§ 2. Проблемы легализации ограничений частных и публичных прав личности

Основным назначением права, как регулятора общественных отношений, является создание их упорядоченной системы, в которой поведение субъектов является правомерным, основанным на принципе законности.

Элементом любого, в том числе, публичного правоотношения, являются субъективные права и свободы. В последнем случае, они носят публично­правовой характер. Теория публичных прав личности имеет давнюю историю, родоначальником которой следует признать немецкого ученого-позитивиста Г. Еллинека. По его мнению, индивидуальные публичные права «существенно отличаются от частных прав тем, что они связаны непосредственно с личностью. Они не имеют, в противоположность частным правам, независимого от личности объекта. Порождаемые ими притязания, которыми исчерпывается практическое значение этих прав, вытекает непосредственно из способностей, признаваемых правопорядком за индивидом. Все эти способности означают длящееся отношение индивида к государству, на них основаны правовые состояния, служащие базисом отдельных публично-правовых притязаний. Всякое публично­правовое притязание вытекает таким образом непосредственно из определённого

положения лица по отношению к государству, которое, по образцу античного права, можно назвать status-oм этого лица»^[131]. Одновременно с этим, названные притязания можно разделить на три большие группы. К первой из них относятся такие требования по защите своих интересов, которые опосредованы возможностью индивидуального проявления личности, образующейся за вычетом правовых ограничений и формирующей, тем самым, индивидуальную свободу лица.

Концепция индивидуальных публичных прав была воспринята и получила развитие благодаря трудам отечественных правоведов, в частности: В.Н. Дурденевского, А.И. Елистратова, Б.А. Кистяковского, А.А. Рождественского, Е.Н. Трубецкого, Б.Н. Чичерина и других. В советской литературе затронутая нами тема практически не исследовалась. В качестве первопричины этого следует признать отрицание, как таковой, частной сферы в праве. В результате чего, отдельное выделение сферы публичной вполне логично воспринималось как неуместное. Позиция по этому вопросу была предельно четко сформулирована В.И. Лениным в письме Д.И. Курскому 1922 года: «Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное»^[133]. Вместе с тем, на сегодняшний день, в современной отечественной юридической науке теория публичных прав личности переживает свое возрождение^[134].

Дифференциацию прав на частные и публичные стоит производить через призму тех правоотношений, в которые эти права входят. Суть же публичных прав и свобод, в современной интерпретации, следует сводить к тому, что их носитель либо сам выступает субъектом публично-правовой деятельности, либо вступает в отношения с организациями публичной власти, основное место среди которых, безусловно, принадлежит государству.

В качестве примера первого из названных критериев, можно привести публично-правовой статус лица, обуславливающий появление у него определенных полномочий. В частности, у должностных лиц органов государственной или муниципальной власти, государственных и муниципальных служащих, лиц, привлеченных на временную ответственную должность, к примеру, общественных инспекторов, привлеченных на общественных началах для проведения проверки в соответствии с Федеральным законом «Об основах общественного контроля в Российской Федерации»^[135], членов окружных избирательных комиссий, формируемых на определенное время и т.п.

Примером второго критерия является вступление лица в публичные правоотношения, в частности, связанные с оспариванием нормативных и ненормативных правовых актов полностью или в определенной части, а также

решений и действий (бездействия) органов государственной власти и местного самоуправления, должностных лиц, государственных и муниципальных служащих, защитой своих политических интересов и т.п.

Таким образом, публичные права относятся к индивидуально определенному лицу, образуя меру его возможного поведения в публично­правовом отношении, куда он входит в качестве субъекта. В корне неверным было бы признать публичным правом совокупность правомочий целой группы лиц. Права могут совпадать, но для каждого лица они являются индивидуальными, независимо от их характера. Поэтому, говоря о любом субъективном праве, в том числе, публичном, необходимо подразумевать конкретного носителя этого права - субъекта, которым, впрочем, может быть и организация.

Следует отметить тот факт, что проведение процедуры юридической легализации, равно, как и все правовое регулирование, в целом, априори предполагает взаимодействие публичной власти и личности. При этом указанная связь, отнюдь не всегда обуславливает формализацию лимитов именно публичных прав. Ограничиваться могут любые права, в том числе касающиеся, исключительно, взаимодействия частных интересов разных лиц.

