§ 3. Развитие учения о гражданском праве в условиях подготовки и проведения второй кодификации советского гражданского законодательства

Вторая общая дискуссия о системе советского права. Проведенная в 1938 - 1941 гг. и частично в послевоенные годы первая дискуссия о сис­теме советского права имела то положительное значение, что сама эта про­блема была ею впервые поставлена и что благодаря ей выявились важней­шие методологические предпосылки, на которые исследование правовой системы должно опираться.

Дискуссия открылась на страницах журнала «Советское государство и право» статьями Л. И. Дембо и В. С. Тадевосяна^[358]. В ней приняли уча­стие Д. М. Генкин, Ц. А. Ямпольская, Г. И. Петров, С. И. Вильнянский, Л. С. Галесник, В. П. Ефимочкин, В. Ф. Мешера, М. Д. Шаргородский, О. С. Иоффе, С. С. Алексеев, И. В. Павлов, а также ряд авторов, взгляды которых нашли отражение в обзорной статье, опубликованной тем же

журналом^[359]. Помимо журнала «Советское государство и право», относя­щиеся к теме дискуссии статьи публиковались и в других изданиях^[360]. Ито­гам дискуссии, а одновременно и ее продолжению была посвящена орга­низованная Институтом права Академии наук СССР научная сессия с участием ученых многих городов Советского Союза и ряда социалистиче­ских стран^[361].

Подвергнутый обсуждению исходный вопрос состоял в том, чтобы установить, представляет ли собой членение системы права по отраслям ее объективную структуру, познаваемую наукой, но не формируемую ею, или это членение есть результат целесообразной систематизации юриди­ческих норм. Некоторые из участников дискуссии склонялись к послед­нему решению, выделяя различные отрасли права соответственно полити­ческим задачам, которым они призваны служить, или даже сообразно с характером санкций, которые применяются на их основе. Большинство, однако, придерживалось противоположного взгляда и если допускало систематизацию юридических норм с учетом практических целей кон­кретного ее проведения, то при образовании не основных, а только ком­плексных отраслей права^[362].

Но и среди сторонников воззрений на систему права как объективно сложившиеся его единство и расчлененность не было полного единоду­шия в выборе критериев, опираясь на которые, реальный состав советской правовой системы может быть обнаружен. В отличие от первой дискус­сии, теперь уже никто не предлагал делить систему права на отрасли единственно и исключительно по признаку метода регулирования^[363]. Водо­раздел проходил лишь между теми, кто ориентировался только на пред­мет регулирования, не исключая сочетания в единой отрасли права раз­личных юридических методов, и теми, кто выступал за единство предмета и метода при определяющей роли первого и абсолютном монизме второ­го. Указывалось также на необходимость более углубленного, чем наблю­далось до сих пор, исследования особенностей предмета и метода каждой в отдельности отрасли советского права.

Наиболее острые споры в ходе дискуссии вызвала проблема состава советской правовой системы, определения перечня отраслей, образующих ее внутренние структурные подразделения. Гражданское право затрагива­лось этими спорами в двух направлениях.

Первое касалось соотношения с гражданским правом трудового, колхозного, земельного и семейного права.

природе относятся либо к гражданскому, либо к административному пра­ву. Трудовое, колхозное, земельное и семейное право строятся на началах, свойственных не системе права как объективному образованию, а систе­матике юридических норм, проводимой сообразно конкретно избранной практической цели. Они являются поэтому не основными, а комплексны­ми отраслями права.

В последующие годы эта концепция не получила в литературе сколь­ко-нибудь существенной поддержки и воспроизводилась иногда лишь авторами, выступавшими в качестве ее сторонников уже в первоначаль­ном варианте.

Второе направление было связано с вопросом о соотношении граж­данского и хозяйственного права. В преддискуссионный период понятие хозяйственного права полностью вышло из употребления. Существование в системе советского права отрасли гражданского права, регулирующей социалистические имущественные и связанные с ними личные неимуще­ственные отношения, не ставилось под сомнение и большинством участ­ников дискуссии, внимание которых сосредоточивалось только на разгра­ничении имущественных отношений гражданско-правовой и иной отрас­левой принадлежности. В некоторых выступлениях был поставлен вопрос о необходимости различать две соприкасающиеся с имущественными отношениями отрасли советского права - гражданское и хозяйственное^[364]. Прозвучавшие во время дискуссии более или менее одиноко и встретив­шие решительные возражения на посвященной ее итогам научной сессии Института права Академии наук СССР, эти выступления положили начало и ныне не завершенному большому спору, который получил значитель­ный размах и приобрел особую остроту в связи с проведением второй кодификации советского гражданского законодательства.

Вторая кодификация советского гражданского законодательст­ва. Проблема гражданского и хозяйственного права (1956 - 1964). В результате второй дискуссии о системе советского права, а также иссле­дования путей осуществления новой кодификации советского граждан­ского законодательства определились два основных подхода к понятию гражданского права, которые могут быть названы теорией единого граж­данского права и теорией хозяйственного права.

Сторонники теории единого гражданского права рассматривают его как отрасль права, регулирующую социалистические имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения независимо от субъектного состава последних, т. е. независимо от того, устанавливаются ли они с участием граждан или только между социалистическими органи­зациями. Но так как названные отношения регулируются не только граж­данским правом, нужно был ответить на два вопроса: а) что такое имуще­ственные и личные неимущественные отношения; б) в каких пределах эти отношения составляют предмет гражданско-правового регулирования?

В прошлом имущественные отношения отождествлялись с производ­ственными отношениями в пределах, в каких последние выражают рас­пределение и распоряжение средствами и результатами производства^[365]. Подобная трактовка этих отношений встречалась и в литературе рассмат­риваемого периода. С. И. Вильнянский, например, характеризовал их как отношения, складывающиеся в процессе производства, обмена и распре- деления^[366]. Но она вызывала и существенную неудовлетворенность как носившая описательный (перечневой), а не обобщенный характер и не выявлявшая той сферы волевой деятельности, на которую только и спо­собны воздействовать юридические нормы.

Попытка преодолеть первый из указанных недостатков привела к оп­ределению имущественных отношений как отношений, обладающих эко­номической ценностью вследствие их связи со средствами, продуктами производства или другими результатами труда человека.

могут обладать продукты труда, но не установленные по их поводу обще­ственные отношения.

Большинство других авторов, обращавшихся в той же проблеме, по­шли при ее разрешении по пути размежевания производственных и иму­щественных отношений. Первенство в такой постановке вопроса принад­лежит С. Н. Братусю, выступившему со специальным докладом на эту тему в отделении общественных наук АН СССР в 1958 г.^[368], а затем деталь­но обосновавшему свою концепцию в ряде статей и изданной в 1963 г. книге «Предмет и система советского гражданского права». Аналогичное решение, хотя и с некоторыми своеобразными оттенками, предложил впоследствии и ряд других авторов^[369].

С. Н. Братусь приходил к своим конечным выводам путем следую­щих рассуждений. Производственные отношения как объективные, мате­риальные отношения представляют собой предпосылку и определенный результат общественно-производственной деятельности, не зависящие от сознания и воли людей. Но создаются они благодаря деятельности чело­века, носящей волевой характер и выражающейся в конкретных волевых отношениях. Последние, не совпадая с материальными (производствен­ными) отношениями, выступают как форма их проявления. Несмотря на волевое содержание этих отношений, они как конкретно-экономические акты не тождественны идеологическим отношениям как отражение раз­личных видов общественного или классового сознания.

Основное возражение, которое вызвала теория С. Н. Братуся, состоя­ло в том, что при подобном истолковании имущественных отношений они превращаются в своеобразное третье социальное наслоение, не входящее в состав ни производственных (базис), ни идеологических (надстройка)

отношений^[371]. Но главная его установка - обнаружить волевую сторону имущественных отношений, без которой признание их возможным пред­метом правового регулирования исключается, была весьма плодотворной и получила единодушное признание. Вопрос лишь в том, выделяются ли эти отношения благодаря своему волевому содержанию в самостоятель­ную группу общественных явлений или они тем не менее продолжают оставаться составной частью производственных отношений. Решая его, Ю. К. Толстой отметил, что наряду с объективным материальным содер­жанием производственные отношения обладают и конкретно-волевым опосредствованным, поскольку акты производства, распределения и об­мена немыслимы вне волевых действий людей. А раз волевые моменты присущи и производственным отношениям, нет никаких препятствий к признанию имущественных отношений тождественными отношениям общественного производства^[372].

Таким же разнообразием, как и трактовка имущественных отноше­ний, отличались взгляды на способы отграничения той их сферы, которая обнимается действием норм гражданского права. Выдвигались критерии троякого рода.

Первый критерий - имущественно-распорядительная самостоятель­ность субъектов регулируемых гражданским правом общественных отно- шений^[373]. Неудовлетворительность этого критерия очевидна, ибо тот, кто наделен имущественной самостоятельностью, вправе в определенной мере также распоряжаться своим имуществом. Значит, нет надобности упоминать о распорядительной самостоятельности, которая включается в более широкое понятие самостоятельности имущественной.

Второй критерий - имущественная самостоятельность с одновре­менным утверждением, что административное право регулирует не иму­щественные, а организационные отношения^[374]. Но отрицание администра­тивно-правового регулирования имущественных отношений тут же и

опровергается заявлением, что органы государственной власти и государ­ственного управления если и распоряжаются государственным имущест­вом, то в ином смысле, чем этим имуществом распоряжаются органы, в оперативном управлении которых оно находится^[375]. Такая оговорка как раз и означает, что в первом случае распоряжение имуществом облекается в административно-правовую, а во втором - в гражданско-правовую форму и, следовательно, не только «горизонтальные», но и «вертикальные» от­ношения могут обладать имущественным содержанием. С другой сторо­ны, критерий имущественной, точно так же, как критерий имущественно­распорядительной самостоятельности не позволяет отграничить от граж­данского права признаваемые теми же авторами самостоятельными от­раслями трудовое, колхозное, земельное и семейное право, ибо установ­ление имущественных отношений с субъектами, не обладающими имуще­ственной самостоятельностью, невозможно, какой бы отраслью права эти отношения ни регулировались.

