Параграф 2.1. Международный договор и/или федеральный закон как правовое основание признания иностранных судебных решений в РФ.

Как было отмечено ранее, иностранное судебное решение наделяется качествами акта осуществления правосудия в силу своего признания, т.е. согласия государства ограничить собственное верховенство в сфере осуществления правосудия.

Исторически, признание находило свое выражение в особом индивидуальном распоряжении, исходившем непосредственно от главы ^{[273] [274] соответствующего государства или его уполномоченного органа. Особенность данного разрешения состояла в том, что его предоставление основывалось исключительно на усмотрении суверена/его компетентного органа. В этой связи возможность признания и исполнения иностранных судебных решений была в первую очередь обусловлена наличием добрососедских отношений с государством вынесения.}

Ярким примером подобного взаимодействия между государствами может служить ситуация, сложившаяся в Российской Империи до принятия Устава гражданского судопроизводства 1864 г. (XVIII-XIX вв.) (далее - «УГС»). Как отмечалось Ф.Ф. Мартенсом, вплоть до принятия ст. 1273 УГС признание и исполнение иностранных судебных решений осуществлялось на основании ходатайства российского министерства иностранных дел, адресованного к российскому министерству юстиции . При наличии добрососедских отношений с государством его вынесения российское министерство юстиции разрешало признание и исполнение иностранного судебного решения.

Очевидно, что подобная система могла эффективного функционировать лишь при незначительном взаимодействии между государствами того времени. По этой причине развитие международного коммерческого оборота поставило перед государствами того времени задачу обеспечить признание и исполнение иностранных судебных решений на постоянной основе . Данная цель была достигнута путем заключения договоров о взаимном признании судебных решений, которые пришли на ^{[275] [276] [277] смену индивидуальным распоряжениям суверена.}

Отметим, что признание иностранных судебных решений на основании международного договора не только облегчало взаимодействие между государствами, но также обеспечивало сохранение монополии государства в сфере осуществления правосудия (т.е. его суверенитет). Классическим примером подобного подхода служит Постановление Кассационного суда Франции по делу Challier c Ovel от 03 января 1829 г., в котором рассматривался вопрос о признании и исполнении во Франции судебного решения, вынесенного в Королевстве Сардиния^{[278] [279].}

В решении по делу Challier c Ovel Кассационный суд Франции указал, что из принципа территориального верховенства (суверенитета) следует, что монарх (суверен) обладает исключительными полномочиями по отправлению правосудия в пределах собственной территории. Данная суверенная функция может быть передана («уступлена») другому суверену лишь путем заключения между ними международного договора. Как следствие, отсутствие международного договора с государством вынесения решения автоматически означало отсутствие у его судов компетенции по рассмотрению дел с участием лиц первого государства, в силу чего иностранное судебное решение не подлежало признанию и исполнению во Франции. (Отдельно Кассационным судом Франции было отмечено, что рассмотрение спора иностранным судом в отсутствие международного договора нарушает право должника на рассмотрение спора по месту его жительства - фр. “devant leurs juges naturels").

Рассматриваемый подход оказал существенное влияние на формирование российской дореволюционной доктрины и правоприменительной практики. В них также возобладала точка зрения, согласно которой исполнение иностранного судебного решения могло иметь место лишь при наличии международного договора с государством его вынесения^{[280] [281] [282].}

Как отмечалось Т.М. Яблочковым, предписания ст. 1273 УГС обеспечивают защиту интересов как российских взыскателей, так и всего Российского государства в целом. В обоснование данного подхода указывалось, что признание иностранного судебного решения представляет собой уступку по отношению к государству его вынесения. Однако согласно представлениям того времени любые уступки государств в сфере территориального верховенства должны быть встречными (так называемое «обеспечение взаимности» в терминологии XIX вв.) (См. решение Правительствующего Сената от 27 января и 17 марта 1882 г. по делу Адама) . По этой причине встречный характер уступок обеспечивался лишь путем заключения международного договора и в его отсутствии признание и исполнение иностранного судебного решения не могло иметь место.

Одновременно с изложенным выше, в российской доктрине XIX- начала XX вв. указывалось, что заключение международного договора о взаимном признании судебных решений представляет собой жест доверия по отношению к иностранному государству. В этой связи отмечалось, что заключение международного договора («трактата») в значительной степени обусловлено уверенностью государства в способности иностранного государства обеспечить надлежащее функционирование национальной судебной системы .

В советской доктрине роль международного договора как средства выражения доверия иностранному государству лишь возросла . Подобный подход во многом был обусловлен противостоянием между СССР и буржуазными государствами в сфере внешней политики и общественного устройства . Как отмечалось И.С. Перетерским, исполнение иностранных судебных решений предполагает не только социальную однородность законодательства, но также полное доверие к иностранной судебной системе, ^{[283] [284] [285]}

обусловленное идентичностью задач в области осуществления правосудия .