Таким образом, современное российское законодательство, среди прочих, позволяет выделить две крупные группы прав: частные и публичные. Учитывая тот факт, что взаимоотношение человека с государством является постоянным, хотя бы потому, что последнее, закрепляя меру возможного поведения, является участником общерегулятивных правоотношений, критерием для дифференциации частных и публичных прав является наличие или отсутствие, именно, прямого (непосредственного) взаимодействия субъекта с организациями публичной власти: государством, органами местного самоуправления и общественного контроля, если последним делегированы властные полномочия, а также защита публичных интересов, для достижения которых требуется право.

Однако зачастую личная политическая заинтересованность подменяется понятиями общественных и государственных интересов. Учитывая тот факт, что

данные категории имеют неразрывную диалектическую связь с категорией юридических ценностей, интерпретационной по своей природе, их следует признать юридической фикцией. Это обстоятельство, с одной стороны, затрудняет применение названных категорий на практике, а с другой, позволяет скрыть истинную мотивацию легализующего их субъекта. Общественные интересы недопустимо воспринимать как единое целое, так как само общество не является, в подлинном смысле, однородной структурой, а представляет собой систему взаимосвязи входящих в него субъектов.

Сказанное, отнюдь, не означает нашего отрицания названной категории. Фиктивность здесь выражается в условном идеализированном обобщении законных интересов отдельных лиц. Отражая свою позицию, отметим, что, с одной стороны, поддерживая тезис Н.А. Власенко относительно того, что «отсутствие определенности в содержании и формах выражения права лишает его возможности регулировать общественные отношения»^[137], с другой стороны, следует признать необходимым использование в юридической технике обобщающих категорий, призванных значительно упростить правовой материал.

Выход же проблемы видится в следующем. Легализация ограничений прав отдельных лиц по мотивам защиты интересов общества и государства, должна быть сопряжена с процедурами легитимации самим обществом подобных действий. Возвращаясь к уже освещенному вопросу, дополнительно отметим, что в данном случае процесс легитимации должен быть не номинальным, а реальным общественным одобрением проводимых ограничений, включенным в процедуру их легализации путем проведения референдумов, общественных слушаний, создания необходимых площадок для обсуждения и т.п.

Безусловно, даже в совокупности все эти меры в отдельных случаях могут быть неэффективными, однако с их помощью государству необходимо отойти от вредной в конечном своем результате, концепции прагматизма, где «цель

оправдывает средства».

Юридическая и политическая практика, проводимые при отсутствии консолидирующих начал, могут обернуться серьезными и трудноразрешимыми социальными конфликтами, а, в отдельных случаях, необратимыми. Сказанное справедливо, как для общественных, так и государственных интересов.

В этом смысле восприятие общества и государства только с формальной стороны, не затрагивая содержательных моментов, приводит к методологическим ошибкам в теории и негативным последствиям на практике. Легализация ограничений публичных прав, исходящая от политической деятельности возможна только по тем основаниям, которые в действительности полезны обществу и государству. Необходим компромисс интересов и потребностей отдельных лиц с государственными интересами.

Не стоит также смешивать понятия публичных и политических прав. Во втором случае, критерием служит материальное содержание права. Меж тем, публичные права могут быть как политическими, так и личными, социально­экономическими или культурными. В частности, отстаивание гражданином своего права на получение государственного пособия или пенсии относится к публичной сфере, так как происходит прямое взаимодействие с органами публичной власти. При этом, по своему внутреннему содержанию, названное право является социально-экономическим.

Точно также не стоит соотносить публичные права личности со сферой действия, исключительно, публичных отраслей права, равно, как и частные права со сферой частноправовых отраслей. Вполне очевидно, что, скажем, в области гражданского права, как отрасли, могут действовать публичные права, опосредованные воздействием публично-правовых отношений. К примеру, согласно ст.1069-1071 ГК РФ, при возмещении вреда, причиненного действиями или бездействием органов государственной власти. В то же время, в конституционном или административном праве, могут закрепляться и

защищаться частные права, носящие как имущественный, так и личный неимущественный характер.

