§ 2. Юридическая природа ограничений прав и свобод

Следует отметить, что исследование юридической природы ограничений прав и свобод человека и гражданина само по себе не является самоцелью нашей работы. В то же время, без осмысления сущности института ограничений прав и свобод, пределов и принципов их применения, соотношения со смежными юридическими явлениями и т.п., невозможно выстроить законченной целостной логической картины процедуры их юридической легализации.

В отечественной юридической доктрине до сих пор не сложилось единого мнения о природе ограничений прав и свобод. Основные элементы концепции были сформулированы по итогам двух масштабных научных мероприятий - научного круглого стола «Теория и практика ограничения прав человека по российскому законодательству и международному праву», проходившего 1 0-11 декабря 1997 г., организованного журналом «Государство и право» на базе Нижегородского юридического института МВД РФ^[44] и Всероссийского научно­практического семинара «Ограничение прав и свобод человека: теория, практика, техника», проходившего в Суздале, 2-4 октября 2008 г^[45]. Немалую роль в

разработке данной концепции играют также диссертации и иные научные работы А.В. Ашихминой, Л.Л. Беломестных, Е.В. Егоровой, В.В. Лапаевой, А.В. Малько, С.В. Пчелинцева, Ю.Е. Пауловой, И.М. Приходько, И.Н. Ищука, И.Д. Ягофаровой и других авторов.

Однако понимание того, что субъективные права не могут быть безграничны, нарушая тем самым баланс правомочий различных лиц, возникло еще в период немецкой классической философии. Прежде всего, в трудах И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля, и получило свое развитие в трудах отечественных ученых- правоведов конца 19 - начала 20 вв. Так, в частности, Е.Н. Трубецкой отмечал, что «существенным признаком права является правило, или норма, ограничивающая свободу»^[46]. Б.Н. Чичерин, подобно И. Канту интерпретировал сущность права в контексте взаимного ограничения свободы под общим законом^[47].

ограничения и запрещения^[50]. Не обошел своим вниманием проблемы ограничения прав и свобод один из ярчайших представителей современной философии экзистенциализма К. Ясперс, говоря о том, что ограничение свободы индивидуума допустимо лишь при установленных законом условиях, распространяющихся на всех^[51].

Один из авторов современной концепции правовых ограничений, А.В. Малько, понимает под ними «правовое сдерживание противозаконного деяния, создающее условия для удовлетворения интересов контрсубъекта и общественных интересов и их защиты», а также «установленные в праве границы, в пределах которых субъекты должны действовать», выраженные в «исключении определенных возможностей в деятельности лиц»^[52].

Во многом, на определение сущности самих ограничений оказывают влияние мировоззренческие позиции авторов, отстаивающих ту или иную концепцию. В этом контексте, пожалуй, одним из наиболее дискуссионных остается вопрос: может ли законодатель ограничивать содержание самих прав и свобод? Либо же ограничения касаются поведения субъектов общественных отношений, возникающих в сфере реализации прав и свобод?

Так представители либертарного течения придерживаются второй точки зрения.

(курсив - авт.)на основании конституционно и законодательно установленных условий и порядка»^[54]. И.Д. Ягофарова характеризует ограничения в качестве «предусмотренного юридическими нормами уменьшения количества вариантов правового поведения путем установления различного рода пределов такого поведения либо полного его запрета»^[55]. Аналогичную трактовку представила М.Г. Маковецкая, понимающая под ограничениями субъективных прав установление пределов, в рамках которых «индивидуум может реализовывать свои права и свободы»^[56].