В силу данных причин в советском законодательстве (примечание к ст. 255 ГПК РСФСР 1923 г.; впоследствии ст. 437 ГПК РСФСР 1964 г.) была воспроизведена формулировка, ранее использованная в ст. 1273 УГС, согласно которой «порядок признания и исполнения иностранных судебных решений определяется международным договором». Из данной

формулировки следовало, что признание и исполнение иностранных судебных решений в СССР могло иметь место лишь при наличии международного договора с государством его вынесения (за исключением иностранных судебных решений, определяющих статус лица) .

В современном российском законодательстве также сохраняется правило, согласно которому иностранные судебные решения подлежат ^{[286] [287] [288] признанию и исполнению в РФ при наличии международного договора (п. 3 ст. 6 ФКЗ «О судебной системе»; ст. 409 ГПК РФ) и/или федерального закона (ст. 241-2451 АПК РФ). По этой причине в доктрине обращается внимание на преемственность данных предписаний по отношению к ст. 437 ГПК РСФСР 1964 г. (примечанию к ст. 255 ГПК РСФСР 1923 г.) и ст. 1273 УГС[289] [290].}

Существующий режим признания и исполнения иностранных судебных решений в Российской Федерации ставит на повестку дня вопрос о содержании понятия «международный договор» в российском

процессуальном законодательстве. В частности, силу каких международных соглашений российский суд вправе допустить признание и исполнение иностранного судебного решения в РФ?

Как известно, обязательство взаимно признавать и исполнять судебные решения, по общему правилу, содержится в договорах о правовой помощи. Так, согласно ст. 22-25 Договора о правовой помощи между СССР и Королевством Испания от 26.10.1990 г.

287

установленных данным соглашением между государствами .

В отдельных международных договорах признание и исполнение иностранных судебных решений включено в объем правовой помощи. Согласно ст. 3 Договора о правовой помощи между СССР и Республикой Кипр от 19.01.1984 г. «правовая помощь» по гражданским делам включает в себя взаимное признание и исполнение судебных решений^[291].

Подобный подход к содержанию понятия «международная правовая помощь» представляется не вполне оправданным. Отметим, что в доктрине и правоприменительной практике существуют два подхода к содержанию понятия «международная правовая помощь». Согласно «узкому» подходу данное понятие включает в себя осуществление отдельных процессуальных действий по запросу иностранного суда, включая вручение судебных извещений, получение доказательств, а также совершение иных действий до вынесения решения по существу спора . Согласно «широкому» подходу в объем международной правовой помощи также включается признание и исполнение иностранных судебных решений^{[292] [293]. По нашему мнению, представляется более оправданным следовать «узкому подходу» к содержанию данного понятия, с тем чтобы избежать возможных терминологических затруднений.}

Равным образом, обязанность признания и исполнения иностранных судебных решений содержится в ряде «отраслевых» международных договоров (т.е. посвященных специальному предмету регулирования). Так, согласно ст. 14 Гаагской конвенции «О гражданско-правовых аспектах международного похищения детей» 1980 г. компетентные органы договаривающихся государств должны принимать во внимание судебные акты, постановленные государством гражданства ребенка относительно наличия факта его незаконного похищения^[294].

Аналогично, в силу ст. 12 Конвенции ООН «О морских залогах», принудительная продажа судна влечет за собой прекращение всех обременений, установленных в отношении него^{[295] [296].}

293

продаже морского судна .

В то же время в российской доктрине утверждается, что возможность признания и исполнения иностранных судебных решений проистекает из международных договоров декларативного характера (в т.ч. Соглашение о партнерстве и сотрудничестве РФ-ЕС 1994 г.^{[297] [298]; Конвенция ООН «О правах ребенка» 1989 г.; и т.п.) (далее - «международные договоры общего характера»). Так, Н.Г. Елисеевым отмечается, что в сфере международного гражданского процесса соглашения о взаимном признании и исполнении судебных решений подразделяются на: а) специальные соглашения, детализирующие порядок признания и исполнения иностранных судебных решений (т.е. договоры о правовой помощи); б) соглашения общего характера, выражающие намерение договаривающихся государств обеспечить признание и исполнение судебных решений .}

К числу международных соглашений общего характера Н.Г. Елисеев относит Соглашение о партнерстве и сотрудничестве РФ-ЕС 1994 г., согласно которому государства обязались обеспечить «свободный от дискриминации доступ физических и юридических лиц другой Стороны в

компетентные суды» (п. 1 ст. 98 Соглашения). В обоснование обязанности РФ обеспечить признание и исполнение иностранных судебных решений в силу данного Соглашения Н.Г. Елисеев утверждает, что исполнение (принудительное исполнение) представляет собой неотъемлемую

составляющую права на суд^{[299] [300]. В качестве дополнительного довода автор ссылается на п. 1 ст. 31 Венской конвенции «О праве международных договоров» 1969 г ., согласно которой международный договор должен толковаться добросовестно, в соответствии с обычным значением терминов, использованных в нем, а также в свете его объекта и задач, которые ставили перед собой договаривающиеся стороны.}

Российские суды также периодически ссылаются на Соглашение о партнерстве и сотрудничестве РФ-ЕС 1994 г. (а также на иные международные соглашения общего характера) как на правовое основание признания и исполнения иностранных судебных решений.