Третий критерий - стоимостная форма имущественных отношений. Выдвижение этого критерия сочетается с отрицанием значения основных отраслей права за трудовым, колхозным, земельным и семейным правом, ввиду чего он должен служить лишь отграничению гражданского права от права административного. Суть же его состоит в том, что имущественные отношения обладают многообразными формами своего проявления, в качестве одной из которых выступает стоимостная форма. Поскольку органы государственной власти и государственного управления хотя и распоряжаются имуществом, но не могут использовать ни его меновой, ни его потребительской стоимости, такие имущественные отношения лише­ны стоимостной формы. Использование меновой и потребительной стои­мости имущества доступно только собственникам или тем, кому принад­лежат иные субъективные гражданские права на него. Лишь в этом случае имущественные отношения обнаруживают присущую им стоимостную форму, причем именно стоимостную, а не обязательно эквивалентно­возмездную, ибо возможны и безвозмездные имущественно-правовые акты, не говоря уже о праве собственности, которое не эквивалируется и не возмещается до тех пор, пока на его основе не возникают новые, обяза­тельственные правоотношения^[376].

Последний критерий неприемлем для тех, кто расценивает трудовое, колхозное, земельное и семейное право как самостоятельные отрасли советского права, поскольку семейное имущество обладает стоимостной формой подобно любому другому имуществу, а рабочая сила и земля хотя и не являются у нас товарами, но их использование сопряжено с установ­лением имущественных отношений стоимостного характера. Высказыва­лись также сомнения по поводу того, что не проявляют своей стоимост­ной формы административно-правовые имущественные отношения, так как и при властном распоряжении имуществом оно распределяется или перераспределяется именно в качестве определенной стоимости, а не чего-либо другого.

Наряду с имущественными отношениями серьезное внимание при­влекают к себе личные неимущественные отношения. Самый термин «личные неимущественные отношения» сравнительно недавнего проис­хождения. Он появляется непосредственно перед дискуссией о граждан­ском праве 1954 - 1955 гг. и утверждается в ходе дискуссии, между тем как раньше речь шла только о личных правах, а не о порождающих их реальных общественных отношениях. При этом и в учебной литературе, и в работах, специально им посвященных, включая книгу Е. А. Флейшиц «Личные права в гражданском праве СССР и капиталистических стран» (1941 г.), не говорилось ничего большего, кроме того, что имеются в виду «права на блага, неотделимые от человеческой личности». Конечно, такая неотделимость характерна для благ, охраняемых при помощи личных неимущественных прав. Но право имеет дело не непосредственно с бла­гами, а с общественными отношениями, в качестве объекта которых эти блага выступают. К тому же оно обеспечивает охрану личных благ, при­надлежащих не только гражданам, но и юридическим лицам как опреде­ленным общественным образованиям. Ни того, ни другого качества лич­ных неимущественных прав традиционная формула не отражала, и пото­му их дальнейшее исследование без пересмотра этой формулы станови­лось невозможным.

Начало такого пересмотра относится к середине 50-х годов, когда личные неимущественные отношения в многократных литературных пуб­ликациях начинают определяться как такие общественные отношения, в которых выражается индивидуальность личности и возможная ее мораль­но-политическая оценка со стороны социалистического общества. В даль­нейшем наряду с личностью привлекается также индивидуальность кол­лективов людей (юридических лиц), выражаемая в личных неимущест­венных отношениях. При этом отмечалось, что предметом гражданско-

правового регулирования могут быть только личные неимущественные отношения, связанные с имущественными, т. е. находящиеся с ними в едином комплексе (авторские отношения, изобретательские отношения и т. п.). Поскольку меры гражданско-правовой охраны выполняют восста­новительную функцию, возможно и необходимо применение этих мер и к тем личным неимущественным отношениям (по поводу чести и достоин­ства, имени и т. п.), которые не связаны с отношениями имущественными и потому не регулируются гражданским правом, хотя по самому своему характеру восстановимы после их нарушения^[377].

Но если гражданское право регулирует как имущественные, так и связанные с ним личные неимущественные отношения, то можно ли гово­рить о едином предмете гражданско-правового регулирования?

Один из участников дискуссии о гражданском праве 1954 - 1955 гг., В. А. Тархов, суждения которого приводятся в посвященной итогам дис­куссии редакционной статье, полагал, что личные неимущественные от­ношения составляют самостоятельный предмет правового регулирования, а авторы редакционной статьи, возражая ему, указывали, что удельный вес всех этих отношений слишком невелик для регулирования их само­стоятельной отраслью права^[378]. Об эти взгляда встретили в 1959 г. обосно­ванную критику со стороны С. С. Алексеева, который обращал внимание на то, что общественные отношения, действительно требующие самостоя­тельного регулирования, должны были бы привести к образованию само­стоятельной отрасли права, каков бы ни был их масштаб. Но если они регулируются методами уже сложившихся отраслей права, то это могло произойти только вследствие их единства с основным предметом данной отрасли^[379].

Основания к такому единству С. С. Алексеев усматривал в том, что как личные, так и имущественные отношения выражают определенное состояние их участников - общественное состояние лица или состояние его имущественной самостоятельности. Вследствие этого действие граж­данского права, первоначально возникшего из потребности урегулирова­ния имущественных отношений, можно было затем распространить и на сходные с ними по указанному признаку личные неимущественные отно­шения^[380].

Объяснение это едва ли убедительно. Определенное состояние субъ­екта выражают любые принадлежащие ему права и любые отношения, участником которых он является. Ориентируясь лишь на такую функцию личных неимущественных отношений, их можно было бы соединить с предметом регулирования какой угодно отрасли права. Но поскольку они регулируются гражданским правом, С. С. Алексеев, независимо от степе­ни убедительности его разъяснений, был вправе констатировать единство этих отношений с регулируемыми той же отраслью права отношениями имущественного характера.

Исходя из единства социалистических имущественных отношений и связанных с ними личных неимущественных отношений, сторонники теории единого гражданского права настаивали на том, чтобы общесоюз­ные Основы и республиканские гражданские кодексы обнимали своим действием весь комплекс этих отношений, устанавливаются ли они только между социалистическими организациями или также с участием граждан. Одновременно предлагалось ввести гражданско-правовую охрану и не связанных с имущественными личных неимущественных отношений: либо всех объективно восстановимых после нарушения, либо по крайней мере некоторых из них (честь и достоинство, имя, собственное изображе­ние и т. п.).

Иную позицию заняли сторонники теории хозяйственного права. По их мнению, гражданское право и закрепляющие его законодательные акты должны ограничиться лишь сферой отношений между гражданами или с участием граждан. Нормы об имущественных отношениях между социалистическими организациями (кроме колхозов) они предлагали выделить из гражданского права, объединив их с нормами администра­тивного права, регулирующими хозяйственную деятельность в СССР, и образовать таким образом хозяйственное право с проведением в будущем самостоятельной его кодификации независимо от кодификации граждан­ского законодательства.

Проводя историческую параллель между этой теорией и ее предше­ственницами, относящимися к 30-м годам, можно констатировать ее из­вестную приближенность к концепции двухсекторного права и отсутствие

почти какого бы то ни было сходства с концепцией единого хозяйствен­ного права. Напомним, что концепция единого хозяйственного права предполагала единое регулирование имущественных отношений с участи­ем как граждан, так и социалистических организаций, против чего высту­пили авторы, возродившие учение о хозяйственном праве в 50-х годах. Напротив, двухсекторная концепция ориентировалась на использование хозяйственного права только в целях регулирования хозяйственной дея­тельности социалистических организаций, и в этом смысле она явилась предтечей современной теории хозяйственного права. Но между ними имеются и коренные различия, без выявления которых невозможна пра­вильная оценка обеих теорий.

Двухсекторная концепция различала гражданское право, как рассчи­танное на частный сектор, а потому идущее вместе с последним к своему отмиранию, и хозяйственное право, как рассчитанное на социалистиче­ский сектор, а потому имеющее вместе с этим сектором широкие пер­спективы дальнейшего укрепления и развития. Существование двух от­раслей права связывалось, следовательно, только с переходным периодом, а после победы социализма и обусловленной ею полной ликвидации част­ного сектора должно было, по прогнозам этой концепции, окончательно утвердиться одно лишь хозяйственное право.

Современное учение о хозяйственном праве получает совершенно иное обоснование. Оно проектирует образование двух отраслей права в условиях социалистического общества, когда экономика СССР перестала быть многоукладной и обрела монолитное единство при безраздельном господстве общественной, социалистической собственности с формиро­ванием в качестве производной от нее личной собственности граждан. Необходим поэтому совершенно самостоятельный анализ того подхода к хозяйственному праву, с которым советская юридическая наука столкну­лась в середине 50-х годов и который отстаивается рядом ученых в нашей стране.

Уже в 50-х годах советская юридическая литература была представ­лена большим числом публикаций, посвященных проблемам хозяйствен­ного права. Часть из них развивала учение о хозяйственном праве^[381], а дру­

гая часть это учение опровергала^[382]. Основные аргументы «за» и «против», на которые ссылались сторонники противоположных точек зрения, были достаточно разнообразны.

Первая группа аргументов в пользу самостоятельности хозяйствен­ного права апеллировала к историческому опыту Советского государства. Этот опыт, по мнению некоторых авторов, свидетельствовал о том, что республиканские ГК 20-х годов уже с момента их издания не регулирова­ли отношений между социалистическими организациями, а были рассчи­таны лишь на отношения с участием частных лиц и на ограждение социа­листической собственности в «точках соприкосновения» ее с частником; что сами ГК изымали споры между хозорганами из юрисдикции общих судов, не признавая, таким образом, эти споры гражданско-правовыми, а с ростом социалистического сектора народного хозяйства расширялось и развивалось хозяйственное законодательство, не получившее ни прямого, ни косвенного отражения в ГК; что как инструктивный материал арбит­ража, так и арбитражная практика почти никогда не испытывали надобно­

сти в ссылках на нормы ГК, опираясь едва ли не исключительно на специ­альные нормы хозяйственного законодательства (Г. М. Свердлов).

Со своей стороны противники теории хозяйственного права стреми­лись показать, что приведенные утверждения либо вовсе не соответству­ют действительности, либо неправильно истолковывают реальные факты.