Подобный подход подменяет формулировку «ограничение прав» «ограничением реализации прав». При этом, возникает закономерный вопрос: являются ли данные категории взаимоисключающими? Представляется необходимым дать отрицательный ответ. Изначально регулируя вид и меру определенного поведения, лимитируя их, ограничения оказывают целенаправленное правовое воздействие на правовые отношения. Так, по утверждению Н.И. Матузова, права не мыслимы без правоотношений^[57]. Исходя их этой диалектической связи, стоит признать, что ограничение субъективных прав и свобод неизбежно приводит к трансформации правовых отношений. Из этого следует, что лимитации может подвергаться, как сама возможность определенного варианта поведения, так и осуществление этой возможности на практике, в рамках диспозитивного использования своих правомочий, входящих в состав субъективного права.

Об этом же говорит Конституция РФ, признавая в ст.

Гражданского кодекса Российской Федерации, в случаях, предусмотренных законом, возможность ограничения, как правоспособности, так и дееспособности человека и гражданина.

В свете рассмотрения юридической природы и сущности ограничений прав и свобод человека и гражданина, вызывает интерес позиция Б.С. Эбзеева и В.И. Гоймана. Они, наряду с рассматриваемой категорией, ввели в научный оборот концепцию имманентных пределов прав и свобод, определяемых их собственными свойствами и исходящих из границ этих прав^[58]. В данном случае речь идет о том, что субъективные права, как таковые, могут не ограничиваться, хотя, при этом, определяется их содержание, устанавливаются границы их осуществления, то есть круг правомочий. Так, в частности, ч.3 ст.17 Конституции РФ гласит: «Осуществление прав и свобод не должно нарушать права и свободы иных лиц», что не обязательно подразумевает ограничения, но свидетельствует о том, что осуществление субъективных прав и свобод допускается только исходя из их непосредственного смысла и социального назначения. М.А. Краснов, в свою очередь, говорит о том, что границы прав не определяются, а происходит формальное выявление изначально существующих границ в праве - «экспликация прав»^[59]. Последний подход можно признать юснатуралистическим.

Думается, что представленную концепцию, в целом, стоит поддержать, сделав, при этом, небольшое методологическое уточнение. Границы права не произвольны, а четко регламентированы юридической нормой. В этой связи уместно замечание М.И. Байтина, отмечавшего, в контексте ограничений прав и свобод человека и гражданина, необоснованность противопоставления права естественного праву позитивному, «ибо первое практически неосуществимо без второго, а духовная основа, морально-этическая сила второго коренится в

первом»^[60].

Учитывая интерпретационный характер всего гуманитарного познания, следует отметить, что раскрытие сущностных характеристик того или иного объекта исследования - залог качества его проведения. По меткому утверждению П. Рикёра: «Интерпретация - это работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении»^[61]. Так, для дальнейшего использования термина «ограничение прав», необходимо провести его структурно-семантический анализ и разграничить со смежными юридическими категориями, в частности с «умалением прав и свобод».

В отечественной юридической литературе до сих пор не сложилось единого мнения относительно их соотношения. Так, в частности, А.В. Белый понимает под ограничениями прав и свобод количественное и (или) качественное умаление субъектами власти прав и свобод человека, осуществляемое как правовыми, так и неправовыми средствами^[62]. И.М. Приходько среди видов ограничений выделяет умаление прав^[63]. Е.Ш. Рассолова, на основе анализа конституционных норм, интерпретирует ограничения прав и свобод человека и гражданина с точки зрения двух основных подходов: во-первых, в качестве «установленного законодательством предела (границы) реализации человеком своих прав и свобод, выражающегося в запретах, вторжениях, обязанностях, ответственности,

существование которых предопределено необходимостью защиты конституционно признаваемых ценностей, а назначением является обеспечение необходимого баланса интересов личности, общества и государства»; и, во - вторых, с негативной точки зрения, как неправомерные «умаление», «отрицание» и «отмена» прав и свобод^[64].

Обращаясь к этимологии этих двух, достаточно устоявшихся терминов, необходимо отметить, что они несут различное лексическое значение. Так под «ограничением» понимается действие, направленное на установление допустимых пределов, устанавливающих определенную норму, сокращающих, уменьшающих что-либо; законы, распоряжения, устанавливающие допустимую норму, предел чего-либо, определяющие условия чего-либо; а также стеснение, ограничивающее права и возможности^[65]. При этом под «умалением» понимается преувеличение ничтожества предмета, придание ему чрезмерно малого значения, снижение его роли; умалить, т.е. принизить, унизить человеческое достоинство путем его оскорбления^[66].

