<<
>>

Русская правовая традиция в контексте истории: сравнительно-правовой аспект.

На настоящем этапе развития отечественной правовой науки большинство ее представителей размышляют о наиболее перспективных путях развития российского права и государства, в связи с чем для многих из них в последнее время свойственно колебание из одной теоретической крайности в другую.

Так, после распада Советского государства ведущей идеологической парадигмой стала так называемая теория модернизации, предполагающая безусловное следование либеральным западноевропейским концепциям и отрицание всякой национальной специфики. Вспомнились известные высказывания П.Я. Чаадаева, например, «в крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Одним словом, мы жили и сейчас живем для того, чтобы преподать урок отдаленным потомкам.»179. Из контекста «выдирались» и тиражировались негативные, подчас уничтожающие саму возможность существования в России права как явления, высказывания известных правоведов. Так, один из авторитетнейших российских ученых, автор либертарной концепции правопонимания, профессор В.С. Нерсесянц, следующим образом характеризовал отечественное отношение к феномену права: «Стойкий и широко

распространенный правовой нигилизм, отсутствие сколько-нибудь значимого опыта свободы, права, самоуправления, демократии, конституционализма, политической и правовой культуры, подчиненное положение общества в его отношениях с ничем не ограниченной и бесконтрольной властью...»[180]. В.А. Четвернин и вовсе ставит русскую цивилизацию в ранг «не имеющих права на право» и в принципе не способных к регулированию правового характера[181].

Российские политические лидеры, разобравшись с «империей зла» или, по выражению «лидеров новой эпохи», «мерзостным лоховским общежитием в отдельно взятой стране, занимающей шестую часть суши» [182], начали строить демократическое правовое государство и инициировали создание таких моделей политико-правовых преобразований, которые фактически полностью копировали собой западные аналоги и отрицали национальную, «препятствующую прогрессу», специфику.

Страну захватила волна демократических реформ. Построенная по стопроцентно срабатывающему механизму развенчания мифа (в данном случае мифа о «всеобщем и скором коммунистическом благоденствии») парадигма захватила умы россиян и на какое-то время даже оправдала затянувшийся период нищеты, беспорядков и бандитизма. Но вскоре стало ясно, что, несмотря на возвышенные и дарящие надежду на скорейшее правовое «выздоровление», лозунги, страна не только не двигается в предложенном направлении, но, наоборот, все больше погружается в пучину непонимания народом издаваемых властью актов и, как следствие, установление правопорядка становится еще более проблематичным. Так, один из исследователей российской правовой культуры, А.И. Овчинников, отмечает, что «социально-психологические исследования правосознания россиян последних лет на предмет их отношения к западноевропейской системе

правовых ценностей, которую мы позаимствовали не столь давно, показывают, что факт знания и даже рационального одобрения тех или иных правовых принципов и норм никак не сказывается на реальном поведении опрошенных граждан, стоило им попасть в экстремальную проблемную ситуацию. Кроме того, эти нормы и принципы во многих случаях совершенно неправильно поняты, смысл их искажен, воспринят в соответствии с отечественными традициями»[183].

В обществе растет разочарование, направленное теперь уже на либеральные правовые ценности[184]. И на первый план выходят противники теории модернизации с утверждениями о российском «мессианстве», о совершенно ином подходе к формированию права и государства, о стопроцентном отрицании уже европейского пути развития. Как следствие, в правовой науке получают распространение высказывания о загнивании западноевропейского общества, о потере им духовно-нравственных ориентиров и об уникальности исконно русской правовой традиции.

Мы предлагаем рассмотреть отечественную правовую культуру в историко-культурном ракурсе, что позволит проследить определенную цикличность и гармонию в эволюции различных сторон правовой жизни и, прежде всего, сконцентрироваться на социокультурной принадлежности самого права как явления.