Субъективные права и свободы существуют в целях удовлетворения законных интересов их носителя. Исходя из этого, проблема особенностей легализации ограничений частных и публичных прав связана, исключительно, с соотношением интересов разных лиц. Иначе говоря, потребность в лимитации меры возможного поведения появляется в том случае, если происходит конфронтация, столкновение интересов нескольких лиц, создаются условия для их ущемления или злоупотребления правом. Легализация ограничений частных и публичных прав личности должна быть средством их защиты, признаваемой наряду с самозащитой, общественной зашитой и иными формами государственной защиты.

Разделение частных и публичных прав не противоречит их единой сущности. И те и другие являются видом и мерой возможного поведения лица в правоотношениях. Учитывая сложный характер самих правовых отношений, где, зачастую, происходит смешение частноправовых и публично-правовых элементов, следует признать взаимную обусловленность двух указанных групп прав. В связи с этим, их разделение, в некоторой степени, условно, но, тем не менее, позволяет изложить особенности легализации их ограничений.

Еще Е.Н. Трубецкой отмечал «общепринятость» классификации всех юридических отношений на частные и публичные^[138]. Специфику формализации лимитов меры возможного поведения в частноправовой и публично-правовой сферах определяют объекты их правового регулирования. Попытаемся представить их общие черты и основные отличия.

С методологической точки зрения, любой объект представляет собой систему^[139]. В правовом регулировании - это совокупность наиболее значимых общественных отношений, являющихся элементом объективной картины мира и выражающихся во взаимодействии своих субъектов.

Публично-правовая сфера затрагивает регулирование юридического статуса лица, особенности его взаимоотношений с неопределенным социальным множеством, государством и теми субъектами, которым последнее передало свои властно-распорядительные полномочия, действия и решения государственных и иных властных органов, а также сам процессуальный порядок взаимодействия субъектов права, как с организациями публичной власти, так и между собой, являясь средством юридической централизации. К публичным правам можно также отнести притязания на вступление в некоторое социальное множество: права на объединение, на массовые выступления, на равный доступ к проведению конкурса при замещении вакантных должностей органов публичной власти, к примеру, при поступлении на государственную или муниципальную службу.

Частноправовая сфера характеризуется отношениями, исключительно, частных лиц, которыми могут быть, как индивидуальные субъекты - физические лица, так и коллективные субъекты - организации. При этом, ни те, ни другие не должны быть наделены полномочиями публичной власти, носящей общеобязательный характер. Организации, наделенные такой властью, могут принимать участие в частных отношениях только опосредованно - в качестве третьих лиц, без какого-либо воздействия на эти отношения.

В частных правах речь идет исключительно о партикулярных интересах лица, связанных с его личными материальными и духовными потребностями. В публичных же, интересы носят несколько иной характер. Они тоже, как правило, являются личными, но, в это же время, связываются со сферой публичных отношений, что предполагает одновременную защиту интересов социального множества, порой, неопределенного количества лиц. Е.Н. Трубецкой именовал такое количество субъектов «социальным целым», добавляя к сказанному следующее: «В каждом публичном правомочии субъектом непременно является, во-первых, та или другая общественная группа, а во-вторых, индивид, через которого социальное целое осуществляет свои права»^[140]. Что не потеряло

актуальности и в наши дни. Так, в частности, оспаривание положений закона в Конституционном суде России, предполагает принятие последним решения, носящего обязательный характер не только для заявителя, но и для всех остальных субъектов права. Замещение ответственной должности на государственной службе, предполагает исполнение полномочий соответствующего государственного органа власти, согласующихся с принципами службы и также распространяющихся на неопределенное количество лиц.

Основная сложность правового регулирования возникает в том случае, если названные выше потребности являются диаметрально противоположными у участников одного и того же правоотношения. Для создания равных правовых возможностей в достижении своих интересов, права и свободы должны быть в равной степени лимитированы.

Однако, в ходе легализации ограничений, уполномоченный на проведение данной процедуры субъект, как правило, сталкивается с рядом трудноразрешимых вопросов. В частности: чьи права должны ограничиваться в первую очередь, какова должна быть степень такой лимитации, как повлияет легализация ограничений на фактическое поведение субъектов? Попытаемся дать ответы на каждый из них, в контексте двух рассматриваемых групп прав.