Таким образом, ограничение субъективных прав в самом широком смысле можно интерпретировать в качестве установления лимитов меры возможного поведения субъекта в правоотношениях, сужения вариантов этого поведения, призванного обеспечить баланс, то есть формальное равенство в правах и свободах, а также в ходе осуществления своих законных интересов субъектов правоотношений. В то же время, умаление субъективных прав означает принижение их социальной роли как регулятора общественных отношений, непризнание субъективных прав в определенной их части, отвержение значимости конкретного субъективного права или свободы.

Исходя из сказанного, умаление и ограничение прав - две самостоятельные категории, отождествление которых представляется ошибочным. Рассмотрение первого в качестве одного из видов второго, придает явно негативную, отрицательную окраску категории ограничений прав и свобод, о необходимости «мозгового штурма» которой говорил в своем выступлении профессор В.М. Баранов^[67].

Главным отличием ограничений от умаления прав, является соответствие установленным законами нормам. В их числе: цели введения и основополагающие принципы лимитов меры возможного поведения, установленный процессуальный порядок их легализации и т.п. Умаление или ущемление права - всегда противозаконно, в отличие от ограничения прав и свобод.

Правомерность ограничений отражает их формальную характеристику, то есть соответствие правовым нормам. При этом, наряду с формальной составляющей, ограничения всегда имеют свое содержание, выражающееся в установлении границ поведения субъекта в правоотношениях, в лимитации меры возможного поведения лица. Таким образом, отражение сущности ограничений состоит в характеристике этого института, как с точки зрения объективного, так и субъективного права.

Стоит согласиться с А.В. Малько, выделяющим при классификации ограничений в зависимости от той части нормы права, в которой они содержатся, следующие их виды: факт-ограничение (гипотеза), запрет, приостановление, обязанность и т.п. (диспозиция) и меры наказания (санкция)^[68]. Схожей позиции придерживается М.А. Краснов, различающий следующие виды индивидуальных ограничений, реализуемых в ходе правоприменительной практики: меры пресечения правонарушения, ограничения в процессе оперативно-розыскных

мероприятий, меры ответственности (наказания) за правонарушение и санкции за нарушение правомочий в рамках осуществляемого субъективного права^[69].

Следует отметить, что помимо правовых, следует выделять и внеправовые ограничения прав и свобод. Ограничивать права и свободы человека и гражданина может не только право, но и, скажем, мораль, обычаи, его собственное мировоззрение и т.п. Эти «самоограничения» могут не только не быть отражены в юридических нормах, но и в некоторых случаях противопоставляться праву. При этом, объектами правовых ограничений могут выступать не только субъективные права и свободы человека и гражданина, но и, к примеру, полномочия органов государственной власти. Таким образом, говоря эйлеровским языком, подмножества «правовые ограничения» и «ограничения прав и свобод человека и гражданина» имеют общие элементы, но ни одно из них не является подмножеством другого.

Заслуживающей осмысления и отдельного обсуждения представляется позиция А.А. Зайцева, разграничивающего понятия правовых ограничений и ограничений в праве. Автор замечает, что первые являются более широкой категорией и связаны с общим, ограничивающим характером права как меры свободы. Эта категория, с его точки зрения, соотносима с нравственными, религиозными, физическими и т.п. ограничениями. В то время как ограничения в праве, содержащиеся в той или иной отрасли права являются конкретными законодательными, судебными или договорными установлениями ограничительного характера^[70]. Попытаемся отразить свою точку зрения относительно этого вопроса.