Описанные выше подходы к восприятию права нашими соотечественниками (причем как восхваляющие национальные особенности, так и утверждающие их полную никчемность, и неприемлемость), как правило, весьма категоричны и рассматривают только одну сторону правовой жизни и один блок правовой культуры. В первой части нашего исследования мы говорили, что полагаем правовую культуру общества состоящей из двух одинаково значимых элементов - народной и государственной правовых культур, проявляющихся в существовании двух взаимосменяющих и взаимодополняющих друг друга исторических типов

права: обычного и позитивного, которые (при гармоничном развитии общества) должны сформировать общий третий - постпозитивный - тип, причем последний возрождает основные черты первого типа, но при этом включает в себя адекватные для культуры конкретного общества нововведения и рациональные схемы. Думается, что в данном контексте применимы слова историка Эрих Аннерса о том, что «народ состоит из цепи поколений, составляющей единое целое из мертвых, живущих и тех, кто придет в будущем. Можно сказать, что, таким образом, народ составляет органическое единое целое во времени и пространстве. Задача политики - беречь это органическое единство, особенно защищать интересы тех, кто придет в будущем, не теряя исторического наследия»185. Именно для организации такого рода гармонии и необходимо определиться с тем, какие стороны правовой жизни объективно подлежат и поддаются реформированию, а какие ее аспекты необходимо лишь учитывать, как сущностные неизменные архетипические установки социокультурного базиса, и ни в коем случае не опровергать «прогрессивными» нововведениями существующие в этой сфере аксиомы.

Указанную выше схему можно проследить, характеризуя эволюцию права как явления в целом.

По мнению историков и антропологов права, само стремление к формированию правовых норм основывается на биологически заложенном в человеке желании выжить, то есть, во-первых, в желании удовлетворить свои физиологические потребности, а, во-вторых, в желании, содержащем в себе некую стихийную готовность к возмездию.

Для того, чтобы защитить себя, человеку приходилось как наносить удары, так и защищаться. Самооборона и жажда мщения имеют в своей основе одни и те же корни, заложенные в биологической природе каждого человека.

Формирование права, которое присуще родовому строю, исходит из разрешения отдельных конфликтных ситуаций. Поэтому первое право и

называется «казуистическим» (казус-случай), то есть также, как и источник права, характеризующийся такого рода юридической техникой. Последняя обладает также другой особенностью - объективизмом; в отличие от того, что делает сейчас центральная власть (имеет возможность проверять факты и устанавливать, какие из них она возьмет за основу), в первобытном обществе без реальной и точной объективности ни о каком примирении речи идти не могло.

В дальнейшем обстоятельства могли определить (и определили) массу вариантов дифференциации правовых норм. Допустим, при невысокой плотности населения, нетяжелых и неопасных для жизни способах добывания продуктов питания - люди миролюбивы, а правовые нормы не жестоки. Наоборот: если была постоянная борьба между племенами, кровная месть становилась атрибутом непримиримости, а правовые нормы все более и более ужесточались. Поэтому, например, нет ничего удивительного, что кровная месть и родовая вражда играли столь значительную роль в древних северогерманских и арабских родовых кланах186.

Кратко описанный выше период занимает огромный исторический промежуток времени, в течение которого формируется первый - обычный - тип права. Отметим, что второй - государственный, или рукотворный - тип права, во-первых, возникает позже первого и, таким образом, уже никак не может быть независимым от него, а во-вторых период его формирования гораздо более краток, а сам процесс формирования гораздо более субъективен, так как в большей степени зависит от стоящих во главе государства конкретных людей, и в меньшей степени от объективных климатических и географических условий. Не говоря уже о том, что во многом именно исторически первый тип права предопределяет саму дифференциацию государственных органов, их становление и развитие.

Профессор Эрих Аннерс говорит о том, что в период родовой общины у всех народов было три одинаковых общественно-правовых органа: король

(военный вождь и возможно верховный жрец), народное собрание (войско племени) и совет старейшин. По мере повышения уровня культуры роль третьего органа у европейских народов серьезно возрастает. У восточных же народов, географические условия проживания которых были гораздо тяжелее, что породило феномены власти-собственности и централизованной редистрибуции, описанные в предыдущей главе, повышается роль первого органа (т.е. верховного управленца), что вкупе c уже сформированным специфичным типом обычного права, дает свою, оригинальную, государственно-правовую традицию.

Профессор Эрих Аннерс также утверждает (и у нас нет оснований сомневаться в его выводах), что антропологически основной мотивацией первых правовых норм необходимо считать поиск древними людьми эквивалентности, так как считается, что каждый индивидуум в силу своей биологической природы уже изначально наделен чувством некой пропорциональности, которое заставляет его как общественного субъекта самостоятельно формировать собственное поведение по отношению к себе подобным187.