Одним из основных средств, для разрешения первого вопроса, является определение сущности правового статуса участников правоотношения. Прежде всего, речь идет здесь об объеме правовых возможностей названных субъектов, которые они могут использовать. В частности, отношения работодатель - работник, изначально предполагают их правовое неравенство, которое должно учитываться в ходе легализации ограничения их прав. В этом смысле сложно представить универсальную методику такой лимитации, однако основным критерием должна оставаться идея о необходимости легализации ограничений прав именно того лица, которое имеет большее количество возможностей для фактического осуществления своих потребностей. Необходимо также исключить, или, в крайнем случае, минимизировать возможность оказания давления одним субъектом в отношении другого, когда нарушается принцип равноправия.

В ходе ограничения публичных прав эта проблема в некотором смысле нивелирована различными типами правового регулирования. Так, для граждан в доминирующем количестве отраслей российского права действует общедозволительный тип правового регулирования, строящийся на принципе: «разрешено все то, что прямо не запрещено законом». То есть доминируют диспозитивные начала. В то время как для государственных и муниципальных органов, а также их должностных лиц, действует иной, разрешительный тип, берущий в основу принцип: «запрещено все то, что прямо не разрешено законом». Хотя тезис о том, что названной проблемы в сфере публичных прав нет совсем, был бы явным преувеличением действительных обстоятельств жизни.

В отдельных случаях, при столкновении интересов государства и личности, должны быть лимитированы, именно, права и свободы последней. Прежде всего, когда речь идет о необходимости защиты интересов социального множества: групп граждан, национальных меньшинств, народа, в целом. А также, если под угрозой находится суверенитет и независимость самого государства. Так, в целях строительства или реконструкции объектов федерального, регионального или местного значения, создания или расширения особо охраняемой природной территории, для исполнения условий международного договора, для проведения работ, связанных с пользованием недрами, в случае признания расположенного на земельном участке многоквартирного дома аварийным, подлежащим последующему сносу или реконструкции, ст.56.3 Земельного кодекса Российской Федерации закрепляет возможность принудительного изъятия земельных участков для государственных или муниципальных нужд. Ранее нами приводились исторические примеры легализации ограничений прав граждан в период Великой Отечественной войны для нужд фронта - в целях защиты государства и общества от внешней агрессии, что являлось объективно необходимым и сообразным режиму военного времени.

Помимо этого, следует помнить о том, что государство, являясь субъектом публично-правовых отношений, вместе с тем, является заинтересованным лицом. Учитывая тот факт, что процедура юридической легализации, как правило, также

осуществляется государством, это создает дополнительные трудности при лимитации меры возможного поведения. Основная методика их преодоления состоит в создании действенной системы сдержек и противовесов, где претворение в жизнь незаконного ущемления прав всегда повлечет за собой негативные последствия для того, по чьей вине произошел подобный казус. Полномочиям того или иного органа, должностного лица, либо служащего всегда должны противопоставляться полномочия других органов власти. Поэтому не совсем верно говорить о сугубо вертикальном строении подобных, публичных отношений. Горизонтальную плоскость в них должны создавать диспозитивные начала, где каждому субъекту предоставлена возможность беспристрастной защиты его прав.

В свою очередь, сложность легализации ограничений частных прав усиливается тем, что их носители могут иметь равный правовой статус. В этом случае ссылаться на объем правовых возможностей не приходится, так как он является примерно равным. Здесь легализующему ограничения прав субъекту необходимо принимать во внимание иные принципы.

Первым, среди которых, стоит назвать охарактеризованный в ч.3 ст.56 Конституции Российской Федерации перечень прав и свобод, не подлежащих ограничению. Так, в соответствии с положениями Основного закона страны, не могут ограничиваться: право на жизнь, на достоинство личности, на неприкосновенность частной жизни, связанной с личной или семейной тайной, свобода совести и вероисповедания, свобода использования своих способностей и имущества для предпринимательской и иной, не запрещенной законом экономической деятельности, право на жилище, право на судебную защиту своих прав, на получение квалифицированной юридической помощи, право на использование принципа презумпции невиновности при доказывании в уголовном процессе, право на компенсацию от причиненного морального вреда и имущественного ущерба и т.д.

Второй принцип касается защиты, в первую очередь, личных прав, исходящих от самой природы человека, по сравнению с правами политическими,

социально-экономическими и культурными. Таким образом, если вступают в противоречие, к примеру, право на тайну переписки, телефонных переговоров и почтовых сообщений, которое относится к личным правам со свободой слова, традиционно относимой к политическим правам - должно подлежать легализации ограничений именно последнее. Если же права и свободы, обеспечивающие достижение противоположных интересов, у разных лиц являются однотипными, то, в этом случае, необходима взаимная легализация ограничений этих прав, либо создание компенсирующей такую лимитацию возможностей для удовлетворения своих интересов тем лицом, чьи права подлежат ограничению. При этом, за основу должна браться именно фактическая возможность, то есть просчитываться ее практическая осуществимость в реальности.