Так, специальное указание на подведомственность споров между со­циалистическими организациями арбитражу, содержавшееся в ст. 2 ГК РСФСР 1922 г., было бы излишне, если бы эти споры не носили граждан­ско-правового характера, а споры между теми же организациями на сумму до 1000 руб. (в старом исчислении) относились к юрисдикции общих судов, хотя, разумеется, не сумма, а самая природа возникшего спора должна определять его подчинение гражданско-правовым или иным юри­дическим нормам. К тому же все дела, связанные с нарушением абсолют­ных прав (дела по виндикационным, деликтным и кондикционным искам), разрешались только на основе норм ГК, в которых имелись также целые главы, обращенные исключительно к отношениям между социалистиче­скими организациями (например, глава о залоге товаров в обороте и пере­работке). И в инструктивных материалах арбитража, и в решениях по конкретным делам содержатся многочисленные ссылки на ГК по таким вопросам, как исковая давность, существенные условия договора, по­следствия просрочки должника, последствия переплаты заказчиком денег подрядчику в отношениях по капитальному строительству, условия и объем возмещения убытков, последствия совершения недействительных договоров и др.

За пределами Гражданского кодекса действительно находилось большое число нормативных актов, специально направленных на урегу­лирование договорных отношений между социалистическими организа­циями. Но кодекс и отрасль права - не одно и то же. Существуют отрасли права, вовсе не имеющие своего кодекса (например, административное право, если не считать административного кодекса Украинской ССР), и это в такой же мере не опровергает их самостоятельности, как не доказы­вает, например, формирования особой отрасли жилищного или хозяйст­венного права тот факт, что нормы о первом, регулирующем отношения с участием граждан, или о втором, регулирующем отношения между социа­листическими организациями, инкорпорированы в специальных законо­дательных актах. Важно, что институты как жилищного найма, так и хо­зяйственных договоров подчиняются общим нормам ГК и вне сочетания с ними не могут быть практически реализованы, благодаря чему выявляется их именно гражданско-правовое, а не какое-либо иное содержание.

Вторая группа аргументов, исходивших от сторонников теории хо­зяйственного права, увязывалась с общим учением о системе советского права. Как бесспорные принципы этого учения они принимают признание системы права объективным структурным образованием, а не субъектив­но выработанной схемой, при решающей роли предмета и вторичном значении метода регулирования (И. В. Павлов, Г. М. Свердлов). Но выде­ление хозяйственного права авторы рассматриваемой концепции прово­дили при помощи не столько перечисленных принципов, сколько сообра­жений иного характера: наличие хозяйственно-организаторской функции Советского государства, которая предполагает образование соответст­вующей ей отрасли права (В. С. Тадевосян); решающая роль планового начала и принципа демократического централизма в хозяйственной дея­тельности социалистических организаций (И. В. Павлов, В. В. Лаптев); принцип единства фонда государственной социалистической собственно­сти, составляющей основу социалистического хозяйствования (Л. Я. Гинц- бург, В. В. Лаптев).

По мнению тех, кто защищал противоположную точку зрения, ни один из указанных признаков не в состоянии обосновать существование особой отрасли хозяйственного права. Каждая из государственных функ­ций проникает в самые разнообразные стороны государственной и обще­ственной деятельности, чтобы можно было ее юридическое опосредство­вание приурочивать только к какой-либо одной отрасли права, не говоря уже о том, что при использовании этого критерия в качестве классифика­ционного основания пришлось бы сконструировать столько отраслей права, сколько имеется функций у Советского государства, чего, как из­вестно, в действительности не происходит. Плановое начало, отражая действие закона планомерного развития социалистической экономики, пронизывает ее целиком, а не в специально обособленной части, как и принцип демократического централизма, будучи всеобщим для советско­го государственного и общественного строя, не замыкается рамками од­ной лишь сферы социалистического хозяйствования. Что же касается принципа единства фонда государственной социалистической собствен­ности, то хозяйственная деятельность в СССР базируется и на других формах социалистической собственности, которые либо вовсе не знают такого принципа, либо преломляют его иначе, чем он проявляется в от­ношениях государственной собственности.

Вызывала также возражения характеристика предмета хозяйственно­го права, данная его сторонниками. Хозяйственное право, говорили они, «регулирует общественные отношения, складывающиеся в государствен­

ном социалистическом хозяйстве» (В. В. Лаптев). Но, во-первых, в госу­дарственном хозяйстве складываются весьма многообразные отношения: управленческие, договорные, финансовые, земельные, трудовые и многие другие. Рассматривать их как единый предмет правового регулирования едва ли возможно, особенно в условиях признания самостоятельными по отношению к хозяйственному праву таких отраслей, как земельное, фи­нансовое, трудовое право. Во-вторых, ограничив сферу действия хозяйст­венного права областью государственной собственности в общем определе­нии, те же авторы затем оговаривали, что оно «распространяется и на неко­торые отношения с участием кооперативных организаций» (В. В. Лаптев). Но так как хозяйственная деятельность колхозов оставалась в рамках колхозного права, а собственность кооперативных организаций лишь частично переключалась в предмет хозяйственного права, границы по­следнего оказывались в высшей степени неопределенными. В-третьих, даже и отношения государственной собственности, судя по предложенной трактовке хозяйственного права, в полной мере им не охватываются, ибо финансовые отношения - это, согласно той же трактовке, область финан­сового права, а, например, расчеты между государственными предпри­ятиями по выплате вознаграждения за использование изобретения подчи­няются нормам изобретательского права как части права гражданского.

Особые трудности возникали при согласовании с общими принципа­ми учения о системе советского права тех выводов, к которым сторонни­ки хозяйственного права приходили относительно свойственного ему метода правового регулирования. Специфика метода зависит от специфи­ки предмета, и в этом смысле наличие единого и вместе с тем специфиче­ского метода в данной отрасли права служит внешним подтверждением единства ее предмета. Однако большинство сторонников теории хозяйст­венного права прямо отмечали, что последнее регулирует отношения как «по вертикали», так и «по горизонтали», применяя к ним различные мето­ды правового регулирования. Такое безусловное признание смягчалось лишь оговоркой о том, что якобы на область управления социалистиче­ским хозяйством постепенно начинают распространяться отношения «по горизонтали» как следствие ограничений, вводимых для прав вышестоя­щих организаций в решении вопросов, которые отнесены к компетенции руководителей предприятий (В. К. Мамутов). Понятно, однако, что четкое определение границ правомочий вышестоящих и подчиненных органов не исключает из их отношений элементов власти и подчинения и не превра­щает «вертикальные» отношения в отношения «по горизонтали».

Но если хозяйственное право сочетает разные методы правового ре­гулирования, то, как отмечали его противники, это свидетельствует и о разнородности выделяемого для него предмета. А то, что не обладает единством ни по предмету, ни по методу регулирования, не может счи­таться отраслью права. Соединение норм о хозяйственной деятельности социалистических организаций способно привести к образованию ком­плексной отрасли права с точки зрения тех, кто вообще признает допус­тимость формирования таких отраслей, однако соответствующие ее части должны подчиняться гражданскому или административному праву как основным отраслям советского права, к которым примыкают определен­ные группы норм хозяйственного законодательства. В регулировании имущественных отношений между социалистическими организациями, с одной стороны, и с участием граждан, с другой, имеются, конечно, значи­тельные различия, как имеются вообще различия в регулировании от­дельных видов общественных отношений посредством разных юридиче­ских институтов, входящих в одну и ту же отрасль права. Но эти различия вполне могут быть учтены и действительно учитываются в рамках граж­данского права. Важно лишь, что они остаются в пределах единого мето­да (равенство сторон), соответствующего единому предмету регулирова­ния (находящимся под воздействием закона стоимости социалистическим имущественным отношениям), которые в своем сочетании и образуют объективную основу гражданского права как одной из отраслей единой системы советского права.

Третья группа аргументов, выдвигавшихся в обоснование теории хо­зяйственного права, имела чисто практическую направленность. Некото­рые из них едва ли способны привлечь к себе особое внимание. Таковы, например, указания на то, что обслуживающие хозяйственную деятель­ность юристы-практики нуждаются в едином законодательном акте, отку­да они могли бы черпать все необходимые им правовые нормы (ибо нель­зя смешивать отрасль права с разработкой законодательного справочника для практических работников); что правовое опосредствование хозяйст­венной деятельности нуждается не в разрозненности между цивилистиче­ской и административно-правовой наукой, а в обобщенном изучении (ибо наряду с отраслевыми существуют и межотраслевые, комплексные иссле­дования); что единый законодательный акт должен освещаться в одной, а не в нескольких науках (ибо классификация юридических наук опирается не на виды законодательных актов, а на критерии более принципиального характера); что потребности высшего юридического образования не могут быть удовлетворены без включения в учебный план такой особой дисцип­

лины, как хозяйственное право (ибо объективная структура правовой системы и методика разработки учебных планов для юридических вузов - явления в высшей степени разноплоскостные). Споры сосредоточивались не на этих аргументах, а на иных соображениях, затрагивавших вопрос об оптимальной структуре регулирующего хозяйственную деятельность законодательства и о наиболее совершенных формах его кодификации.

Выступавшие в поддержку хозяйственного права авторы видели од­но из его практических преимуществ в том, что, подобно соединению имущественных и организационных элементов в самой хозяйственной деятельности, оно обеспечивало бы единое регулирование складываю­щихся в социалистическом хозяйстве как «горизонтальных», так и «вер­тикальных» отношений. Но призыв к такому единству правового регули­рования наталкивался на препятствия, которых не могли не заметить и те, кто развивал хозяйственно-правовую концепцию.

Например, в докладе на научной сессии, специально посвященной проблемам хозяйственного права (1959 г.), Л. М. Шор говорил: «Практика работы предприятия показывает, что имеют место многочисленные слу­чаи нарушения хозрасчетных прав предприятий... Проблема обеспечения оперативной самостоятельности предприятия имеет важное значение. Исходя из того, что производственная программа, утвержденная предпри­ятию, должна соответствовать планам снабжения, сбыта, финансирования и другим установленным экономическим показателям, необходимо, чтобы законодательство ограждало от такого вмешательства вышестоящих ор­ганов управления в оперативную деятельность предприятий, которое на­рушает принципы хозрасчета»^[383]. Не подлежит сомнению, что для огражде­ния хозрасчета предприятий от вмешательства вышестоящих органов нужно строго расчленять и разграничивать, а не сливать воедино нормы административного и гражданского права.