И, получается, что если на Востоке самым безусловным и «правильным» обоснованием эквивалентности считалось соответствие самодержавной воле, а нежелание ей подчиняться влекло за собой жестокие принудительные меры, то в древнеримском государстве не было необходимости в применении жестких мер в целях абсолютного подчинения своих граждан самодержавному господству власти, так как такового господства вообще не было, а основным господствующим принципом был «suum cuique» («каждому свое»), в реальности разделявший все население на свободных (граждан) обладавших всеми правами, и несвободных (рабов), не обладавших правами и свободами вообще.

На наш взгляд, описанные выше моменты имеют огромное значение для формирования современного российского права. Ведь прежде чем

приступить к реформам, которые, безусловно, необходимы в сложившейся кризисной ситуации, нужно определиться с основаниями права как элемента культуры, проследить ход его исторического развития (в русле какой традиции - западной или восточной - оно в большей степени формировалось), оценить (на базе всего указанного) перспективы его дальнейшего развития и только тогда приступить к реформированию.

Иными словами, нужно «раскрыть истоки и корни наших исторических традиций для того, чтобы суметь понять наше нынешнее нелегкое положение»[188]. Иначе мы рискуем вернуться в 90-е годы XX века, когда принятая Конституция, очень демократическая и очень «правильная», по мнению тогдашних законодателей, но, к сожалению, совершенно несоответствующая реалиям российского (вернее, еще полусоветского) общества, очень быстро (и очень естественно) начала дополняться нисходящим бессистемным, противоречивым и нестабильным законодательством. В попытках хоть как- нибудь оправдать собственное некачественное «творчество», законодатель создавал все новые и новые правовые массивы. А решение проблемы, на наш взгляд, было совсем в другом. Надо было лишь взглянуть на право не как на инструмент классовой борьбы (пережитки советского прошлого) и не опираться на него в попытках создать не существовавший на тот момент класс капиталистов, а наконец «вписать» право в общую конструкцию общества, которая, кроме собственно социально-классовой структуры и форм собственности, включает в себя еще и философию миро- и правопонимания, нравы, обычаи, законы общества, его знания, навыки, умения и т.д.[189]. Мы не отрицаем обновления и даже заимствования как необходимого для любого общества элемента его развития, тем более в современных условиях глобализации. Мы лишь полагаем обязательным признать тот факт, что историческое развитие культур (и права как их элемента) происходит в условиях их взаимодействия и взаимовлияния. В итоге, безусловно,

достижении одних культур воспринимаются другими, но в ходе этого процесса важно, чтобы различия между культурами страны донора и страны- реципиента не были чрезмерно большими. В противном случае может произойти отторжение воспринимаемой культуры, в частности, правовой[190]. Что, на наш взгляд, и произошло в нашем обществе 20 с лишним лет назад.

Итак, процесс реформирования мы полагаем необходимым начинать с выработки новых теоретико-методологических парадигм, с помощью которых могли бы быть изучены как само российское право, так и особенности его функционирования и развития в современной социокультурной реальности. Мы считаем, что такими методологическими основаниями должны стать следующие моменты.

Во-первых, признание факта, что «сила и особенность права в том, что его основания никогда не были в нем самом; оно не аксиоматично»[191]. Иными словами, мы считаем, что основой всей правовой науки должно стать понимание, что право (впрочем, как и любой другой социальный институт) не может существовать ради самого себя. Право - это не данность природы, как дождь, гроза или дерево. Право антропозависимо, оно формируется в результате воздействия человека на окружающий мир. И поэтому правовые нормы должны быть обусловлены прежде всего ценностными воззрениями общества, его создающего, и формироваться для обеспечения интересов конкретного социума.

Во-вторых, в отличие от животного, чьи поступки обусловлены инстинктами биологического характера, человек - существо разумное, сумевшее сформировать для себя еще один уровень инстинктов - социальных, по механизму действия совпадающих с биологическими; они же именуются в настоящем исследовании архетипическими социальными установками. А произошло это потому, что «человек разумный» - это единственное живое существо, сочетающее в себе как человека витального -