Последнее утверждение является частичным ответом и на второй, из представленных ранее вопросов: какова должна быть степень формализации лимитов меры возможного поведения субъектов. Исходным началом, руководящей идеей, которая ложится в основу, при его разрешении, является принцип юридического равенства.

Юридическое равенство - это не только идея, но и трудноосуществимый социальный идеал, выносившийся в качестве предмета осмысления и обсуждения еще в политико-правовых концепциях Античности и стран Древнего Востока. Данная тема является предельно широкой, носящей междисциплинарный характер. И в современной России, учитывая разный объем распределения материальных благ, приведший к социальному неравенству, необычайно актуальна.

Идея правового равенства выступает вектором многих социальных программ и политических лозунгов. Однако исторический опыт и современность не раз демонстрировали таящуюся в ней опасность. Неоднократно призывы к принудительному уравниванию в правах приводили к государственным переворотам и социальным революциям, по результатам которых устанавливалось еще большее неравенство. Роль ограничений прав и свобод здесь сложно переоценить. С одной стороны, их юридическая легализация может

способствовать установлению равенства. А, с другой, усилить имеющееся неравенство.

С нашей точки зрения, идею юридического равенства нельзя воспринимать формально - только лишь как установленное законом равенство в правах, без учета ее материальной составляющей. Гораздо важнее, каким образом эти права и свободы могут быть реализованы в конкретных правовых отношениях.

Исходя из изложенной выше мысли, представляется необходимым осветить практическую реализацию идеи юридического равенства в контексте легализации ограничений прав человека. Уполномоченному на проведение этой процедуры субъекту, необходимо понимать, что принцип равенства не является статичным. По своей сути, он предполагает равные возможности для осуществления своих прав и свобод на практике. Иначе говоря, речь идет о фактически реализуемых возможностях, гарантированных правом в конкретном правовом отношении, что, в определенном смысле, упрощает поставленную задачу.

Одной из основополагающих целей формализации лимитов меры возможного поведения является создание равных условий для использования своих прав, соблюдения запретов и исполнения обязанностей. Анализ конкретного правоотношения позволяет вывести ряд, как уже осуществляемых, так и реальных для такого осуществления, социальных связей. Этот анализ открывает возможность для эффективного правового регулирования, позволяет действенно материализовать лимиты возможного поведения тех или иных лиц.

Таким образом, конкретная степень формализации лимитов меры возможного поведения лица должна определяться, основываясь на равенстве фактически реализуемых возможностей всех участников правоотношения, при детальном анализе социально-правовых связей, входящих в это правоотношение.

В качестве третьего вопроса, который встает перед легализующим ограничения прав и свобод субъектом, следует обозначить проблему выявления воздействия формализуемых лимиты возможного поведения лица положений на практическое поведение последнего.

Стоит отметить тот факт, что ответ на данный вопрос на практике зачастую упускается из вида. Возможно, это связано с тем, что обозначенная проблема носит резолютивный характер по отношению к самой процедуре легализации ограничений и не включена ее содержание, а относится, скорее, к ее итогам.

Меж тем, значимость решения обозначенной проблемы трудно переоценить. Так как любой правовой акт должен издаваться не ради номинального наличия предписывающих определенный вариант поведения положений, а для реального воплощения в жизнь такого поведения, на основе регулирующего воздействия первых.

Для легализации ограничений это обстоятельство актуально вдвойне. Проводящему ее субъекту, необходимо ответить на ряд достаточно важных для общества и государства вопросов. В их числе: будут ли ограничения действенными, не приведут ли они к маргинализации общества или рассогласованности социальных связей в нем, не упадет ли авторитет права в глазах людей?

Эти вопросы можно признать пограничными по отношению сразу к ряду правовых категорий: правопорядку, правовому поведению, правосознанию, правовой культуре и т.д. В целом же, они характеризуют эффективность правового регулирования, то есть, призваны отразить соотношение его цели и результатов.