Последний тезис с особой четкостью формулировал и с большой на­стойчивостью обосновывал А. В. Венедиктов на научной сессии Институ­та права АН СССР в 1958 г. «Расширение сферы использования закона стоимости во всех отраслях народного хозяйства, - говорил он, - требует от экономистов и юристов дифференцированного подхода к различным формам его использования в отдельных звеньях промышленности и на отдельных участках их работы. Проводя четкое разграничение между

административно-правовыми и гражданско-правовыми отношениями, в которых находятся отдельные звенья управления государственной социа­листической промышленности.., современная наука административного и гражданского права может сделать правильные рекомендации и практике и законодателю именно потому, что она дифференцированно подходит и умеет найти для каждого из них правовую форму, наиболее отвечающую его экономической природе»^[384]. И дальше: «Если бы юристы подменили четкое разграничение административно-правовых и гражданско-правовых элементов в современной организационной структуре промышленности, отвечающее экономической сущности различных видов хозрасчета, обез­личенной трактовкой их как элементов единого хозяйственного права, они не только закрыли бы путь к правильному теоретическому анализу организационно-правовой структуры промышленности, но также не суме­ли бы помочь практике в нахождении правильного пути, как не сумели этого сделать представители хозяйственного права в 30-х годах. Равным образом, юристы не могли бы дать правильного анализа договорных свя­зей между социалистическими организациями и сделать надлежащие рекомендации практике, если бы четкое разграничение административно- и гражданско-правовых актов и сделок в области материально-техни­ческого снабжения промышленности они подменили обезличенной фор­мой хозяйственно-правового акта»^[385].

Что же касается кодификации хозяйственного законодательства, то она признавалась тогда некоторыми сторонниками рассматриваемой тео­рии преждевременной. По их мнению, хозяйственные отношения следо­вало и впредь регулировать при помощи специальных законов, издавае­мых по отдельным вопросам хозяйственного строительства, а в случае неполноты этих законов - применять соответствующие положения граж­данского законодательства, хотя со временем, когда хозяйственное право будет разработано в достаточной степени, надобность в этом отпадет (В. В. Лаптев). Такая позиция, наряду с признанием гражданско-правовой природы хозяйственных отношений в объеме, в каком к ним могут при­меняться нормы гражданского права, практически означала отсрочку на неопределенное время кодификации тех гражданско-правовых норм, ко­торые в будущем должны были войти в хозяйственный кодекс.

Однако, несмотря на отказ от немедленной кодификации хозяйст­венного законодательства, те же авторы (В. В. Лаптев) излагали свои взгляды на систему построения хозяйственного права, подразделяемого ими на Общую и Особенную части. В Общую часть включались: 1. Прин­ципы хозяйственного права. 2. Организация управления социалистиче­ским хозяйством (правовой режим государственной социалистической собственности, органы государственного хозяйственного управления, государственные хозяйственные предприятия). 3. Правовое регулирова­ние хозяйственной деятельности в государственном социалистическом хозяйстве (народнохозяйственное планирование, хозяйственные догово­ры, банковский контроль, кредитование и расчеты в народном хозяйстве). К Особенной части относились: 1. Правовое регулирование промышленно­сти. 2. Правовое регулирование капитального строительства. 3. Правовое регулирование транспорта. 4. Правовое регулирование деятельности госу­дарственных сельскохозяйственных предприятий. 5. Правовое регулирова­ние торговли. 6. Правовое регулирование коммунального хозяйства.

При внимательном ознакомлении с этой схемой нельзя не заметить, что в ней вовсе не представлены нормы и институты, которые применя­ются в отношениях как между социалистическими организациями, так и с участием граждан (все способы защиты права собственности: общие по­ложения об ответственности по обязательствам; договоры, которые могут применяться как в хозяйственных целях, так и для обслуживания граждан; регулирующие отношения между социалистическими организациями нормы авторского и изобретательского права). В какой отрасли права должны занять свое место нормы подобного рода, - на этот вопрос учение о хозяйственном праве вообще не давало ответа.

Оставалось невыясненным и конкретное содержание некоторых представленных в приведенной схеме разделов. Должны ли, например, в раздел «Правовое регулирование транспорта» войти нормы о перевозках пассажиров, а в раздел «Правовое регулирование торговли» - нормы о розничной торговле? Если не должны, то в первом случае известная, а во втором - наиболее существенная часть соответствующего вида хозяйст­венной деятельности оказалась бы вне поля зрения специально посвящен­ного ей законодательства. Если должны, то хозяйственное право было бы распространено также на отношения с участием граждан.

Чисто внешний характер носит и самое деление хозяйственного пра­ва на Общую и Особенную части. Общая часть в ее юридико-техническом понимании образуется путем вынесения «за скобки» таких норм, которые по смыслу присутствуют в каждом разделе Особенной части и применя­

ются вместе с нормами последней. В рассматриваемой схеме такие каче­ства присущи лишь нормам о принципах хозяйственного права, о его субъектах, а также общим правилам о планировании. Во всех остальных случаях (правовой режим государственной собственности, хозяйственные договоры, банковский контроль, кредитование и расчеты) соответствую­щие нормы объявляются общими не потому, что они обладают подобной юридико-технической значимостью, а только потому, что они регулируют отношения, с которыми приходится сталкиваться при осуществлении хозяйственной деятельности любых видов. И уже одно то, что в хозяйст­венном праве не удается образовать Общую часть в собственном смысле этого слова, свидетельствует об объединении в нем разнородных институ­тов, которые, регулируя разнородные общественные отношения, неспо­собны образовать отрасль права в любом их сочетании.

Практика не пошла по этому пути. Принятые в 1961 г. Основы граж­данского законодательства Союза ССР и союзных республик, а в 1963 - 1964 гг. - республиканские гражданские кодексы закрепили принцип единого гражданско-правового регулирования социалистических имуще­ственных отношений независимо от их субъектного состава. Этот прин­цип нашел свое выражение не только в содержании Основ и кодексов, Но также в их прямых указаниях (ст. 2 Основ и ст. 2 ГК) и в преамбулах к ним, где говорится, что «советское гражданское законодательство регули­рует имущественные отношения, обусловленные использованием товар­но-денежной формы в коммунистическом строительстве, и связанные с ними личные неимущественные отношения».

Следовательно, в законодательном порядке дискуссионный в науке вопрос получил свое достаточно определенное разрешение. Но этим не устранялась возможность продолжения научной дискуссии.

Во-первых, проблема хозяйственного права ставилась применитель­но не только к системе права, но и к системе юридических наук, а также учебных юридических дисциплин. Положительного решения этой про­блемы в последней ее постановке не исключали и некоторые противники отраслевого выделения хозяйственного права при условии, что хозяйст­венно-правовая наука будет строиться как производная от науки цивили- стической и административно-правовой.

Во-вторых, наряду с хозяйственным правом как объединяющим нормы о связанных с хозяйственной деятельностью «вертикальных» и «горизонтальных» отношениях мыслима иная его трактовка, исходящая из образования внутри административного права так называемого админист­ративно-хозяйственного права, которое опосредствует не любое, а только

хозяйственное управление. Этой трактовке не были чужды некоторые из противников теории хозяйственного права.

В-третьих, провозгласив единство гражданско-правового регулиро­вания, основанного на использовании товарно-денежной формы социали­стических имущественных отношений, новая кодификация советского гражданского законодательства не отвела нормам о хозяйственных дого­ворах того места, которого они по своему практическому значению за­служивают. Произошло это потому, что регулирование хозяйственно­договорных отношений было отнесено ст. 3 Основ к ведению Союза ССР. Но Основы закрепили лишь самые общие нормы о важнейших хозяйст­венных договорах, не получившие развития ни в республиканских ГК, ввиду включения этих вопросов в компетенцию Союза ССР, ни в едином общесоюзном кодифицированном акте, издание которого Конституцией не предусмотрено. В результате законодательство о хозяйственных дого­ворах либо осталось вообще некодифицированным, либо подверглось лишь частной кодификации (Положения о поставках, Правила о догово­рах подряда на капитальное строительство, транспортные кодексы и уста­вы и т. п.). Такое положение нельзя, естественно, считать удовлетвори­тельным, и потому необходимость проведения соответствующей общей кодификации признают как сторонники, так и некоторые противники теории хозяйственного права, расходясь лишь в выборе способов ее осу- ществления^[386].

Тем самым новая кодификация советского гражданского законода­тельства не только стимулировала научные споры в процессе ее подготов­ки и проведения, но и самый факт принятия Основ и кодексов явился одной из причин продолжения ранее начатой дискуссии.

Продолжение дискуссии после проведения второй кодификации советского гражданского законодательства. Основы и ГК юридически закрепили теоретически обоснованное положение о том, что гражданское право регулирует связанные с использованием товарно-денежной формы имущественные отношения социалистического общества. Но определение понятия имущественных отношений - задача науки, а не закона, и потому работа по дальнейшему совершенствованию этого понятия не прекраща­лась и после проведения новой кодификации советского гражданского законодательства.

С одной стороны, продолжает развиваться учение об имущественных отношениях как волевом выражении общественно-производственных отношений. В. Г. Вердников, автор главы о понятии советского граждан­ского права в учебнике 1965 г., который и раньше придерживался тех же взглядов, различает производственные отношения и конкретные экономи­ческие отношения. Первые объективны в том смысле, что люди застают уже сложившиеся производственные отношения, которые развиваются в силу объективных законов и в своем развитии порождают результаты, никогда не обнимаемые полностью сознанием и волей людей. Вторые же возникают по воле человека, ставящего перед собой при установлении конкретных экономических отношений определенные цели и избирающе­го те или иные средства их достижения. Имущественные отношения - это и есть конкретные волевые экономические отношения^[387].