биологическая составляющая, так и человека социального - политического, морального и юридического «животного». Таким образом, человек формируется дважды - на первом этапе природой, одинаковый для всех государств и обществ, а на втором этапе - обществом, как продукт этого общества, приспособленный под цели и условия жизни конкретного этноса. И соответственно, право, формируемое обществом «под себя» и для себя, может им же самим и меняться, в соответствии с изменяющимися условиями жизни. Другое дело, что такие изменения, как уже было отмечено, не должны носить кардинального характера и противоречить абсолютным ценностям общества, безусловное следование которым как раз и носит характер приобретенного социального инстинкта. Думается, что прав председатель Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькин, говоря о том, что «помимо умных книг и великих прецедентов необходимо учитывать еще одно слагаемое - реальную жизнь. А у этой жизни есть свои законы и свои права. Она идет своим путем». По его мнению, нужно постараться «предугадать этот путь, начать двигаться по нему и ... увлечь жизнь в нужную сторону. .. не чинить препоны реальному общественному прогрессу, а оседлать его и направить в верное русло»[192] . Мы склонны согласиться также и с профессором Эрихом Аннерсом, который утверждает, что право как таковое не должно представлять собой трудную для соблюдения и сложную в техническом отношении категорию, присущую только профессиональным юристам, а наоборот, оно должно применяться в соответствии с теми требованиями в соблюдении морали и здорового благоразумия, которые господствуют в данном конкретном обществе[193].

Таким образом, исследуя право, мы должны одновременно рассматривать две равнозначные ценностные величины - человека и социум. Первоначальная палитра возможных моделей социального взаимодействия одинакова для любого общества. В дальнейшем происходит, используя

терминологию социологов П. Бергмана и Т. Лукмана, хабитуализация, или по-русски, процесс «опривычивания» действий, предшествующий процессу институционализации[194]. Формируемая матрица предпочтений, безусловно, в большей степени, особенно на начальных этапах правогенеза, зависит от объективных географических и климатических условий. Любое действие, которое часто повторяется, становится образцом, и впоследствии такие «опривыченные» действия, в зависимости от их социального предназначения, в определенных культурно-исторических условиях начинают субъектом классифицироваться, распределяться по определенным типам и становятся образцами, которые воспроизводятся с экономией усилий и ipso facto осознаются как образцы поведения. Следовательно, «даже одинокий человек находится в компании тех действий, которые он должен совершить»[195]. Таким образом, типизация опривыченных действий стимулирует образование институтов, создание которых одобряется членами сообщества как необходимых или желательных в определенных социально-культурных условиях и которые доступны для их понимания своей целесообразностью в конкретных ситуациях. Известный русский историк В.О. Ключевский подтверждает указанную концепцию, начиная свой знаменитый «Курс русской истории» с фразы, что не существует общества, свободного от идей, как бы мало оно ни было развито, само общество - это уже идея, потому что общество начинает существовать с той минуты, как люди, его составляющие, начинают осознавать, что они - общество[196].

Безусловно, если применять концепцию хабитуализации непосредственно к правогенезу, то вышесказанное в большей степени характеризует его первый этап, стадию санкционирования обычая. В.И. Сергеевич полагает, что «обычное право возникает под воздействием двух сил. Во-первых, индивидуального сознания насущных интересов

человека, под влиянием которого определяется тот или другой способ его действий. Это - начало автономии. В его основе - личный интерес, личное усмотрение о том, что должно быть при данных условиях, а не отвлеченная идея правды и справедливости. Но самоопределение само по себе не творит еще обычного права. Из него возникают только отдельные действия, известная практика. Если действия личной воли разных лиц будут одинаковы в одинаковых случаях и их накопится значительная масса, возникает вторая сила, побуждающая всех знающих о существовании известного образа действий, известной практики действовать также. Это - сила обыкновения. Образ действий, избранный некоторыми, наиболее энергичными людьми, становится общей нормой, обычаем, благодаря тому, что другие привыкают более или менее пассивно действовать также. .Обычай идет не от общего, а от индивидуального убеждения (желания следовать наиболее передовым людям), но становится более или менее общим»[197]. Тем не менее, все это первое право в большей степени носит характер казуального и является продуктом хабитуализации. Вплоть до появления «Моисеева права», в котором впервые за всю историю существования античного права была предпринята попытка формирования абстрактных заповедей закона (десять заповедей Иисуса или dekalog сформулированы уже не на основе примитивной казуистической техники, а на принципе общих правил человеческих отношений), все право является примитивным и представляет собой комплекс казуистических обычаев.