Так, Определением Верховного Суда РФ от 07.06.2002 N 5-Г02-64 был отменен акт нижестоящего суда об отказе в признании и исполнении решения Высокого суда правосудия Англии и Уэльса по причине отсутствия международного договора между РФ и Великобританией. Как было отмечено Верховным судом РФ, нижестоящему суду при новом рассмотрении дела надлежало рассмотреть вопрос о том, может ли Соглашение о партнерстве и сотрудничестве РФ-ЕС 1994 г. рассматриваться в качестве международного договора для целей применения п. 1 Указа Президиума ВС СССР от

лдо

21.06.1988 N 9131-XI . [Отметим, однако, что при новом рассмотрении дела Федеральным арбитражным судом Московского округа в признании и исполнении данного судебного решения было отказано уже со ссылкой на нарушение публичного порядка РФ]^{[301] [302].}

Изложенный выше подход нашел поддержку в Постановлении [Ф]АС Московского округа от 02.03.2006, 22.02.2006 N КГ-А40/698-06-П^[303], Определении ВАС РФ от 07 декабря 2009 г. N ВАС-13688/09^{[304] [305] и ряде иных судебных актов.}

Надлежит отметить, что в российской судебной практике также имели место случаи признания и исполнения иностранных судебных решений на основании иных международных договоров «общего характера». Так, в Постановлении ВАС РФ от 08.10.2013 N 6004/13 российский суд указал, что отказ в признании решения Высокого суда Правосудия Северной Ирландии (Великобритания) о недействительности договора цессии, заключенного на заведомо для должника невыгодных условиях, приведет к нарушению обязательств Российской Федерации согласно Конвенции ООН против

ЛАЛ

коррупции 1989 г. . Из данного обстоятельства, по мнению ВАС РФ, проистекала обязанность признания данного судебного решения в РФ, несмотря на предписания ст. 241 АПК РФ.

По нашему мнению, тезис о допустимости признания и исполнения иностранного судебного решения на основании международных договоров общего характера является ошибочным.

Во-первых, отметим, что признание иностранного судебного решения обусловлено согласием государства ограничить собственное верховенство в сфере осуществления правосудия . По этой причине в литературе отмечается, что оно должно быть выражено expressis verbis, т.е. в виде соответствующего положения международного договора (федерального закона), непосредственно предписывающего взаимное признание

иностранных судебных решений^{[306] [307] [308].}

Едва ли можно утверждать, что некое международное соглашение способно содержать какие-либо скрытые и/или подразумеваемые договоренности относительно взаимного признания и исполнения иностранных судебных решений. В этой связи ссылка на п. 1 ст. 31 Венской конвенции 1969 г., согласно которой международные договоры должны толковаться добросовестно, с учетом обычного значения используемых в них терминов, а также в свете их соответствующего объекта и целей не является сколько-нибудь убедительной. Достаточно отметить, что Н.Г. Елисеев и Н.А. Шебанова, основываясь на положениях п. 1 ст. 31 Венской конвенции 1961 г., приходят к прямо противоположным выводам в отношении допустимости признания и исполнения иностранных решений в силу ст. 98 Соглашения о партнерстве и сотрудничестве ЕС-РФ 1994 г. .

Иностранные суды также подчеркивают, что обязанность государства признавать и исполнять иностранные судебные решения не проистекает из международных договоров «общего характера». Так, в решении Высшего земельного суда г. Гамбург (ФРГ) указывается, что положение об обеспечении равного доступа в национальные суды (п. 1 ст. 98 Соглашения о партнерстве и сотрудничестве РФ-ЕС 1994 г.) не свидетельствует об обязанности государства обеспечить взаимное признание и исполнение судебных решений (Решение Высшего земельного суда г. Г амбург от 13.07.2016 N Az. 6 U 152/11)^[309]. Как следствие, в признании и исполнении решения Арбитражного суда г. Москвы было отказано по причине отсутствия взаимности (пп. 3 п. 1 § 328 Гражданского процессуального уложения Германии)^{[310] [311].}

Изложенное выше свидетельствует о том, что признание и исполнение иностранного судебного решения может иметь место в РФ лишь в силу непосредственного предписания международного договора или федерального закона. Вместе с тем, подобный подход к признанию иностранных судебных решений в РФ не снимает с повестки дня вопрос о соответствии ст. 409 ГПК РФ и ст. 241 АПК РФ правам и свободам, гарантированным Конституцией РФ.

Так, в российской литературе утверждается, что запрет признания и исполнения иностранных судебных решений в отсутствие международного договора (федерального закона) противоречит праву лица на судебную

308

защиту прав и свобод, гарантированную ст. 46 Конституции РФ .