С другой стороны, воспроизводится, хотя и в несколько измененном виде, учение об имущественных отношениях как тождественных производ­ственным отношениям. Эту точку зрения защищает О. А. Красавчиков, автор главы о предмете и методе гражданского права в учебнике 1968 г., отстаивавший и в прошлом такую же позицию. Вначале он определяет имущественные отношения как конкретные складывающиеся между от­дельными лицами общественные экономические отношения по владению, пользованию и распоряжению средствами производства и предметами потребления, вовсе не затрагивая вопроса об их волевом или неволевом характере. Казалось бы, речь идет об имущественных отношениях как равнозначных отношениям производственным. Однако здесь же они объ­являются всего лишь разновидностью товарно-денежных отношений, а значит, допускается существование и других товарно-денежных отноше­ний, лишенных имущественного содержания. Что при этом имеется в виду, трудно сказать, ибо невозможно назвать ни одного товарно-де­нежного и в то же время неимущественного отношения. Вслед за этим автор критикует волевую теорию имущественных отношений, причем критикует ее также весьма сбивчиво: она признается ошибочной одно­временно как потому, что все общественные отношения волевые, а следо­вательно, этот признак не составляет чего-либо специфического для иму­щественных отношений, так и потому, что, хотя экономические отноше­ния неволевые, они тем не менее регулируются гражданским правом. Но

именно последнее замечание, дающее отрицательный ответ на вопрос о волевом характере экономических отношений как предмета гражданско- правового регулирования, позволяет констатировать, что О. А. Красавчи­ков ставит знак равенства между имущественными и производственными отношениями^[388].

Кроме того, появляется концепция, идущая вразрез с охарактеризо­ванными крайними точками зрения. Сущность ее состоит в том, что, по­скольку производственные отношения - это не только предпосылка и результат, но также форма общественно-производственной деятельности, в качестве которой выступают конкретные экономические отношения, последние тоже являются отношениями производственными. В этом смысле данная концепция расходится с теорией, выводящей имуществен­ные отношения за рамки производственных, и примыкает к взглядам тех, кто различает в пределах производственных отношений материальное содержание и волевое опосредствование. Но она не совпадает также с теорией, отождествляющей имущественные и производственные отноше­ния, специально акцентируя внимание на том, что первые не обнимают последних в полном объеме, так как не распространяются на материаль­ное содержание производственных отношений и ограничиваются лишь волевым их опосредствованием. Вместе с тем волевая сторона производ­ственных отношений не всегда воплощает в себе имущественные момен­ты. Например, пролетариат как угнетенный класс буржуазного общества цементируется объединяющими его производственными отношениями, которые, однако, в силу самой природы этого класса нельзя считать иму­щественными. Признание имущественных отношений волевой частью отношений производственных определяет их место в системе обществен­ных явлений, но не устанавливает их специфики. Специфика же состоит в свойственном этим отношениям качестве экономической ценности. Отри­

цание такого качества на том основании, что ценностью могут обладать вещи, а не отношения, едва ли оправданно. Товар, например, потому и имеет экономическую ценность, что становится вещным носителем опре­деленных общественных отношений. И если можно говорить об эквива­лентности, о возмездности и стоимостной форме имущественных отно­шений, то нельзя отрицать и того, что они обладают экономической цен­ностью. Сообразно с этим имущественные отношения определяются как такие общественные отношения, которые, будучи волевым опосредство­ванием производственных отношений, обладают экономической ценно­стью ввиду их связи со средствами производства, предметами потребле­ния или иными продуктами труда человека^[389].

Но в то время как исследование имущественных отношений после проведения второй кодификации советского гражданского законодатель­ства явилось естественным продолжением проводившихся и ранее науч­ных разработок, усиленное внимание к личным неимущественным отно­шениям было в значительной мере вызвано самой кодификацией.

Основы и республиканские ГК впервые в истории советского граж­данского законодательства ввели гражданско-правовую охрану таких личных неимущественных отношений, которые не связаны с отношения­ми имущественными (честь и достоинство, право на собственное изобра­жение, а по ГК Казахской и Узбекской ССР - также право на письма, дневники, заметки). Но, в отличие от связанных с имущественными лич­ных отношений, которые и ныне регулируются гражданским правом в виде общего правила, гражданско-правовая защита других личных отно­шений применима только в случаях, прямо предусмотренных законом (ст. 1 Основ). Возник поэтому вопрос, можно ли и впредь определять гражданское право как отрасль права, регулирующую имущественные и только связанные с ними личные неимущественные отношения или преж­нее определение нуждается теперь в пересмотре.

Вопрос этот трудноразрешим. При сохранении прежнего определе­ния за бортом остаются личные неимущественные отношения, не связан­ные с имущественными. Но так как гражданское право соприкасается с последними лишь в предусмотренных законом случаях, его пришлось бы при пересмотре соответствующего понятия применительно к этим случа­ям определять как отрасль права, границы которой установлены законом.

Понятно, что подобный вывод был бы очень далек от науки, ибо формула «гражданское право есть то, что предусмотрено гражданским законом» ничем не отличалась бы от очевидного в своей бессодержательности по­ложения - «гражданское право есть гражданское право».

В поисках ответа на поставленный вопрос было предложено разли­чать понятия правового регулирования и правовой охраны. Правовое регулирование в широком смысле обнимает собой также правовую охра­ну. В узком же смысле оно ограничивается лишь нормированием общест­венных отношений в их нормальном состоянии, тогда как правовая охра­на направлена на восстановление нарушенных отношений. Одновременно отмечалось, что отрасль права должна определяться по предмету регули­рования, а не по предмету охраны. Так, уголовное право охраняет социа­листические имущественные отношения, но регулирует не их, а отноше­ния, возникающие в связи с совершенным преступлением и применением наказания к преступнику. Административное право охраняет некоторые гражданские правоотношения, которые, однако, вследствие этого не ме­няют своей гражданско-правовой природы. Точно так же обстоит дело с правилами гражданского закона, обращенными к не связанным с имуще­ственными личным неимущественным отношениям. Оба вида личных неимущественных отношений (связанные и не связанные с имуществен­ными) представляют для их участников самостоятельное значение. Тер­мин «связанность» означает не подчинение личных отношений имущест­венным, а соединение их в едином комплексе общественных отношений (авторских, изобретательских и т. п.). В последнем случае личные и иму­щественные отношения, хотя и отличаются друг от друга, тем не менее однородны, так как возникают одновременно, между одними и теми же не зависящими друг от друга субъектами и потому требуют применения к ним единого метода правового регулирования.

Личные неимущественные отношения, не связанные с имуществен­ными, возникают в силу иных фактов и между другими субъектами, неже­ли имущественные отношения. Поэтому они не однородны отношениям имущественным и не входят в предмет гражданско-правового регулиро­вания. Но эти отношения можно обеспечивать гражданско-правовой ох­раной, когда после нарушения они столь же восстановимы, как и имуще­ственные отношения, чем и воспользовался законодатель, принимая Ос­новы и новые ГК союзных республик.

О том, что не связанные с имущественными личные отношения не регулируются гражданским правом, а только охраняются им, свидетель­ствуют как содержание соответствующих норм, так и природа этих отно­

шений. Честь и достоинство, например, невозможно урегулировать юри­дически или если возможно, то лишь как обобщенное выражение дея­тельности субъекта, опосредствуемой всеми отраслями советского права. А поскольку не связанные с имущественными личные неимущественные отношения в предмет гражданско-правового нормирования не входят, установление их охраны в гражданском законодательстве не должно ока­зывать никакого влияния на определение понятия советского гражданско­го права. Границы последнего и ныне очерчиваются не любыми, а только связанными с имущественными личными неимущественными отноше- ниями^[390].

В литературе эта конструкция была встречена критически. Отмеча­лось, что правовая охрана неотделима от правового регулирования, что возможность правового регулирования чести и достоинства отнюдь не исключается, если рассматривать их не как сами общественные отноше­ния, а как нематериальные блага, по поводу которых регулируемые отно­шения устанавливаются, и что если при ущемлении чести и достоинства возникает право на реабилитацию, то лишь как следствие предшествую­щего существования обязанности не посягать на них и права требовать воздержания от посягательства^[391]. Обращалось внимание и на то, что отно­шения, возникающие вследствие посягательства на честь и иные личные блага, несомненно регулируются гражданским правом, хотя они и не во всех случаях связаны с отношениями имущественными^[392]. Из всего этого следует, что Основы и новые ГК не оставили предмет гражданского права неприкосновенным, а существенно расширили его границы, и это должно найти свое отражение в соответствующем научном понятии.

Однако образовать такое понятие со строгим соблюдением требова­ний, предъявляемых к научным определениям, пока еще никому не уда­

лось. В. Г. Вердников определяет гражданское право как регулирующее, наряду с имущественными, «некоторые (главным образом связанные с имущественными) личные неимущественные отношения»^[393], а О. А. Кра­савчиков в сформулированном им определении говорит вообще о личных неимущественных отношениях, обходясь без каких бы то ни было огра­ничительных признаков^[394], как обходится без них Ю К. Толстой, ссылаясь лишь на признак равенства, в одинаковой мере свойственный и имущест­венным и личным неимущественным отношениям, требующим граждан­ско-правового опосредствования^[395].

Но ни то, ни другое определение нельзя признать удовлетворитель­ным: первое - потому, что оно лишено необходимых элементов научно­сти, так как слово «некоторые» ничего не выясняет, а второе - потому, что не соответствует реальной действительности, включая в предмет гра­жданского права все вообще личные неимущественные отношения вопре­ки содержащемуся на этот счет иному указанию в самом законе.

Таким образом, указанную проблему нельзя пока считать разрешен­ной, и она ожидает дальнейшего своего исследования.

Стремление расширить предмет советского гражданского права не ограничивалось, однако, не связанными с имущественными личными неимущественными отношениями. Наряду с этим ведется работа но обна­ружению в его составе чисто организационных отношений. Такую работу провел О. А. Красавчиков, различающий четыре группы гражданско- правовых организационных отношений: а) предпосылочные, служащие завязке или развитию имущественных отношений (навигационный дого­вор, договор нейтрализованной автоперевозки грузов, специальные дого­воры авиатранспортных предприятий и др.); б) делегирующие, наделяю­щие полномочиями одних лиц для совершения определенных действий от имени других (выдача и отозвание доверенности, избрание делегатов кооперативной организации для участия в работе вышестоящего коопера­тивного органа); в) контрольные, позволяющие одному субъекту граж­данского правоотношения контролировать другого (контроль заказчика, авторский надзор проектных организаций и т. д.); г) информационные, в силу которых стороны обязаны обмениваться определенной информацией (обязанность подрядчика информировать заказчика об обстоятельствах, относящихся к годности и прочности выполненных работ; обязанность

продавца предупредить покупателя о правах третьих лиц на проданное имущество и др.)^[396].