Тем не менее, мы полагаем, что рационализация психики человека в процессе эволюции не означает утрату ею своих древних традиционных свойств. Черты мифологического (традиционного) мышления удерживаются и в психологии современных людей. Считается, что они занимают в ней весьма периферийное положение. Но еще раз подчеркнем: нам кажется, что реальное (а не желаемое и прогнозируемое на основе рациональных схем)

поведение в большей степени определяется бессознательными, инстинктивными мотиваторами (пожалуй, мы в меньшей степени имеем в виду в данном случае договорную сферу, где индивид имеет возможность действительно рационально взвесить все аргументы за и против и принять взвешенное решение, именно сознательного характера). По утверждению профессора Э. Аннерса, «ценность общественных институтов проявляется в том, что они фактически продолжают существовать в той форме, в какой они находятся в любой момент времени»198. А значит, в определенных ситуациях нормативы описанного выше типа могут овладеть человеческим сознанием полностью, определив тем самым господство политико-правовых практик, свойственных ранним стадиям социо- и политогенеза.

Таким образом, можно предположить, что большая часть первых социальных регуляторов (в том числе и правового или предправового характера) возникла без какой-либо сознательной деятельности, а вследствие вероятностного отбора случайных поведенческих актов, осуществлявшегося на базе критерия выживания раннего социума, либо привнесенного в этот социум наиболее активными харизматичными его представителями. В.О. Ключевский выделяет три основных исторических силы, которые строят людское общежитие: человеческая личность, людское общество и природа страны. Русский историк считает, что каждая из этих сил вносит в состав общежития свой запас элементов или связей, в которых проявляется ее деятельность и которыми завязываются и держатся людские союзы. А элементы общежития - это либо свойства и потребности нашей природы, физической и духовной, либо стремления и цели, какие рождаются из этих свойств и потребностей при участии внешней природы и других людей, то есть общества: либо, наконец, отношения, какие возникают между людьми из их целей и стремлений. Сообразно с таким или иным происхождением одни из этих элементов могут быть признаны простыми или первичными, другие -

производными вторичного и дальнейших образований из совместного действия простых[199].

Предлагаем проанализировать процесс становления славянского «общежития» для дальнейшей характеристики социальной регуляции как его важнейшего элемента. Мы считаем, что именно государственно-правовой аспект эволюции нашего общества, в частности те факторы, которые планируется описать ниже, стали основанием для формирования выделяемых ниже архетипов российской правовой культуры.

Начнем с анализа первых этапов русской государственности. В ненаучных кругах принято считать, что русская культура-государственность в лучшем случае частично, а в худшем - полностью, заимствована от варягов, привнесена Рюриком в едва развитую, насквозь нигилистическую языческую Русь. А православие, «подаренное» Византией, в свою очередь якобы сделало «дикого» славянина цивилизованным человеком. При этом языческая вера почему-то служит доказательством общего культурного невежества славянского общества, а малая отделенность властных структур от общества в целом - показателем низкого государственно-правового уровня развития древних славян. Дабы сделать свое исследование органичным, а не утверждать голословно ложность вышеприведенных утверждений, предлагаем провести небольшой экскурс в историю становления славянской государственно-правовой культуры, для сравнения ее (славянской культуры, О.М.) с западным, считающимся более успешным, аналогом.

Возвращаясь к сочинениям В.О. Ключевского, на мнение которого в контексте исторической науки мы считаем возможным опираться, утвердим для дальнейшего использования следующую схему эволюции рода в государственно-организованную общность. Итак, по мнению русского историка, род через нарождение разрастается в племя, генетическая связь

которого выражается в единстве языка, в общих обычаях и преданиях, а из племени или племен посредством разделения, соединения и ассимиляции составляется народ, когда к связям этнографическим присоединяется нравственная, сознание духовного единства, воспитанное общей жизнью и совокупной деятельностью, общностью исторических судеб и интересов. Наконец, народ становится государством, когда чувство единства получает выражение в связях политических, в единстве верховной власти и закона. В государстве народ становится не только политической, но и исторической личностью с более или менее ясно выраженным национальным характером и сознанием своего мирового значения[200].

Таким образом, процесс образования государства - органичный, но специфицированный в рамках конкретного комплекса объективно- субъективных условий. Именно поэтому не представляется возможным анализировать его правильность-неправильность, эффективность- неэффективность. Как и невозможно в принципе утверждать что-либо об уровне цивилизованности и культуры какого-либо народа или государства, опять же потому, что тогда необходимо будет признать первенство или модельность какой-либо инварианты исследуемого явления, что методологически невозможно и совершенно антинаучно. Можно привести в доказательство основной тезис движения стоиков (одного из древнеримских философских течений, положивших начало как раз западноевропейской правовой культуры), о том, что «невозможно отыскать какой-либо иной принцип или какой-либо иной источник справедливости, кроме как данного нам самим Зевсом и Природой. Когда мы хотим что-то сказать о добре и зле, то в качестве исходных точек любого нашего рассуждения всякий раз

должны служить Бог и Природа»)[201]. Цицерон говорит: «Имеется истинный закон, праведный разум, согласный с природой; он неизменен и вечен»[202].