Наиболее последовательно данная точка зрения отстаивается в работе Р.В. Зайцева, в которой утверждается, что обязанность государства обеспечить беспрепятственное признание и исполнение иностранных судебных решений проистекает как из общих положений Конституции РФ^{[312] [313]} (ст. 2 Конституции РФ - «человек, его права и свободы являются высшей ценностью государства»), так и из ее предписаний, относящихся к судебной защите прав и свобод (ч. 1 ст. [4]6 Конституции РФ) и (ч. 1. ст. 47 Конституции РФ) .

Еще дальше в своей аргументации идет А.И Муранов, который проводит исторические параллели между современным российским процессуальным законодательством (ст. 409 ГПК РФ и ст. 241 АПК РФ) и ст. 437 ГПК РСФСР 1964 г., которой устанавливался порядок исполнения иностранных судебных решений до вступления в силу действующих процессуальных кодексов (2002 г). В этой связи указанным автором отмечается, что отдельные положения ГПК РСФСР, ранее регулировавшие порядок разрешения споров с участием иностранных лиц (ч. 1 ст. 435 ГПК РСФСР 1964 г.), были признаны несоответствующими ст. 46 Конституции РФ (Определение Конституционного суда от 02.11.2000 N 255-О)^[314].

В рассматриваемом деле г-жа М.С. Калашникова (далее - «заявительница») обратилась с иском в районный суд г. Москвы о восстановлении на работе, оплате вынужденного прогула и возмещении морального вреда к Посольству США в РФ. Однако исковое заявление было возвращено заявительнице в связи с тем, что согласно ч. 1 ст. 435 ГПК РСФСР иск к иностранному государству (в т.ч. к его дипломатическому представительству) мог быть предъявлен исключительно при наличии его согласия участвовать в соответствующем судебном разбирательстве.

Впоследствии заявительница обратилась с жалобой в

Конституционный суд РФ (далее - «КС РФ»). Применительно к данной жалобе КС РФ было отмечено, что судом первой инстанции не был исследован вопрос о наличии (отсутствии) отказа Посольства США от дипломатического иммунитета. С учетом данных обстоятельств, КС РФ указал, что формальное применение нижестоящими судами ч. 1 ст. 435 ГПК РСФСР [т.е. возвращение искового заявления] привело к недопустимому ограничению права заявительницы на разрешение индивидуального трудового спора (ч. 4 ст. 37 Конституции РФ). Тем самым, Конституционный суд РФ пришел к выводу о том, что в данном деле также имело место нарушение права лица на судебную защиту прав, согласно ст. 46 Конституции РФ.

Основываясь на указанной правовой позиции КС РФ, А.И. Муранов приходит к выводу о том, что автоматическое возвращение заявления (ходатайства) об исполнении иностранного судебного решения в случае отсутствия международного договора (федерального закона) представляет собой недопустимое ограничение конституционного права на судебную защиту, гарантированного ст. 46 Конституции РФ с учетом толкования данного права в Определение Конституционного суда от 02.11.2000 N 255-О.

Применительно к иностранным судебным решениям по семейным делам в доктрине указывается, что невозможность их признания и исполнения ввиду отсутствия международного договора (федерального закона) входит в противоречие с обязанностью государства обеспечить надлежащую защиту материнства, детства и семьи [ч. 1 ст. 38 Конституции РФ - ^[315] «материнство и детство, семья находятся под защитой государства»]. Так, М.Л. Шелютто отмечается, что право ребенка на всестороннее развитие может быть обеспечено лишь при условии, если государством гарантируется взыскание алиментов на его содержание. По этой причине автор приходит к выводу о том, что отсутствие международного договора (федерального закона) не должно приводить к невозможности признания и исполнения иностранного судебного решения о взыскании алиментов.

Для оценки весомости доводов, изложенных выше, обратимся к анализу правовых позиций Конституционного суда РФ по вопросу признания и исполнения иностранных судебных решений в РФ.

Впервые вопрос о соответствии ст. 409 ГПК РФ (ст. 241 АПК РФ) правам и свободам, гарантированным Конституцией РФ, был рассмотрен в

-э і -э

Определении Конституционного суда от 17.07.2007 г. № 575-О-О .

В указанном Определении заявительница (г-жа Р.А. Адамова) обратилась в Московский городской суд с возражениями относительно признания и исполнения решения суда штата Нью-Джерси (США) о расторжении брака и утверждении соглашения о справедливом разделе имущества супругов (т.е. мирового соглашения). Московский городской суд отказал в принятии данных возражений по причине отсутствия договора с США о взаимном признании и исполнении судебных решений. Как было отмечено российским судом, отсутствие международного договора исключает признание и исполнение иностранного судебного решения, в силу чего заявление подобных возражений должником лишено практического смысла. ^[316]

Впоследствии заявительница обратилась в мировой суд г. Москвы с требованием о разделе квартиры как совместного имущества супругов. В ходе рассмотрения данного дела решение суда штата Нью-Джерси было признано только в части расторжения брака (п. 3 ст. 160 СК РФ). Как следствие, раздел недвижимого имущества был осуществлен в соответствии с положениями российского материального права^{[317] [318]. При этом предписания относительно порядка раздела имущества, содержащиеся в решении суда штата Нью-Джерси, не были приняты мировым судом во внимание.}