Подспудная логика этих рассуждений примерно такова. Имущест­венные отношения связаны со средствами или продуктами производства. Поэтому лишь те нормы, которые регулируют поведение людей, непо­средственно направляемое на средства или продукты производства, име­ют дело с имущественными отношениями. Но гражданское право включа­ет в свой состав немалое число норм, не обладающих такой направленно­стью и лишь в конечном счете, при посредстве других гражданско- правовых норм, соприкасающихся с поведением имущественного содер­жания. Это должно означать, что отношения, непосредственно ими регу­лируемые, хотя и связаны с имущественными, выполняя для них своего рода служебную функцию, сами являются уже не имущественными, а организационными отношениями.

Нетрудно понять, что благодаря такому же ходу рассуждений прави­лами об организационных отношениях следовало бы признать и многие другие гражданско-правовые нормы: о правосубъектности, которая выра­жает не сами имущественные отношения, а одну из их важнейших пред­посылок; о представительстве, за исключением норм, предусматриваю­щих компенсацию расходов и выплату вознаграждения представителю; о порядке заключения договоров, в стадии которого еще не возникают имущественно-договорные отношения, но устанавливаются регулируемые правом преддоговорные контакты; нормы о любых действиях договорных контрагентов, лишенных непосредственного имущественного содержания (об осмотре вещи покупателем при ее получении, об инструктировании прокатным пунктом нанимателя относительно порядка пользования полу­ченной напрокат вещью, о многих обязательных для поверенного указа­ниях доверителя и т. д.), о праве автора осуществлять корректуру, присут­ствовать при обсуждении пьесы и т. п., о праве изобретателя участвовать во внедрении и обязанности оказывать содействие внедрению своего изо­бретения, о праве наследодателя назначить исполнителя завещания и возможности предъявления другими наследниками требования к наслед­нику, обремененному по завещанию возложением, о его исполнении и т. п. В результате образовалось бы не незначительное количество граж­данско-правовых организационных отношений, обозначенное О. А. Кра­

савчиковым в определении понятия гражданского права словом «некото­рые», а огромное их множество, едва ли уступающее по своим масштабам имущественным отношениям и уж во всяком случае не укладывающееся в ту четырехчленную классификацию, которую предложил сам автор.

Между тем любые общественные отношения, в том числе имущест­венные, характеризуются как определенной степенью их организованно­сти, так и прохождением через стадию становления, прежде чем они сформируются окончательно. Достаточно исключить организующие их элементы, как перестанут существовать и сами имущественные отноше­ния. В пределах, допускаемых действующими объективными закономер­ностями, государство может при помощи юридических норм организовы­вать имущественные отношения по-разному. Можно обязать подрядчика информировать заказчика об обстоятельствах, угрожающих годности и прочности работы, но можно и не обязывать его к этому. Однако при исключении такой обязанности был бы нанесен урон имущественным интересам заказчика, что отрицательно сказалось бы на правовой органи­зации соответствующих отношений, а лишенные всяких моментов орга­низованности, они не выступали бы уже ни как правовые, ни как чисто общественные отношения. Ошибка О. А. Красавчикова в том и состоит, что организованность, составляющую неотъемлемое свойство обществен­ных явлений, он, ссылаясь на конкретные способы правовой организации отдельных имущественных отношений, отсекает от последних и объявля­ет особым гражданско-правовым организационным отношением.

Та же ошибка повторяется при разъединении формирующихся и сформировавшихся имущественных отношений. Прежде чем возникнуть в качестве окончательно сложившегося, имущественное отношение должно пройти через стадию своего формирования. Пока оно формируется, про­цесс его становления нельзя еще считать завершившимся. Но без этого процесса оно бы и вовсе не возникло. В пределах, допускаемых объектив­но действующими закономерностями, государство может при помощи юридических норм организовывать подготовительную к созданию иму­щественных отношений стадию по-разному. Можно предпослать кон­кретным договорам морской перевозки грузов навигационный договор и можно обходиться без него. Исходя лишь из того, что при определенных обстоятельствах навигационный договор обеспечивает оптимальную ор­ганизованность морских перевозок грузов, закон признает обязательным его заключение. Но делать из этого вывод, что в таких случаях граждан­ско-правовые нормы опосредствуют не имущественные, а чисто органи­зационные отношения, - значит отрицать формирование соответствую­

щих отношении как имущественных, допуская их появление только в сложившемся, но не в становящемся состоянии.

Как бы, однако, ни была неприемлема концепция О. А. Красавчикова по своим конечным выводам, эта концепция не лишена известных поло­жительных моментов для развития цивилистической мысли, ибо, хотя и в негативном плане, она ориентирует на то, чтобы из-за присущего имуще­ственным отношениям специфического качества - экономического со­держания - не была забыта их определенная организованность как неотъ­емлемое свойство любых общественных отношений.

Хотя менее интенсивному, чем предмет, но определенному дальней­шему исследованию подвергается и метод гражданско-правового регули­рования. Ему, в частности, целиком посвящена изданная в 1972 г. в Свердловске книга В. Ф. Яковлева «Гражданско-правовой метод регули­рования общественных отношений» - единственное в советской цивили- стической литературе монографическое произведение, сосредоточенное всецело на указанной проблематике. Гораздо полнее и многостороннее, чем его предшественники, автор характеризует взаимодействие предмета и метода, основные признаки самого метода и его дифференциацию соот­ветственно особенностям отдельных комплексов регулируемых отноше­ний.

Не отрицая равенства субъектов как одного из необходимых призна­ков гражданско-правового метода, В. Ф. Яковлев относит к их числу так­же диспозитивность, правовую инициативу и некоторые другие черты, придавая в то же время решающее значение не признаку равенства, а так называемому правонаделению, осуществляемому при помощи граждан­ско-правовых норм. Между тем правонаделение - всеобщее качество юридических правил, какой бы ни была их отраслевая принадлежность, ибо если всякая норма права реализуется через правоотношение, то она и не может действовать никаким иным способом, кроме как путем возложе­ния обязанностей на одних и наделения правами других субъектов. В этом направлении гражданско-правовой метод никакой специфики не обнару­живает. Наоборот, диспозитивность и инициатива, отнюдь не противопо­казанные другим отраслям советского права, далеко не во всех случаях сопутствуют гражданскому закону, знающему и императивные, и запре­тительные нормы. По этой причине неспособны выявить специфику гра­жданско-правового метода и перечисленные признаки. Вот почему, отда­вая должное масштабам проведенного В. Ф. Яковлевым теоретического исследования, трудно присоединиться к тем нововведениям в оценке ме­тода гражданского права, которые он отстаивает.

Наряду с полемикой относительно предмета и метода гражданского права между самими сторонниками единого гражданско-правового регу­лирования основанных на использовании товарно-денежной формы со­циалистических имущественных отношений продолжается также дискус­сия между ними и сторонниками хозяйственного права. Эта дискуссия концентрируется вокруг проблем не только теоретических, но и практиче­ских в первую очередь.

Важнейшей практической проблемой продолжает оставаться вопрос об общей кодификации законодательных норм, не вошедших в республи­канские гражданские кодексы ввиду закрепленной Основами компетен­ции Союза ССР и союзных республик. На уже упоминавшейся научной сессии по правовым вопросам, связанным с экономической реформой, наметилось известное сближение взглядов. Если раньше отстаивавшие теорию хозяйственного права авторы считали кодификацию хозяйствен­ного законодательства преждевременной, то на сессии они выступили с обоснованием необходимости такой кодификации, ссылаясь главным образом на ненормальность положения, при котором за пределами Основ и ГК осталось подавляющее большинство норм, регулирующих хозяйст­венно-договорные отношения между социалистическими организациями. Имея в виду те же самые обстоятельства, с предложением кодифициро­вать в общесоюзном масштабе нормы о хозяйственных договорах на сес­сии выступили некоторые противники теории хозяйственного права.

Но уже на самой сессии давали о себе знать существенные различия между двумя названными точками зрения. Выступавшие за кодификацию противники теории хозяйственного права говорили об издании лишь об­щесоюзного кодекса о хозяйственных договорах с подчинением его об­щим положениям Основ и ГК, поскольку изъятия из этого правила не будут предусмотрены самим кодексом. Напротив, сторонники теории хозяйственного права, принимая такое предложение только в качестве смягчающего, но не устраняющего полностью возникших практических затруднений, в принципе считали его неудовлетворительным - не только потому, что речь шла о новом кодексе как об одном из источников граж­данского законодательства, но потому прежде всего, что этот кодекс не обнимал бы всех законодательных норм, регулирующих хозяйственную деятельность социалистических организаций.

После проведения сессии не устраненные ею разногласия еще более усилились.

Противники теории хозяйственного права, предлагавшие на сессии издать кодекс о хозяйственных договорах, пересматривают теперь свое

предложение. Они обращают внимание на то, что за рамками проведен­ной общей кодификации гражданского законодательства остались много­численные нормы не только о хозяйственных договорах, но и по другим вопросам, отнесенным к компетенции Союза ССР (все виды перевозок, кроме автомобильных, отношения с кредитными учреждениями и страхо­выми организациями, вопросы изобретательского права и права на откры­тия). И если бы дело ограничилось только изданием общесоюзного кодек­са о хозяйственных договорах, все другие оказавшиеся в таком же поло­жении нормы гражданского законодательства остались бы вне его общей кодификации. Во избежание этого, по мнению некоторых авторов, следо­вало бы, сохранив республиканские гражданские кодексы, издать Граж­данский кодекс Союза ССР с включением в него тех гражданско-пра­вовых норм, издание которых отнесено к общесоюзной компетенции. По мнению других авторов, издание такого кодекса необходимо, но посколь­ку у отрасли права может быть лишь один общеотраслевой кодекс, в дан­ном случае - ГК союзных республик, предлагаемый новый кодифициро­ванный акт следовало бы именовать не Гражданским кодексом, а Кодек­сом гражданских законов Союза ССР с подчинением, кроме специально установленных изъятий, Основам и общим положениям ГК союзных рес­публик.

Сторонники теории хозяйственного права, хотя и с оговорками, но все же поддерживавшие на сессии предложение об издании кодекса о хозяйственных договорах, выступают теперь за разработку Хозяйственно­го кодекса СССР. Эту идею, которой уделяется значительное внимание в учебном пособии по хозяйственному праву (I-е издание 1967 г. и II-е из­дание 1970 г.) и в книге В. В. Лаптева «Предмет и система хозяйственного права» (1969), они обосновывают рядом теоретических соображений о хозяйственном праве как отрасли советского права, подкрепляя ее новой схемой хозяйственного права, которая должна лечь в основу будущего хозяйственного кодекса. В названных произведениях приводятся в связи с этим следующие основные соображения.

