Наибольшую же роль современные оценочные категории получили в эпоху становления Советского государства, развиваясь на различных этапах кодификации. Оценочные категории в советский период, в свою очередь, несли в основном классово-политический оттенок, однако влияние религии, хоть и снизилось, но совсем не искоренилось.

Практически в неизменном виде все рассматриваемые категории перешли в УИК РФ 1996 г. из Исправительно-трудового кодекса РСФСР 1970 г. К сожалению, это случилось и потому, что при подготовке новой кодификации уголовно-исполнительного закона на рубеже 1990-х годов проблеме оценочных категорий в уголовно-исполнительном законе необходимого внимания уделено не было. Однако они изменились и приобрели общечеловеческий оттенок. Усилилась роль международного фактора, фактора связи правовых норм (норм закона) с нормами морали и нравственности.

⁸³ Там же. С. 2.

⁸⁴ Проект уголовно-исполнительного кодекса РСФСР. М., 1991. 109 с.

⁸⁵ Там же. С. 3.

1991. С. 36.