Невозможность признания иностранного судебного решения (заявления возражений против его признания) в отсутствие международного договора послужила основанием обращения заявительницы в Конституционный суд РФ в связи с предполагаемым нарушением ее права на рассмотрение дела тем судом и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом (ст. 46 Конституции РФ). Конституционным судом РФ был подтвержден довод Московского городского суда, согласно которому иностранное судебное решение «не порождает никаких последствий на территории РФ в отсутствие международного договора» (п. 3 ст. 6 ФКЗ «О судебной системе») . Из этого, по мнению Конституционного суда РФ, следует вывод о том, что отказ в принятии возражений против признания иностранного и исполнения иностранного судебного решения в данном случае не нарушает конституционных прав заявительницы.

Отдельно Конституционным судом РФ было отмечено, что в данном случае право заявительницы на судебную защиту было реализовано путем обращения с иском о разделе недвижимого имущества в мировой суд г.

Москвы. Как следствие, право лица на судебную защиту (ст. 46 Конституции РФ) корреспондирует лишь обязанности государства обеспечить рассмотрение спора компетентным судом в рамках российской судебной системы. Тем самым, исходя из конституционно-правового содержания ст. 46 Конституции РФ, у Российского государства отсутствует обязанность обеспечить признание и исполнение иностранных судебных решений в силу ст. 46 Конституции РФ.

В свою очередь в Определении от 17.06.2013 N 890-О^{[319] [320]} Конституционный суд РФ указал, что отказ в признании иностранного судебного решения по причине отсутствия международного договора не нарушает конституционное право заявителя на защиту прав и свобод всеми способами, не запрещенными законом (ч. 2 ст. 45 Конституции РФ). В рассматриваемом деле основанием обращения в Конституционный суд послужил отказ Санкт-Петербургского городского суда в признании и исполнении решения суда г. Вааса (Финляндия) со ссылкой на то, что признание и исполнение данной категории иностранных судебных решений не охватывается Договором о правовой помощи между СССР и Финляндией от 11.08.1978 г. . В этой связи заявитель обратился в Конституционный суд РФ, ссылаясь на то, что в данном деле имело место нарушение его прав, гарантированных ст. 45-46 и ст. 48 Конституции РФ.

Применительно к рассматриваемой жалобе Конституционный суд РФ указал, что из положений ст. 46 Конституции РФ («судебная защита прав и свобод») не проистекает право гражданина по собственному усмотрению выбирать способ защиты нарушенного права. Напротив, порядок защиты соответствующего субъективного права определяется федеральным законодателем. По этой причине Конституционный суд пришел к выводу о том, что предписания ст. 409 ГПК РФ и ст. 241 АПК РФ, в силу которых допускается признание и исполнение иностранных судебных решений лишь при наличии международного договора, не нарушают право каждого на судебную защиту нарушенных прав (ст. 46 Конституции).

Оценка иных доводов о нарушении конституционных прав и свобод заявителя (ст. 15, ст. 45 и ст. 48 Конституции РФ) в рассматриваемом Определении Конституционного суда РФ не приводится. В этом мы видим определенную слабость аргументации высшего органа конституционного контроля.

По нашему мнению, в данном деле вопрос о допустимости признания и исполнения иностранных судебных решений в РФ в отсутствие международного договора (федерального закона) надлежало разрешить с учетом ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, которой гарантируется «право каждого на защиту своих прав всеми способами, не запрещенными законом». В этой

-э 1 о

связи отметим, что в Постановлении КС РФ от 26.05.2011 № 10-П указывается, что право на передачу спора в третейский суд (т.е. исключение юрисдикции российского суда) проистекает именно из права лица на защиту своих прав всеми способами, не запрещенными законом. Согласно указанному Постановлению Конституционного Суда РФ данное конституционное право неразрывно связано с правом каждого на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом деятельности (ч. 1 ст. 34 Конституции РФ). ^[321]

Очевидно, что если Конституционным судом РФ признается право каждого на передачу спора на рассмотрение третейского суда, было бы нелогично и непоследовательно отрицать наличие у него подобного права на передачу спора иностранному суду как путем заключения пророгационного соглашения, так и путем обмена документами по существу дела . Иной подход представлял бы собой несоразмерное ограничение данного конституционного права согласно ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. В этой связи остается лишь сожалеть, что рассматриваемый довод заявителя не получил более детального освещения в Определении Конституционного Суда РФ от 17.06.2013 N 890-О.

Итак, анализ правоприменительной практики Конституционного суда РФ свидетельствует о том, что предписания ст. 409 ГПК РФ и ст. 241-245¹ АПК РФ не нарушают права и свободы, гарантированные Конституцией РФ. Данное обстоятельство, однако, не снимает с повестки дня вопрос о том, насколько существующий режим признания и исполнения иностранных судебных решений согласуется с интересами Российской Федерации и его граждан? Для ответа на него обратимся к историко-правовому анализу предписания о наличии международного договора (федерального закона) как предварительного условия признания и исполнения иностранных судебных решений.