Итак, мы предлагаем оценить степень действительной развитости древнеславянского общества, опираясь на те фактические моменты, которые реально доказаны антропологической и исторической науками.

Начнем с небольшого сравнительного анализа эволюции культур так называемого «культурного центра» современного мира и Древней Руси. Считается, что призвание варягов произошло в конце IX века нашей эры. К тому времени Русь якобы находилась на весьма низком уровне развития и не могла претендовать на сравнение с (опять же, якобы) более развитыми западными государствами.

Временем появления протославян как отдельной языковой и культурной общности считается I-II вв. до нашей эры. Наши предки, по мнению большинства исследователей, пережили ряд культурных трансформаций, которые не раз вплотную подводили их к образованию первичной политической организации, хотя само государство им, по разным причинам, на ранних этапах сформировать так и не удалось. Таким образом, начала государственно-правовых традиций славянских народов теряются в глубинах тысячелетий, но и дошедших до нас отрывистых сведений достаточно, чтобы утверждать, что у славян была богатая мифология, существовали комплексные представления о миро- и космо- устройстве, о законе, о месте человека в мире, о жизни, о смерти, то есть обо всем, что свидетельствует о наличии развитой культурной составляющей, в этом, пусть и языческом, но духовно весьма наполненном, обществе. В.В. Иванов и В.Н. Топоров говорят о наличии у наших предков «славянского мифологизированного права» или «древнего славянского права» [203]. А

некоторые исследователи и вовсе утверждают, что первые попытки

образования государства у славянских народов отмечаются, судя по некоторым данным, задолго до начала новой эры. Глупо спорить или соглашаться с тем, что невозможно доказать - слишком мало фактических данных, а имеющиеся с одинаковым успехом доказывают, как возможность существования оформленной политической организации у славян, так и просто попыток его создать. Но, какой бы ни была истина, можно с уверенностью утверждать, что несмотря на неблагоприятные климатические, демографические и социальные условия, на периферийное положение, не позволявшее нашим предкам контактировать с западными соседями, древнеславянская (или праславянская) культура действительно существовала, была весьма самобытной и имела собственные основы и потенциал, который и был реализован в последующей истории славянских народов.

Равенство. Права человека URL:

славянского права // Славянского языкознание. 8

И это - момент, на котором мы бы хотели акцентировать внимание. Корни западных государств во многом обрублены ими же самими. Таким образом, наши западные «коллеги» начали свое реальное цивилизационное развитие только с XI-XII вв. нашей эры, революционно обрубив свои же «обычно-правовые» корни, массовыми репрессиями подавив естественное в такой ситуации несогласие населения. Эта же судьба, кстати, ждала и наше общество, но гораздо позже (возможно, поэтому уничтожить обычно­правовые аспекты правовой культуры так и не удалось) В Европе, по утверждению французского компаративиста Рене Давида, современная модель права оформляется только с XIII века, начинается подлинная история европейского права, а до этого были лишь элементы, с помощью которых создавалась система, поскольку обычное право германских, романских и других народов еще не позволяет говорить о системе и, быть может, даже о праве как таковом204.

Нет, мы не отрицаем и ни в коем случае не забываем о римском праве. Мы лишь предлагаем учесть некоторые особенности, во-первых, его

формирования, а, во-вторых его последующей рецепции. Для начала не стоит забывать о единстве римской и эллинистической культуры (как и о том, что древние римляне, завоевавшие эллинов, были на гораздо более низком уровне развития). Римляне с огромной пользой для себя восприняли интеллектуальные и эстетические идеалы эллинистической культуры. По словам Горация, «Греция одержала победу над серой властью победителей и ввела свою культуру в крестьянские дома Латии». Через 500 лет ситуация повторится, когда более высокоразвитая римская культура - в особенности правовая - окажет аналогичное влияние на германцев, в свое время завладевших провинциями Западного Рима[204]. Таким образом, мы отмечаем, как минимум, два культурных «провала» в западноевропейской истории на ранних этапах ее развития.