Во-первых, ограничения, установленные судом или гражданско-правовым соглашением, не могут быть признаны «ограничениями в праве», к тому же со ссылкой на конкретную его отрасль, представляющую собой систему юридических норм. Судебные или какие-либо иные решения

правоприменительных органов, а тем более заключенные частноправовые соглашения не являются частью системы права с входящими в нее отраслями, подотраслями, институтами и субинститутами.

Следовательно, ограничения, установленные в ходе применения права или с помощью использования, как формы реализации своих субъективных прав, в диспозитивном порядке (при заключении соглашения, уступке права требования и т.п.), можно признать правовыми, но не содержащимися в праве. При этом семантическое значение «правовой» отражает соответствие актов реализации права юридическим нормам. Если же ставшие результатом таких актов ограничения субъективных прав и свобод индивида, вступают в противоречие с действующим правом, не соответствуют законодательным установлениям, то их следует признать неправомерными.

Во-вторых, в отличие от нравственных, физических, физиологических, религиозных, идеологических, психологических и т.п. ограничений, правовые ограничения всегда имеют четко выраженный формализованный характер в юридической норме или в индивидуальном правоприменительном акте. К тому же, правовые ограничения всегда носят государственно-властный характер, что несвойственно иным, внеправовым видам ограничений прав и свобод.

В свете сказанного, заслуживающими внимания представляются рассуждения и сформулированная по их результатам дефиниция ограничений прав и свобод, данная В.А. Мельниковым, из которой следует, что ограничения следует рассматривать с точки зрения «двух уровней»: правоустановительного («установление законодателем правового статуса граждан путем определения пределов (границ) реализации гражданином своих прав и свобод») и правоприменительного («издание уполномоченным на то должностным лицом (органом) индивидуального правового акта управления, лишающего гражданина права вообще или частично (во времени или по объему) либо правомерное возложение на гражданина таким актом дополнительных юридических обязанностей (по отношению к уже имеющимся у него обязанностям,

установленным нормативно-правовыми актами) или путем непосредственного применения к гражданину мер физического воздействия»^[71].

Подобное деление представляется уместным с учетом существенной оговорки. Приводить термин «лишение права» в контексте ограничений прав и свобод возможно лишь в том случае, когда приводится конкретный пример юридической санкции, в частности: лишение права управления транспортным средством, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью и т.п. При этом, недопустимо рассматривать лишение основных конституционных прав и свобод в качестве составной части их ограничения. Так, согласно части 2 статьи 55 Конституции Российской Федерации, не допускается издание законов, отменяющих или умаляющих права и свободы. В то время, как ограничения, согласно части 3 этой же статьи характеризуются в качестве исключительной юридической меры, направленной на достижение поименованных в Основном законе целей. Можно согласиться с В.И. Круссом, в том, что лишение права есть не что иное, как его умаление и добавляющего к сказанному существенный признак отличия ограничения прав от их отмены или умаления, заключающийся в модификации содержания прав^[72]. Ограничение права, как было отмечено выше - представляет собой лимит меры возможного поведения, но не лишение этой возможности, как таковой. А ограничения, возникающие в результате правотворчества и правоприменения - это не уровни, а, скорее, два пути легализации этих ограничений.

Необходимо помнить еще один принцип, относящийся к основополагающим началам правового государства: не подлежат ограничению абсолютные права и свободы личности. В этой связи уместно замечание В.В. Лазарева, говорящего о том, что государство лишено права изымать естественные

и неотъемлемые права человека, хотя бы потому, что они не даруются, а лишь констатируются Основным законом страны^[73].