Анализ доктрины и правоприменительной практики XIX в. свидетельствует о том, что признание и исполнение иностранных судебных решений исключительно в силу международного договора было призвано: 1) ^[322] обеспечить встречный характер уступок договаривающихся государств и, тем самым, их престиж на международной арене (международный договор как средство обеспечения суверенитета); 2) исключить признание и исполнение судебных решений тех стран, в отношении которых у государства существовали сомнения в отношении их способности обеспечить надлежащее отправление правосудия (международный договор как средство выражение доверия иностранному правопорядку).

В связи с изложенным выше отметим, что в XIX в. любое действие государства в пользу иностранного правопорядка рассматривалось как признак слабости, если только государство не добивалось от иностранного правопорядка встречных уступок . Неслучайно Т.М. Яблочковым отмечалось, что «несовместимо было бы с достоинством государства угодливо идти на встречу потребностям иностранных государств, не обеспечив свои тождественные интересы в соответствующих государствах» . Однако в настоящее время изменение режима признания и

исполнения иностранных судебных решений представляет собой именно жест доброй воли соответствующего государства . По нашему мнению, изложенное выше свидетельствует о том, что одна из указанных причин возникновения правила о признании и исполнении иностранных судебных ^{[323] [324] [325] решений исключительно на основании международного договора на настоящий момент отпала.}

Более сложным представляется вопрос о роли международного договора о взаимном признании и исполнении иностранных судебных решений в качестве средства выражения доверия иностранному правопорядку. В этой связи отметим, что возникновение данной функции в первую очередь было обусловлено неравномерным социальным и экономическим развитием государств на рубеже XIX-XX вв. Данное обстоятельство повлекло за собой существенные различия в области судоустройства и судопроизводства по гражданским делам у государств того времени. Неслучайно М. Вольф укажет, что «допустим, взяточничество судей может стать настолько редким явлением, что в этом отношении может быть доведено до минимума, но неудовлетворительность образования в некоторых странах, назначение на основании политических мотивов или какая-нибудь мощная преступная организация может оказывать влияние на судей - все это является серьезными препятствиями к всеобщему признанию судебных решений» .

Вместе с тем процессы глобализации и унификации законодательства на рубеже XX-XXI вв. привели к тому, что в большинстве современных государств (включая страны Экваториальной Африки и Юго-Восточной Азии) закреплены основополагающие гарантии прав участников гражданского судопроизводства, включая принцип состязательности, извещения сторон, права на обжалование судебного акта. Наряду с наличием ряда квалификационных требований, предъявляемых к кандидатам на должность судьи, это позволяет обеспечить минимальные стандарты осуществления правосудия. С учетом данного обстоятельства, представляется неоправданным игнорировать иностранное судебное решение ^{[326] [327] как результат осуществления правосудия лишь по той причине, что между Российской Федерацией и соответствующим иностранным государством отсутствует договор о взаимном признании и исполнении судебных решений.}

Применительно к российской специфике отметим, что в настоящее время представляется некорректным рассматривать наличие (отсутствие) международного договора как инструмент воздействия на политику иностранного государства . В этой связи отметим, что несмотря на напряженные внешнеполитические отношения между РФ и рядом государств Европы и Северной Америки российские граждане и юридические лица не подвергаются дискриминации по отношению к национальным участникам судопроизводства^{[328] [329] [330]. В подтверждение данного тезиса отметим, что в одном из недавних дел судом графства Кларк, штата Невада (США) был осуществлен арест недвижимого имущества, принадлежащего компаниям, контролируемым г-ном Т. Исмаиловым, по требованию ПАО «Банк Москвы» . Аналогично, Верховный суд штата Нью-Йорк (т.е. суд первой}

инстанции данного штата) принял обеспечительные меры в отношении имущества г-на И. Мавлянова (гражданство РФ), находящимся на территории данного штата по заявлению банка «ВТБ» (РФ) .

Применительно к Великобритании сошлемся на ряд судебных актов Высокого суда правосудия Англии и Уэльса, на основании которых по требованию банка «ВТБ» был осуществлен арест имущества г-на Пугачева (англ. "world-wide freezing order”) и его реализация с торгов (2014-2017 гг.) .

В связи с доводами, изложенными выше, полагаем, что отказ от международного договора (федерального закона) как правового основания признания и исполнения иностранных судебных решений не повлечет за собой существенных негативных последствий для Российского государства и его граждан. Подчеркнем, что подобное решение подсказывается текущей экономической реальностью. Так, необходимо учитывать, что российскими хозяйственными обществами и индивидуальными предпринимателями все чаще заключаются соглашения о передаче спора на разрешение иностранного суда (пророгационные соглашения). В данном случае ими реализуется конституционное право на свободное использование своих способностей и имущества (ч. 1 ст. 34 Конституции РФ). По этой причине отказ в признании и исполнении иностранного судебного решения в связи с отсутствием международного договора потворствовал бы безответственному отношению российских лиц к согласованию порядка разрешения внешнеторговых споров. Представляется, что подобный результат едва ли ^{[331] [332] согласуется с задачами российского законодателя в области регулирования внешней торговли.}

В то же время отметим, что возможный отказ от международного договора (федерального закона) в качестве правового основания признания и исполнения иностранных судебных решений неизбежно поставит на повестку дня вопрос об обеспечении права российских граждан, предусмотренного ч. 1 ст. 47 Конституции РФ («никто не может быть лишен права на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом» - ч. 1 ст. 47 Конституции РФ).