Во-первых, отмечается, что хозяйственное право - не только отрасль законодательства (это признают и многие противники рассматриваемой теории), но и отрасль советского права (что все ее противники отрицают)^[397].

Очевидно, однако, что отрасли законодательства могут соответство­вать отраслям права, но могут строиться и по иным основаниям. Возмож­

ное несовпадение между ними обусловлено тем, что отрасль права долж­на обладать единством предмета и метода регулирования, а потому не бывает комплексной, так как «комплексность» с таким единством несо­вместима. Напротив, отрасль законодательства может быть и комплекс­ной, если она рассчитана не на строго ограниченную сферу однородных общественных отношений, а на определенную область деятельности и связанные с последней разнородные общественные отношения. Объявив же хозяйственное право самостоятельной отраслью права, авторы назван­ных работ фактически доказывают едва ли оспоримое положение о суще­ствовании не более чем одноименной комплексной отрасли советского законодательства. Действительно, в основу системы права, как и другие советские ученые, они кладут предмет регулирования, т. е. определенные общественные отношения. Тем не менее предмет хозяйственного права они определяют как «хозяйственную деятельность, хозяйственные отно­шения, складывающиеся в процессе руководства и осуществления хозяй­ственной деятельности...»^[398]. Но деятельность и отношения, складываю­щиеся в связи с нею, - не одно и то же, и потому допускаемое в приве­денном высказывании их отождествление нельзя признать правомерным. А поскольку в сфере хозяйственной деятельности возникают разнопоряд­ковые отношения, приуроченная к ней юридическая отрасль - это не от­расль права, а комплексная отрасль законодательства.

Во-вторых, подчеркивается, что предмет хозяйственного права неод­нороден, так как в его состав входят «отношения по руководству и осуще­ствлению хозяйственной деятельности», но последние цементируются единством этой деятельности и потому представляют собой единые хо­зяйственные отношения^[399]. Одновременно отрицается вообще однород­ность регулируемых отношений как обязательный признак отрасли права. В. В. Лаптев пишет: «Например, гражданское право регулирует, с одной стороны, имущественные отношения, а с другой - личные неимуществен­ные отношения. Эти отношения неоднородны, но они связаны между собой и потому охватываются одной отраслью права»^[400].

Как видно, автор весьма своеобразно понимает и однородность об­щественных отношений, и их единство. Единство трактуется как «связь», существующая между отношениями отдельных видов. Но отношения, возникающие в одном и том же обществе, всегда так или иначе связаны

между собой и в этом смысле едины. Понятно, что, руководствуясь по­добным критерием, было бы вообще невозможно разграничить отрасли права по предметному признаку. Предполагается, следовательно, другое единство, опирающееся на взаимосвязь однородных общественных отно­шений. В свою очередь, однородность не исключает внутренней диффе­ренциации. Хозяйственные договоры и договоры, заключаемые с участи­ем граждан, однородны как опосредствующие имущественно-стоимост­ные отношения, но в то же время и различны как соприкасающиеся с хозяйственной деятельностью или с областью обслуживания потребно­стей населения. Имущественно-стоимостные и связанные с ними личные неимущественные отношения различны, поскольку первые обладают экономической ценностью, а вторые лишены ее. Но самая эта связь поко­ится на их однородности. Состоит она не в том, что, как в свое время говорили некоторые авторы, отношения обоих видов выражают опреде­ленное состояние их участников, а в том, что по самой своей природе имущественно-стоимостные и связанные с ними личные неимуществен­ные отношения требуют применения к ним одного и того же метода юри­дического регулирования - метода равенства сторон. Потребности такого рода сферой хозяйственной деятельности не порождаются, а возникаю­щие в этой сфере отношения регулируются разными юридическими мето­дами, что также свойственно не отрасли права, а комплексной отрасли законодательства.

В-третьих, признается, что разнороден не только предмет, но и метод хозяйственно-правового регулирования: «...отличительный признак хо­зяйственного права заключается в сочетании в нем разнообразных спосо­бов воздействия на хозяйственные отношения, использовании различных методов правового регулирования»^[401]. К тому же вообще ставится под со­мнение допустимость использования в разграничительных целях критерия метода регулирования. «Разграничение гражданского и административно­го права по методу регулирования, - пишет В. В. Лаптев, - нельзя при­знать правильным. Оно приводит к выводу о том, что в гражданском пра­ве господствует демократическое начало равенства, а в административ­ном - бюрократическое начало подчинения... Применение метода право­вого регулирования в качестве критерия для разграничения администра­

тивного и гражданского права ведет к возрождению деления права на публичное и частное»^[402].

Апелляция к демократическому и бюрократическому началу трудно­объяснима. Если бы метод власти и подчинения означал закрепление бюрократического начала, Советское государство должно было бы вовсе от него отказаться. Но без такого метода управление неосуществимо, что едва ли позволило бы В. В. Лаптеву утверждать, будто бюрократическое начало неотделимо от самого управления. Не более убедительна далеко не новая ссылка на возрождение публичного и частного права, ибо даже в буржуазной цивилистике такое деление проводится по методу регулиро­вания далеко не всеми авторами и притом для размежевания буржуазного права в целом на две названные ветви, а не для разграничения одних лишь гражданского и административного права. Советские юристы отделяют друг от друга одноименные отрасли советского права не столько по мето­ду, сколько по предмету регулирования. Нельзя вместе с тем выбрасывать за борт метод регулирования потому лишь, что он используется в совер­шенно иных целях буржуазной цивилистической доктриной. Идя по тако­му пути, с не меньшей легкостью можно было бы отвергнуть и теорию хозяйственного права, провозглашенную Штаммлером, Гедеманом, Нус­сбаумом, Гольдшмидтом и др. задолго до того, как она появилась на со­ветской почве.

Не выходя за рамки научной полемики, внимание следует сосредото­чить не на аргументах такого рода, а на совершенно ином вопросе: если хозяйственное право обладает единством предмета, то откуда у него по­являются различные методы правового регулирования?

Дело, оказывается, в том, что «хозяйственные отношения нельзя раз­делить на имущественные и организационные, ибо планово-организа­ционные и имущественные элементы неразрывно сочетаются в них»^[403]. Такое разделение, однако, не только возможно, но и необходимо, если иметь в виду отношения, а не деятельность. В хозяйственной деятельно­сти организационные и имущественные элементы действительно сочета­ются неразрывно. Но вследствие этого отнюдь не становятся едиными имущественные и чисто организационные отношения. В этом убеждают и примеры, приводимые в противоположных целях. Ссылаются, в частно­сти, на то, что хозяйственный договор, обладая имущественным содержа­

нием, все в большей степени приобретает значение элемента или звена планирования^[404]. Следует, однако, учитывать, что имущественными отно­шениями хозяйственный договор связывает лишь его контрагентов, а организационно-плановые отношения, становлению которых он содейст­вует, устанавливаются между ними и планирующими органами. И уже самый факт установления тех и других между разными субъектами с не­оспоримостью доказывает самостоятельность имущественных и собст­венно организационных отношений, несмотря на сочетание имуществен­ных и организационных элементов в хозяйственной деятельности. При ориентации на различие этих отношений выявляются разные отрасли права, а опираясь на единство соответствующих элементов, можно по­строить лишь комплексную отрасль законодательства.

В-четвертых, признается, что система права и ее деление на отрасли «представляет собой объективную реальность»^[405]. Но это не может означать ничего другого, кроме того, что отрасль права не результат субъективно проведенной систематизации правовых явлений, а лишь познаваемое наукой органически сформировавшееся внутреннее образование, свойст­венное самой системе права.

Казалось бы, что исходя из такой предпосылки, для выявления от­расли права в его системе нужно вначале обнаружить общность опреде­ленных юридических норм по их собственным особенностям (по методу регулирования), а затем уже объяснить эту общность при помощи детер­минирующих ее внеправовых факторов (при помощи предмета регулиро­вания). Только так и может быть исследована система права как объек­тивное явление, и именно по этой причине ее отрасли должны различать­ся по предмету и методу регулирования. Но сторонники теории хозяйст­венного права идут прямо противоположным путем. Они вначале группи­руют внеправовые явления, выделяя из числа последних хозяйственную деятельность, а затем уже вокруг нее объединяют все причастные к ней юридические нормы. При такой методологии нельзя уже, естественно, исключить из построения системы права и субъективные моменты. Об этом, в частности, говорит В. В. Лаптев.

Он подчеркивает первичное значение объективных факторов: «Раз­витие хозяйственных отношений вызывает необходимость их правового регулирования, появляется хозяйственное законодательство»^[406]. Но, отме­

чается тут же, «мнение о необходимости учета субъективного фактора в формировании отраслей права заслуживает поддержки. Действительно, право выражается в системе норм, издаваемых государством, и наличие большой группы норм по регулированию определенных общественных отношений выражает государственное признание важного значения этих отношений»^[407].

Нельзя не заметить известного смешения понятий, допускаемого в этих рассуждениях.

В самом деле, верно ли, что развитие хозяйственной деятельности (а она для В. В. Лаптева тождественна хозяйственным отношениям) вызыва­ет необходимость ее правового регулирования и появления хозяйственно­го законодательства? Конечно, верно. Но отсюда вовсе не следует, что теми же факторами определяется формирование хозяйственного права как отрасли советского права. Скорее наоборот, разносторонний характер всемерно развивающейся хозяйственной деятельности вызывает ее опо­средствование разными отраслями права, а границы межотраслевого ре­гулирования этой деятельности определяются создаваемой государством специальной отраслью законодательной системы - хозяйственным зако­нодательством.

Верно ли, что система права выражает волю государства? Несомнен­но, верно. Но из этого отнюдь не вытекает, что и при выявлении внутрен­ней структуры правовой системы должен учитываться субъективный фак­тор. Поскольку нормы права выражают волю государства, она наличест­вует и при объединении правовых норм в правовую систему. От государ­ственной воли зависит в рамках, определяемых объективно действующи­ми закономерностями, придание юридической норме того или иного со­держания. Однако, наделив юридическую норму, например, гражданско- правовым содержанием, государство не может тем не менее включить ее в уголовное право. Это зависит уже не от воли государства, а от объек­тивного содержания самой нормы, и именно в таком смысле система пра­ва лишена каких бы то ни было субъективных моментов. В то же время государство может, руководствуясь как объективными факторами, так и соображениями целесообразности, объединить нормы разной отраслевой принадлежности в единый закон, кодекс или свод законов, поскольку, в отличие от системы права, система законодательства есть результат соче­тания моментов объективного и субъективного порядка.