Ограничения призваны воздействовать на поведение человека, лимитируя его действия или бездействие. В этом ключе уместен вопрос: какие именно категории стоит воспринимать в качестве объектов такой лимитации? Вполне очевидно, что в качестве основного объекта ограничений выступают субъективные права и свободы. Стоит отдельно отметить тот факт, что признание Основным законом страны их в качестве высшей ценности, высшей ценностью не противоречит возможности установления лимитов меры возможного поведения, так как сама категория ценности является относительной, что не раз отмечалось в юридической литературе^[74]. При этом указанную относительность не следует воспринимать буквально. Речь идет о соотношении индивидуальных прав разных субъектов, для успешной реализации которых, требуется взаимное ограничение их правомочий. В этом свете, не дарование, а именно легализация ограничений служит универсальным средством, содействующим фактическому воплощению юридического равноправия в жизнь.

Наряду с субъективными правами, могут ограничиваться индивидуальные свободы лица. Отличие здесь заключается лишь в том, что юридическая свобода более абстрактна. Осуществление свободы, в отличие от субъективного права, предполагает возможность более широкого выбора вариантов поведения. По выражению К.Е. Игнатенковой, «свободы, по сравнению с правами, характеризуются большим «простором» для личного усмотрения индивида»^[75], в то же время, отмечая, что понятия эти «практически идентичны»^[76]. Субъективное право предоставляет лишь конкретную меру возможного поведения лица, в то

время как свобода делает акцент на максимальном самоопределении человека в выборе варианта своего поведения, минимально его регламентируя - лишь в целях защиты прав и свобод иных лиц. Граница свободы, с отличие от права - детально не регламентируется. Допустим, свобода передвижения предполагает возможность перемещения любым способом в любом направлении, если только это не нарушает прав и свобод иных лиц; свобода совести означает возможность придерживаться любых убеждений и взглядов в идеализированной, нематериальной форме, а, к примеру, материализованное выражение этих взглядов в виде создания конкретных общественных объединений уже детально регламентировано законодательством, что позволяет трактовать его как субъективное право. При этом, ограничение индивидуальных свобод лица, равно как и ограничение субъективных прав, предполагает установление конкретных лимитов той области поведения, которую они образуют. Учитывая тот факт, что эти явления, по выражению Н.В. Витрука, являются «однопорядковыми»^[77], можем утверждать, что субъективные права и свободы личности, хотя и являются самостоятельными объектами воздействия легализации ограничений, но не имеют в указанном контексте существенных отличий.

Достаточно близким к правам и свободам, по своему содержанию, понятием является законный интерес личности. Вследствие чего возникает закономерный вопрос: может ли интерес быть объектом ограничения? В современной отечественной правовой мысли категория законного интереса сформирована на основе работ Малько А.В., Матузова Н.И., Субочева В.В. и выражается в следующей дефиниции: «Законный интерес - это стремление субъекта пользоваться определенными социальными благами и в некоторых случаях обращаться за защитой к компетентным органам в целях удовлетворения не противоречащих нормам права потребностей»^[78].

Исходя из этой концепции, законный интерес, в отличие от субъективного права или свободы, имеет характер правового стремления, а не гарантированной

государством возможности. Безусловно, интересы различных субъектов могут не только не совпадать, но и противоречить друг другу. Однако лимитировать само стремление человека удовлетворить свои законные потребности с практической точки зрения нереально, так как интерес не имеет материального выражения, что превращает попытку его ограничения в фикцию. Интерес представляет собой цель, для достижения которой индивид может пользоваться предоставленными ему законом правами. С учетом данного факта, представляется возможным лишь опосредованное ограничение законных интересов - путем легализации ограничений тех субъективных прав, которые служат средствами достижения и обеспечения этих интересов.

В свою очередь, противоправные интересы также могут быть ограничены только путем лимитации меры поведения лица, но не самого стремления к достижению определенного результата. То есть ограничения допустимы лишь в тех случаях, когда стремление субъекта опосредует его действия или бездействие.

На основании произведенных рассуждений, представляется необходимым, сформулировать и отразить основные концептуальные выводы относительно сущности ограничений прав и свобод человека и гражданина. В дальнейшем, именно эти положения лягут в основу развития концепции легализации ограничений прав и свобод.