В идеальном варианте, все недочеты правового регулирования и оценка его эффективности, должны осуществляться еще на стадии проведения отдельных юридических процедур. В том числе, в процессе осуществления легализации ограничений прав и свобод человека и гражданина.

В ходе легализации ограничений публичных прав личности, эти проблемы встают еще острее. Дело в том, что они являются частью публичных правоотношений, включающих, как правило, большее количество участников, по сравнению с правоотношениями частного характера. В этом случае, при негативной оценке легализации лимитов меры возможного поведения, возможно усиление социального конформизма, когда социальные настроения являются, в

некотором роде, солидарными, перенимаемыми отдельными лицами по примеру мнения большинства. Они аккумулируются внутри самого общества и еще больше усиливают социальные оценки проводимых юридических процедур. При этом, названные оценки могут быть по своей природе, как позитивными, так и негативными.

Современная геополитическая практика наглядно демонстрирует, насколько значим принцип конформизма. Общественное мнение становится предметом политических спекуляций, искусственно генерируемой категорией, где социуму может быть привито, как позитивное, так и крайне негативное отношение к происходящим в государстве процессам.

Происходят деформации правового сознания, влияющие в итоге, на правовую культуру, в целом. Одной из самых серьезных форм такой деформации является правовой нигилизм, который может выражаться в умышленном нарушении законодательных норм, несоблюдении и неисполнении их предписаний, принижении регулятивной роли права и т.п. Подобные факторы появляются в тех случаях, когда люди считают легализованные ограничения несправедливыми, к примеру, связанными с лоббированием своих личных интересов определенными лицами или политическими силами, связанными с коррумпированностью легализующего ограничения субъекта или оказанным на него давлением. Также, если содержание легализованных ограничений является неясным или, в глазах общества, скрытым от обнародования и разъяснения, если цели легализации ограничений не были достигнуты, если в ходе легализации не учитывается общественное мнение, если легализованные ограничения не работают на практике, или их итогом становятся совсем другие результаты, нежели те, которые ставились в качестве задач изначально, если одни ограничения противоречат другим, вступают в конфронтацию с устоявшимся образом жизни, традициями народа, если нет доверия к государству и т.д.

Учитывая эти факторы, именно государство должно стимулировать социально-активное правомерное поведение, бороться с его девиациями, способствовать формированию необходимого уровня правового сознания и

правовой самооценки личности в обществе. В этом свете, выразим концептуальное согласие с позицией Е.Н. Лебедевой, говорящей о том, что жизнеспособность развития правостимулирующей политики зиждется на самой правовой реальности, где многие правовые отношения возможно отрегулировать стимулирующими средствами или получить качественный скачок развития при их помощи. Одновременно с этим, автор отмечает: «В сущности правового стимулирования лежит взаимодействие внешних юридических условий и внутренней психологической структуры личности»^[141].

То есть стимулирующее воздействие должно быть сопряженным с самим правовым регулированием, в целом и его юридическими процедурами, в частности. Из сказанного следует вывод: легализацию нельзя воспринимать и проводить формально, вне построения логических параллелей с реальной жизнью, взаимодействием тех лиц, которых она касается, без связи с внутренними убеждениями и оценками этих лиц. Что требует согласованной работы уполномоченных на проведение характеризуемой процедуры органов и их должностных лиц. В ряде случаев, связанной с привлечением необходимых специалистов (психологов, социологов, политологов, экономистов и т.п.) и создания соответствующих консультативных комиссий.

Содержательной частью последнего вопроса, является проблема определения временных промежутков, в течение которых будут действовать ограничения. Длительность этих периодов должна соответствовать причинам их легализации. Так, в частности, согласно ст. 276 Гражданского кодекса РФ и ст. 48 Земельного кодекса РФ, сервитут, как фактор лимитации прав собственника земельного участка, может быть прекращен ввиду отпадения оснований, по которым он был установлен, как по требованию заинтересованного лица, так и по результатам принятия акта об отмене сервитута.

Резюмируя сказанное, можно заключить, что проведение процедуры формализации лимитов меры возможного поведения человека не должно быть

излишне поспешным, но, в то же время, своевременным, согласующимся с объективно возникшими предпосылками в такой лимитации. Важно учитывать ее результаты, а также просчитывать возможное возникновение проблем от ограничительного воздействия на практике.