Верно ли, что создание большого числа норм, посвященных регули­рованию хозяйственной деятельности, свидетельствует о том, что этой деятельности государство придает важное значение? Безусловно, верно. Но разве отрасль права определяется значением регулируемых ею отно­шений? Вспомним, как в связи с дискуссией о гражданском праве 1954 - 1955 гг. С. С. Алексеев метко парировал отрицание необходимости само­стоятельного регулирования не связанных с имущественными личных неимущественных отношений на том лишь основании, что ввиду неболь­шого их объема они недостаточны по своему значению для образования соответствующей им отрасли права. То же самое приходится повторять и сейчас. Значение регулируемых отношений может играть свою роль при образовании отрасли законодательства. Но если определенный комплекс общественных отношений не обладает предметным единством, обуслов­ливающим единство метода регулирования, он при самом огромном сво­ем значении не вызовет к жизни самостоятельной отрасли права, которая формируется как неизбежное следствие такого единства, даже при отно­сительно меньшем значении породивших ее общественных отношений.

Что сторонники теории хозяйственного права в своей новой аргу­ментации не пошли дальше обоснования его самостоятельности как от­расли законодательства, хотя стремились доказать существование одно­именной отрасли права, - в этом с несомненностью убеждает предложен­ная ими схема хозяйственного права, которая в варианте 1967 г. выглядит следующим образом: I. Общая часть - правовые формы и методы руко­водства хозяйством, правовое положение хозяйственных органов, право­вой режим имущества, правовые формы планирования хозяйственной деятельности, правовые формы хозяйственного расчета и экономического стимулирования, хозяйственные обязательства, правовые формы создания и внедрения новой техники, правовое регулирование кредитования и рас­четов в народном хозяйстве, ответственность за результаты хозяйствен­ной деятельности, разрешение хозяйственных споров, организация юри­дической службы в народном хозяйстве; II. Особенная часть - правовое регулирование промышленности, капитального строительства и проектно­изыскательских работ, хозяйственных отношений в сельском хозяйстве, снабженческо-сбытовой деятельности, советской торговли, коммунально­жилищного хозяйства, хозяйственной деятельности социально-культур­ных учреждений^[408].

В 1969 г. эта схема воспроизводится с некоторыми изменениями^[409]. Исключен самостоятельный раздел о юридической службе в народном хозяйстве, ибо в противном случае пришлось бы посвятить столь же са­мостоятельные разделы всем другим функциональным подразделениям хозяйственных организаций. Вместо «правовых форм хозяйственного расчета и экономического стимулирования» говорится уже только о «пра­вовых формах хозяйственного расчета», так как правовые формы эконо­мического стимулирования, могущие быть предметом самостоятельного научного исследования, не обусловливают образования особого раздела в законодательном акте. Для обеспечения необходимой полноты разрабо­танной схемы в нее включен раздел о правовом регулировании связи. В остальном она ничем не отличается от схемы 1967 г.

Едва ли, однако, нужно доказывать, что выделяемая здесь Общая часть в действительности не носит общего характера в правовом смысле этого понятия, так как заключает в себе не столько общие правила, сколько нормы о действиях, совершаемых во всех или в подавляющем большинстве отраслей народного хозяйства. Впрочем, это признает и сам В. В. Лаптев, когда он оговорит: «Перечисленные вопросы имеют общее значение для всех отраслей народного хозяйства. Поэтому они составляют Общую часть хозяйственного права»^[410]. Но, быть может, здесь наблюдается реши­тельный отход от установившихся традиций, заслуживающее внимания научное новаторство? Дело, конечно, не в этом, а в том, что хозяйствен­ное право как комплексная отрасль законодательства не может обладать Общей частью в традиционном смысле. Однако, поскольку традиция все же требует образования Общей части, то, следуя ей, приходится создавать нечто подобное, а по существу не имеющее к Общей части никакого от­ношения.

Недостаточно ясен и вопрос о содержании некоторых конкретных разделов Общей части. Какие нормы войдут в раздел «Правовые формы и методы руководства хозяйством»? Об управлении, планировании, контро­ле и нормативном регулировании хозяйственной деятельности, об эконо­мических и административных методах хозяйствования? Но ведь все эти нормы, кроме определяющих компетенцию нормотворческих органов, должны быть представлены в последующих разделах! Что будет регули­ровать раздел «Правовые формы планирования хозяйственной деятельно­

сти», если планирование всех отраслей народного хозяйства сосредоточи­вается в законодательстве, которое группируется вокруг соответствующих разделов Особенной части? Откуда хозяйственное право будет черпать нормы о недействительности сделок, исковой давности, защите права собственности, если в Общей части самого хозяйственного кодекса места им вовсе не отводится?

Трудно определить также соотношение между Общей и Особенной частью. В. В. Лаптев объясняет это соотношение таким образом, что в Особенной части «по каждой из отраслей экономики и каждому виду хозяйственной деятельности определяются особенности правового поло­жения органов хозяйственного руководства, предприятий и объединений, специфика планирования, хозрасчета и хозяйственных обязательств в данной области»^[411]. Но если, например, хозяйственные договоры войдут в Общую часть, то о них нечего будет сказать в Особенной части, посколь­ку поставки различаются не по отраслям хозяйства, а по видам постав­ляемой продукции; подряд на капитальное строительство вообще подчи­няется единому нормированию, и в таком же положении находятся пере­возка грузов, экспедиция, складское хранение и т. п.

Затем, нуждается в проверке классификация разделов самой Особен­ной части. Согласно разъяснению В. В. Лаптева, ее содержание должно составить «правовое регулирование отдельных отраслей экономики и видов хозяйственной деятельности»^[412]. Но тогда почему особо выделяется правовое регулирование хозяйственной деятельности социально-культур­ных учреждений? Разве это отрасль экономики или особый вид хозяйст­венной деятельности? С другой стороны, почему в особенной части от­сутствует раздел, посвященный деятельности банка и других кредитных учреждений, значение которой как действительно специфического вида хозяйственной деятельности сомнений не вызывает? А если такой раздел появится, что тогда останется в разделе Общей части о кредитовании и расчетах в народном хозяйстве?

Наконец, в объяснении к схеме говорится, что любые отношения с участием граждан регулируются не хозяйственным, а гражданским, тру­довым и другими отраслями советского права. Но это означает,что при построении хозяйственного кодекса не соблюдается последовательно и критерий отрасли экономики, так как, например, торговая деятельность

без розничной торговли или транспортная деятельность без обслуживания населения представляет не отрасль экономики в целом, а лишь ее опреде­ленную часть. Небезынтересно и указание на то, что нормы об изобрета­тельском праве и праве на научные открытия (авторское право вовсе не упоминается!) должны оставаться в гражданском праве и не подлежат переключению в право хозяйственное^[413]. Но участниками изобретательских и авторских правоотношений в большом числе случаев являются социа­листические организации. Нередко эти отношения устанавливаются меж­ду социалистическими организациями. Будут ли последние подчинены хозяйственному праву? Если да, то хозяйственное право регулирует не только хозяйственную деятельность. Если нет, то гражданское право ре­гулирует не только отношения с участием граждан.

Сказанное не оставляет сомнений в том, что конкретно предложен­ная схема хозяйственного права и хозяйственного кодекса не выдержива­ет критической проверки. Но поскольку все аргументы, приводимые в обоснование хозяйственного права, как и рассмотренная схема хозяйст­венного кодекса, по своему реальному содержанию фактически доказы­вают существование самостоятельной отрасли хозяйственного законода­тельства, с чем нельзя не согласиться, вопрос об издании хозяйственного кодекса должен решаться независимо от дефектов конкретной его схемы, а исходя всецело и исключительно из соображений законодательной и хозяйственной целесообразности.

Хозяйственная практика нуждается в систематизации хозяйственного законодательства. Но путем кодификации осуществить такую системати­зацию невозможно. Наивно полагать, что, издав хозяйственный кодекс, можно было бы свести к 200 - 300 его статьям все или почти все хозяйст­венное законодательство: одни только транспортные уставы и кодексы занимают гораздо больший объем, не говоря уже о том, что нормотворче­ская деятельность правительства в области регулирования социалистиче­ского хозяйствования будет весьма широко развиваться и после издания хозяйственного кодекса. Кодификация натолкнулась бы на непреодоли­мые препятствия и в другом отношении, так как потребовала бы такого расчленения в принципе единых нормативных актов, без которого многие ее структурные подразделения по содержанию не соответствовали бы своему наименованию. Достаточно в этом смысле сопоставить раздел о хозяйственных договорах, куда вошли бы договоры поставки и подряда

на капитальное строительство, с разделом о материально-техническом снабжении и о капитальном строительстве. Кодификация не обеспечила бы удовлетворения в достаточной степени и чисто практических запросов, так как за ее пределами остались бы все правительственные акты, играю­щие в регулировании хозяйственной деятельности весьма существенную роль.

Нужно поэтому идти по пути не кодификации, а инкорпорации, со­средоточив усилия на разработке Свода хозяйственного законодательства, куда вошли бы как законы, так и посвященные хозяйственным вопросам подзаконные акты, при расположении которых по глубоко продуманной, логически стройной системе хозяйственная практика как раз и получила бы сводный законодательный акт, полностью соответствующий ее реаль­ным запросам и потребностям. Но связывать с изданием такого акта судь­бы гражданского права как отрасли права и отрасли юридической науки нет решительно никаких оснований.

Гражданское право в качестве отрасли советского права не может существовать и развиваться иначе, как совокупность норм, регулирующих в определенном объеме, но независимо от субъектного состава, социали­стические имущественные и личные неимущественные отношения. На­значение советской цивилистической науки состоит не в его перестройке, а в выявлении того, что оно собой действительно представляет. Развитие цивилистической мысли в СССР свидетельствует о том, что она успешно выполняет это свое назначение. Одна из центральных задач, стоящих перед нею, - дальнейшее углубленное исследование той же проблемы^[414].