Далее следует завоевание восточных провинций Рима пришельцами с Востока, после чего римские военные деятели тут же соприкоснулись с их представлениями о власти и самодержце. До захвата римские императоры старались отделять светскую власть от религиозной, считая, что богам отождествление не понравится. В отличие от Востока, где самодержец всегда был богом на земле. Лишь римские императоры Калигула и Домициан рискнули принять типичный для восточных представлений императорский титул царя и бога (dominius et deus). Переход же к доминату (являвшийся следствием вышеупомянутого захвата) был ознаменован тем, что римский император Аврелиан принял титул «царя и бога» и диадему - восточный символ царского достоинства. После этого вводится самодержавный суд. Теперь император уже не государственный деятель, он - бог[205]. Таким образом, на этом этапе происходит смешение двух совершенно разных государственно-правовых моделей, что не могло не сказаться на дальнейшем ходе развития западной цивилизации. Естественным итогом разложения всей системы римской государственности стал период разложения римской науки.

Причина, по мнению профессора Эриха Аннерса, в том, что римский император стал все более настойчиво внедрять методы формирования правовой системы на основе создававшихся им специальных учреждений и личном контроле существовавшей тогда системы судебной практики. Судей поставили перед фактом, что любой неясный для них правовой вопрос разрешается самим императором, который отвечал на их запросы отдельным письмом-рескриптом (rescriptum - предписание). В период распада Рима (середина III века н.э.) юридическая наука окончательно пришла в упадок, чтобы потом возродиться в Восточном Риме (юридические школы в Константинополе и Бейруте) благодаря стараниям императора207.

Вскоре происходит третий крупный культурный «провал» в истории западноевропейской государственно-правовой традиции. Западный Рим, с трудом продержавшись до конца V в. н.э., наконец пал. На бывших территориях Западного Рима начинают образовываться германские государства.

Германцы во многих отношениях пребывали еще на уровне родового общества и, как следствие, основным регулятором общественных отношений для них являлось примитивное право. Они продолжали оставаться чуждыми к восприятию высокоразвитой римской культуры в области гуманитарных, общественных и естественных наук, а также в сфере технической культуры. Как это очень часто случалось в истории, завоеватели в конце концов сами оказывались завоеванными более высокой культурой. Они очень скоро научились рассматривать эту культуру в качестве примера для подражания. Одним из наиболее действенных факторов в этом отношении, безусловно, явилась получившая в этот период огромное влияние христианская церковь. После принятия христианства правящая германская элита оказалась под сильным влиянием православного духовенства, благодаря которому она

синтезировала античное религиозное и философское мышление, которое это духовенство представляло[206].

Естественно, в связи с гораздо более низким уровнем развития, для германцев становится совершенно невозможным восприятие римского права в его классическом виде. И появляется феномен, в истории получивший наименование «вульгарного римского права» - легкодоступного народного метода формирования права на базе использования классических римских правовых норм. Вульгарное римское право германцев характеризовалось весьма примитивным уровнем формирования правовых понятий и было, таким образом, с чисто технической стороны сравнительно настолько близко собственным представлениям германцев о методах его формирования, что сам факт его романизации, реализовавшийся принятием отдельных правовых норм римской системы права, вполне можно считать совершенно естественным явлением[207].

Еще больший интерес представляет английское право, так как влияние на него со стороны римской правовой системы носило менее выраженный характер, чем это наблюдалось на континенте. К сожалению, в рамках данной работы не представляется возможным охарактеризовать уникальный путь его формирования, без какой-либо опоры на традиции эллинской государственности, от самых примитивных форм до высокоразвитой правовой системы на настоящем этапе. Но сам факт того, что такое формирование (совершенно уникальное, основывавшееся только на собственных культурных традициях) имело место быть, мы считаем необходимым и очень важным упомянуть.

Итак, в описываемый период происходит серьезная романизация германских племен. Но со значительными изменениями самой романской системы. Существовавшие в тот период времени в романской системе государственности авторитарные методы были совершенно чужды и просто

ненавистны свободолюбивым германцам, человеческим идеалом которых был прежде всего независимый свободный воин, а общественный идеал, а протяжении длительного времени основывался на взглядах, характеризовавшихся решением возникавших перед обществом задач на основе добровольного взаимного сотрудничества всех членов общества. Потому, когда императорская военная власть, администрация и законы больше уже не могли гарантировать обществу социальную стабильность и надежность его существования, люди стали «пристраиваться» к крупным землевладельцам. На всех территориях бывшего Западного Рима, а позже и Восточного Рима, возникли новые социальные формы организации, которые были в состоянии создать условия для внутренней и внешней безопасности210.