Вопрос о том, что представляет собой «лишение права на суд» (ст. 47 Конституции РФ) применительно к вопросам международного гражданского процесса до настоящего времени не рассматривался Конституционным судом РФ. В то же время подчеркнем, что само по себе рассмотрение дела иностранным судом и вынесение решения против российского ответчика едва ли может рассматриваться как нарушение данного конституционного права . По нашему мнению, подобное толкование входит в противоречие с преамбулой к Конституции РФ, в которой указывается, что многонациональный народ России сознает себя частью мирового сообщества. Тем более, что согласно правовой позиции ЕСПЧ (Постановление по делу «Макдоналд против Франции» 2007 г.) ,

установление исключительной компетенции национальных судов по признаку гражданства одной из сторон, участвующей в деле, представляет собой вмешательство в право лица на справедливое судебное разбирательство согласно ч. 1 ст. 6 Европейской конвенции 1950 г.

В этой связи полагаем, что конституционное право российского ответчика на рассмотрение его дела тем судом и тем судьей, к подсудности ^{[333] [334]}

которого оно отнесено законом, может быть затронуто лишь в тех случаях, когда у спорного правоотношения отсутствует реальная связь с правопорядком государства разрешения спора . В качестве примера подобной ситуации сошлемся на так называемые «законы длинной руки», действующие в ряде штатов США, на основании которых допускается предъявление иска к иностранному ответчику при наличии его «минимальных контактов» с данным штатом . Так, при рассмотрении одного из дел против ПАО «Газпром» суд штата Техас признал свою компетенцию в отношении дела на том основании, что в ходе деловых встреч, проведенных на территории данного штата российским ответчиком была получена определенная конфиденциальная информация (Moncrief Oil International, Inc. v. OAO Gazprom, Gazprom Export, LLC, and Gazprom Marketing & Trading, Ltd) .

Существование подобных процессуальных норм (т.е. законов «длинной руки») создает благоприятную почву для различных злоупотреблений со стороны иностранных истцов, которые тем самым выбирают суд именно того государства, который с наибольшей долей вероятности удовлетворит данное требование (англ. "forum shopping ”)³³⁶. Классическим примером forum shopping служит иск об установлении отцовства, предъявленный в ^{[335] [336] [337] [338] австрийский суд к олимпийскому чемпиону Жану-Клоду Кийи, на основании того, что в австрийской гостинице им была забыта пара нижнего белья .}

В этой связи отказ от международного договора (федерального закона) в качестве единственного правового основания признания и исполнения иностранных судебных решений должен одновременно сопровождаться введением в российское законодательство правил, обеспечивающих контроль компетенции иностранного суда. В связи с этим предлагается дополнить ст. 412 ГПК РФ и ст. 244 АПК РФ положением о том, что в признании и исполнении иностранного судебного решения может быть отказано, если у иностранного суда отсутствовала компетенция по рассмотрению спора. При этом вопрос о наличии (отсутствии) у иностранного суда компетенции должен быть разрешен в соответствии с российскими процессуальными нормами. (Иными словами, иностранный суд может быть признан компетентным лишь в том случае, если в соответствии с российскими процессуальными нормами российский суд обладал бы компетенцией по рассмотрению аналогичного дела).

Отметим, что данное предложение основывается на опыте зарубежных государств. Так, согласно пп. 1 п. 1 ст. 328 Германского гражданского процессуального уложения 1877 г. признание иностранного судебного решения не может быть допущено, если иностранный суд не обладает компетенцией в соответствии с немецкими процессуальными правилами . В доктрине данная норма характеризуется как правило о «зеркальной компетенции» иностранного суда (нем. “Spiegelbildprinzip”) . ^{[339] [340] [341]}

Аналогичное правило существует в практике судов Англии и Уэльса, согласно которой компетенция иностранного суда определяется согласно английским процессуальным правилам^[342]. Классическим примером

подобного подхода служит решение по делу Sirdar Gurdyal Singh v. Rajah of Faridkote^{[343] [344] [345]}, в рамках которого было отказано в признании и исполнении иностранного судебного решения по причине того, что в момент рассмотрения дела ответчик находился за пределами государства вынесения

342

решения .

Правило о проверке компетенции иностранного суда в соответствии с национальными процессуальными нормами устанавливается п. 2 ст. 323 Г ражданского процессуального кодекса Греции .