Характеризуя эти положения, во-первых, отразим дефиницию ограничений прав и свобод, которые представляют собой формально определенные лимиты меры возможного поведения субъекта в правоотношениях, свидетельствующие о сужении вариантов этого поведения, призванные обеспечить формальный баланс прав и свобод в ходе осуществления своих законных интересов субъектами правоотношений. При этом, объектами ограничений могут выступать как сами права, так и их реализация на практике. Эти аспекты являются не исключающими, а взаимодополняющими друг друга.

Во-вторых, ограничения прав необходимо отличать от смежных юридических категорий, в частности: от умаления и ущемления свободы личности. Умаление прав свидетельствует о принижении их социальной роли,

непризнании наличия субъективных прав у конкретного лица, умаления отвергают значимость определенного субъективного права, свободы или законного интереса в правоотношениях. Ущемления прав, в свою очередь, осуществляются в противоречие с основополагающими началами - действующими принципами права. Так, к примеру, не допускается ограничения прав по признакам расовой, религиозной и национальной принадлежности. Подобные акты априори противоправны. Кроме того, наряду с ограничениями, следует выделять имманентные пределы самих прав и свобод, которые устанавливают контур варианта поведения, не позволяют выходить за рамки содержания предоставленного правовыми нормами варианта поведения. Имманентные пределы есть у любого субъективного права, однако не любое право или свобода могут быть ограничены.

В-третьих, ограничения не могут касаться основополагающих прав и свобод, к примеру, права на жизнь, свободу совести, достоинство личности и т.п. Этот вывод подтверждает сразу несколько фактов. Первым из них является неразрывная диалектическую связь ограничений с запретами и обязанностями и соответствующими им формами реализации права - соблюдением и исполнением. Запреты и обязанности стоит признать, скорее не видом, а формой выражения ограничений прав и свобод личности. Схожую позицию высказал В.В. Барбин, назвав конституционные обязанности формой конституционных ограничений^[79]. Однако, к примеру, лишение жизни или унижение человеческого достоинства не несут какой-либо коррелирующей обязанности лица и не налагают запретов на него. Второй факт связан с природой самих ограничений, как особого инструмента правового регулирования, призванного обеспечивать и сохранять юридическое равенство субъектов правоотношений, с одной стороны, не допуская произвола и злоупотребления правами, а с другой, обеспечивая сохранение необходимого объема прав для этого равенства. Ограничение основополагающих

прав не согласуется с этими принципами. Третий факт связан с тем, что основополагающие права и свободы вообще невозможно ограничить в какой-либо части. Их можно только лишить. В этом случае возможны только две крайние альтернативы - либо основополагающее право (к примеру, право на жизнь) у субъекта присутствует, либо его нет вовсе.

В-четвертых, ограничения следует воспринимать, как с точки объективного, так и субъективного права. В первом случае речь идет о соответствии самих ограничений содержанию и принципам права, о чем говорилось выше, а во втором отражается характер самих ограничений, которые лимитируют меру возможного поведения (т.е. субъективное право) субъекта в правоотношениях. При этом, внеправовой характер ограничений не всегда означает их противоправности. Так ограничения личной свободы человека, помимо норм права, могут устанавливаться иными нормами, как социального, естественного, так и технического характера.

Из сказанного закономерно следует еще один вывод, связанный с тем, что ограничения прав и свобод человека и гражданина могут носить как правовой, так и внеправовой (социальный, психологический, физиологический и т.п.) характер. Вместе с тем, правовые ограничения могут касаться не только прав и свобод индивида, но и, к примеру, полномочий органов государства. Таким образом, не все ограничения свобод человека являются правовыми, равно как и не все правовые ограничения касаются только лишь индивидуальных прав личности.

При этом, объектами легализации ограничений могут являться лишь реально существующие и действующие права и свободы личности. Лимитация законных интересов самих по себе невозможна. Правовые стремления лица могут быть ограничены лишь путем наложения лимитов на субъективные права, обеспечивающие достижение указанных интересов.