В само понятие «Европа» вслед за профессорами Эрихом Аннерсом и Л.С. Васильевым, мы предлагаем вложить как географический, так и культурно-идеологический смысл. Как западноевропейская, так и восточноевропейская системы культур, если рассматривать их с перспективно-исторической точки зрения, безусловно созданы на базе эллинистической культуры. Для чисто символического определения западноевропейской культуры ученые обычно ссылаются на Иерусалим, Афины и Рим. Именно упомянутые города явились источником тех бурных культурных потоков, которые, объединившись, создали предпосылки для развития будущей западноевропейской культуры. Если таким же символическим путем определить происхождение восточноевропейской культуры, то так же естественно будет сослаться на Иерусалим, Афины и Константинополь. На Западе источником дальнейшего развития цивилизации был Рим, в то время как на Востоке - Константинополь. Образно говоря, греческая интеллектуальная база явилась той плавильной печью, в которой воедино слились иудейская религия, греческая философия и римская государственно-правовая система. Поскольку Россия с исторической точки

зрения испытала на себе сильное воздействие эллинистического культурного наследия, то было бы ошибкой исключить эту страну из обзора основных направлений в развитии европейской правовой истории, так же как было бы ошибкой проигнорировать вопросы, относящиеся к формированию англо­американского права.

После всего сказанного необходимо наконец вплотную рассмотреть понятие «Европа», выяснить его происхождение, раскрыть содержание понятий «Западная» и «Восточная Европа».

В сложившейся исторической ситуации (описываемой выше), в эпоху с VI по XII вв. ни Юстиниан, ни его будущие преемники в качестве императоров Восточного Рима, не заявляли о своих притязаниях на роль верховных правителей государственными территориями, принадлежащими Западному Риму.

Окончательно сложившееся представление о «Западной Европе» происходит со времен Карла Великого. Название «Восточный Рим» первоначально не входило в понятие «Европа»211.

Итак, мы видим, что то, что сегодня принято называть западноевропейской государственно-правовой традицией, не развивалось непрерывно и безошибочно, как принято считать, а переживало в своей истории резкие взлеты и падения, в результате которых сама традиция претерпела весьма значительные изменения. Также мы видим, что эллинистическая культура, ставшая родоначальником всей европейской государственно-правовой традиции, сформировала, как минимум два основных течения - восточно-европейское и западноевропейское, одинаково имеющие право на существование и признание. Другое дело, что, на наш взгляд, русская правовая традиция в полной мере не относится ни к той, ни к другой, а имеет свои специфические особенности как формирования, так и развития, которые мы считаем необходимым учитывать при проведении каких-либо исследований в данной сфере сегодня.

3.2.

<< | >>
Источник: Мирошниченко Ольга Игоревна. РУССКИЙ КУЛЬТУРНЫЙ АРХЕТИП КАК СРЕДСТВО ИДЕНТИФИКАЦИИ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ПРАВА. ДИССЕРТАЦИЯ на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Москва - 2016. 2016

Еще по теме Русская правовая традиция в контексте истории: сравнительно-правовой аспект.:

- Авторское право - Аграрное право - Адвокатура - Административное право - Административный процесс - Антимонопольно-конкурентное право - Арбитражный (хозяйственный) процесс - Аудит - Банковская система - Банковское право - Бизнес - Бухгалтерский учет - Вещное право - Государственное право и управление - Гражданское право и процесс - Денежное обращение, финансы и кредит - Деньги - Дипломатическое и консульское право - Договорное право - Жилищное право - Земельное право - Избирательное право - Инвестиционное право - Информационное право - Исполнительное производство - История - История государства и права - История политических и правовых учений - Конкурсное право - Конституционное право - Корпоративное право - Криминалистика - Криминология - Маркетинг - Медицинское право - Международное право - Менеджмент - Муниципальное право - Налоговое право - Наследственное право - Нотариат - Обязательственное право - Оперативно-розыскная деятельность - Права человека - Право зарубежных стран - Право социального обеспечения - Правоведение - Правоохранительная деятельность - Предпринимательское право - Семейное право - Страховое право - Судопроизводство - Таможенное право - Теория государства и права - Трудовое право - Уголовно-исполнительное право - Уголовное право - Уголовный процесс - Философия - Финансовое право - Хозяйственное право - Хозяйственный процесс - Экологическое право - Экономика - Ювенальное право - Юридическая деятельность - Юридическая техника - Юридические лица -