В свете вышеизложенного полагаем, что дополнение ст. 412 ГПК РФ и ст. 244 АПК РФ правилами о контроле компетенции иностранного суда (подобно пп. 1 п. 1 ст. 328 ГГПУ 1877 г.) позволит обеспечить защиту конституционного права российских ответчиков (ч. 1 ст. 47 Конституции РФ), если российским законодателем будет принято решение об отказе от международного договора (федерального закона) в качестве необходимого правового основания признания и исполнения иностранных судебных решений в РФ.

В завершение настоящего раздела сформулируем основные выводы, содержащиеся в нем.

Как это следует из положений российского законодательства (п. 3 ст. 6 ФКЗ «О судебной системе»; ст. 409 ГПК РФ) наличие международного договора или федерального закона (ст. 415 ГПК РФ; ст. 241-245¹ АПК РФ) выступает предварительным условием признания и исполнения иностранного судебного решения в РФ. Для обозначения данного предписания используется термин «предпосылка»/«правовое основание» признания иностранного судебного решения.

В российской доктрине и правоприменительной практике понятие «международный договор» для целей применения ст. 409-415 ГПК РФ и ст. 241-245¹ АПК РФ толкуется неоднозначно. Так, утверждается, что признание и исполнение иностранных судебных решений может иметь место на основании международных соглашений «общего характера» (в т.ч. Соглашение о партнерстве и сотрудничестве ЕС-РФ 1994 г.; Конвенция ООН «О правах ребенка» 1989 г.). Однако внимательный анализ данных соглашений свидетельствует о том, что их предписания сформулированы настолько общим образом, что допускают сколь угодно широкое толкование. Отметим, что Н.Г. Елисеев и Н.А. Шебанова, ссылаясь на одни и те же нормы данных соглашений, приходят к прямо противоположным выводам относительно допустимости признания иностранных судебных решений на их основании.

Отсутствие обязанности государства обеспечить признание иностранных судебных решений в силу международных соглашений «общего характера» подтверждается анализом иностранной судебной практики. Так, Высший земельный суд г. Гамбург отказал в признании и исполнении российского судебного решения со ссылкой на то, что Соглашение о партнерстве и сотрудничестве ЕС-РФ 1994 г. не содержит обязанности взаимно признавать и исполнять иностранные судебные решения.

Положения ст. 409-415 ГПК РФ и ст. 241-ст. 245¹ АПК РФ зачастую подвергаются критике в российской литературе в связи с их предполагаемым несоответствием Конституции РФ (в т.ч. ч. 2 ст. 45 и ч. 1 ст. 46 Конституции РФ). Однако в Определении от 17.07.2007 г. N 575-О-О Конституционный суд РФ указал, что право лица на судебную защиту нарушенных прав, гарантированное ст. 46 Конституции РФ, корреспондирует обязанности государства обеспечить доступ в российские суды. Равным образом, в Определении от 17.06.2013 г. N 890-О, Конституционный суд указал, что ст. 46 Конституции РФ не гарантирует право заявителя на выбор способа защиты нарушенного права и, следовательно, у государства отсутствует обязанность исполнения иностранных судебных решений в отсутствие международного договора.

Вместе с тем изложенная выше позиция Конституционного суда РФ не снимает с повестки дня вопроса о целесообразности сохранения существующего режима признания и исполнения иностранных судебных решений согласно ст. 409 ГПК РФ и ст. 241-245¹ АПК РФ.

Автор полагает, что отказ от международного договора (федерального закона) в качестве единственного правового основания признания и исполнения иностранных судебных решений не повлечет за собой существенного ущерба интересам Российского государства или его граждан. В обоснование данной точки зрения указывается, что требование о наличии международного договора было призвано в первую очередь обеспечить встречный характер уступок государств в сфере осуществления правосудия. Однако в настоящее время эквивалентность обмена уступками не является основой взаимодействия государств в сфере признания и исполнения иностранных судебных решений.

Также отмечается, что международный договор некорректно рассматривать в качестве средства выражения доверия иностранному государству и его судебной системе. Автором подчеркивается, что в большинстве современных государств обеспечиваются минимальные стандарты отправления правосудия, а также гарантии фундаментальных процессуальных прав сторон. В этой связи права и законные российских ответчиков будут в достаточной степени обеспечены предписаниями ст. 412 ГПК РФ и ст. 244 АПК РФ (при условии дополнения ст. 412 ГПК РФ и ст. 244 АПК РФ положением о контроле компетенции иностранного суда).

По мнению автора, возможный отказ от международного договора в качестве правового основания признания иностранных судебных решений должен сопровождаться введением правил о контроле компетенции иностранного суда в целях обеспечения конституционных прав российских граждан согласно ч. 1 ст. 47 Конституции РФ. Так, данное конституционное право российских граждан может быть обеспечено путем введения правила о «зеркальной компетенции» (нем. “Spiegelbildprinzip”- пп. 1 п. 1 ст. 328 Германского гражданского процессуального уложения 1877 г.), согласно которому иностранный суд признается компетентным в отношении дела лишь при условии, что национальный суд обладает компетенцией по рассмотрению аналогичного дела.