§ 3. Особенности правоотношений, возникающих вследствие процесса легализации ограничений прав и свобод

Легализация ограничений прав и свобод, выступая средством регулирования общественных отношений, не может быть охарактеризована вне их контекста. Подобное соотношение может быть изложено двояко.

Рассматривая обозначенное взаимодействие, стоит отметить резолютивный характер самих правоотношений, которые выступают следствием целенаправленного правового воздействия легализации ограничений. Воздействуя на поведение лица, легализация переводит социальные отношения в ранг правовых, специально создавая, формализуя лимиты этого поведения. При этом, возникновение правоотношений из процесса легализации ограничений прав и свобод детерминировано потребностями жизни, теми социальными практиками, которые были охарактеризованы нами ранее. При несоблюдении последнего условия, проведение легализации ограничений прав недопустимо, так как она носила бы антисоциальный характер, что противоречит самой природе формализации лимитов меры возможного поведения лица, выражающейся в надстроечном по отношению к этим видам социальных практик характере правоотношений, а также основной цели легализации, состоящей в содействии

реализации принципа равноправия субъектов. Основная сложность здесь заключается в том, чтобы легализуемые положения объективно отражали те потребности которые существуют в обществе и для удовлетворения которых требуется формализовать лимиты поведения, преобразовав правовые отношения в этом социуме.

Таким образом, исследование специфики конкретных правоотношений предполагает рассмотрение результатов легализации ограничений прав и свобод, позволяет судить о достижении, либо недостижении тех целей, которые ставились в основу ее проведения.

Кроме того, экспериментирование над формализацией ограничений прав и свобод, может привести к умалению авторитета права в глазах общества, в особенности в тех случаях, когда названное экспериментирование не принесет желаемой пользы. Учитывая сказанное, умышленное генерирование правовых отношений, вытекающих из процесса легализации ограничений прав и свобод человека и гражданина, лишь в экспериментальных целях, недопустимо. Представляется гораздо более обоснованным использование в качестве одного из основных приемов, служащих для проверки эффективности правового

регулирования, метода моделирования, мысленного эксперимента на основе глубокого и всестороннего анализа тех областей социальной жизни, которые могут оказаться под воздействием легализованных ограничений индивидуальных прав граждан.

Юридическая легализация служит основой для соответствующих правоотношений, между ними наблюдается причинно-следственная связь, взаимная обусловленность. Только в правовых отношениях могут быть достигнуты цели легализации, будет проявляться регулятивное воздействие и претворяться в жизнь ограничения прав индивида, исполняться и соблюдаться установленные ими обязанности и запреты.

Именно правовое отношение отражает переход от идей лимитации поведения индивида к реальному регулятивному воздействию правовых норм. Речь идет о преобразовании объективной необходимости легализации ограничений прав и свобод в объективную реальность ее юридического воздействия. В этом свете, стоит согласиться с утверждением Р.О. Халфиной о том, что правоотношение является понятием, охватывающим реализацию правовой нормы, ее воплощение в реальных жизненных отношениях, а также раскрывает связь права с другими процессами общественной жизни^[142].

Легализация может быть основой практически любого из видов правоотношений. В частности, ограничения могут служить основой как для регулятивного, так и для охранительного правового отношения. В первом случае установление лимитов прав и свобод может осуществляться в целях обеспечения юридического равенства субъектов. Во втором случае в качестве целей могут быть обозначены: предупреждение или пресечение правонарушений, недопущение злоупотребления правом и тому подобные факторы. При этом, несмотря на характер самих правоотношений, легализация ограничений прав человека всегда императивна по своей природе, так как любое установление лимитов априори является отражением властных предписаний.

Кроме того, в зависимости от характера самих прав и свобод, которые являются объектами легализации ограничений, также могут возникать относительные, абсолютные, либо общерегулятивные правовые отношения. В последнем случае нет прямой, ярко выраженной взаимосвязи субъектов, хотя, при этом, есть установленные нормой или правоприменительным актом лимиты поведения, выраженные в запретах, либо обязанностях. Надлежит помнить о том, что установление любых лимитов поведения предполагает управомоченного контрсубъекта, который может требовать соблюдения запретов или исполнения обязанностей со стороны носителя ограничиваемых прав. Зачастую таких контрсубъектов может быть неопределенное количество. К примеру, установленная Конституцией Российской Федерации в ч.2 ст.15 всеобщая обязанность соблюдать действующее законодательство, одновременно свидетельствует о наличии права требования такого соблюдения со стороны всех, без исключения, субъектов права.

В отличие от общерегулятивных, в абсолютных правоотношениях известна одна из сторон. В качестве примера такого правоотношения, возникшего в результате формализации лимитов меры возможного поведения лица, можно привести ч.3 ст.32 Конституции России, ограничивающей избирательные права граждан, признанных судом недееспособными, а также отбывающих наказание в местах лишения свободы по приговору суда. Если же суд своим приговором или решением легализует ограничения избирательных прав конкретного лица, то в данном случае следует говорить об относительном виде правоотношения, отличающихся четкой персонификацией субъектов. Недавнее Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 19.04.2016 № 12-П «По делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу «Анчугов и Гладков против России» породило как

относительное, так и абсолютные правоотношения в сфере легализации ограничения избирательных прав граждан. Конституционный Суд одновременно легализовал ограничения, как конкретных лиц - граждан Анчугова и Гладкова, отбывающих наказание в виде лишения свободы, так и всех иных осужденных к этому виду наказания лиц^[143].

В зависимости от видов ограничений, выраженных в запретах и обязанностях, могут возникнуть пассивные и активные правовые отношения, где, в первом случае, субъекту, чьи права ограничиваются необходимо воздерживаться от определенного варианта поведения. Так, в частности, пп. «и» п.1 ст.2 Федерального закона от 07.05.2013 № 79-ФЗ определен круг должностных лиц и их близких родственников, кому запрещено открывать и иметь счета, хранить наличные денежные средства и ценности в иностранных банках, расположенных за пределами территории Российской Федерации, а также владеть и (или) пользоваться иностранными финансовыми инструментами^[144].

В свою очередь, кратковременные правовые отношения, возникающие из процесса легализации ограничений прав и свобод могут появляться, когда легализуемые положения носят временный характер, к примеру, при объявлении в определенных местностях режима чрезвычайного положения.

Таким образом, легализация ограничений прав и свобод не просто придает общественным отношениям юридическую окраску, но также закрепляет определенную модель поведения, стимулируя, тем самым, к созданию новых правовых отношений, вместе с тем, охраняя уже существующие. Ценность правоотношений состоит не в их номинальном наличии, а в способности отразить действенность правового регулирования, в целом, а также его отдельных юридических процедур. В частности, материализации лимитов возможного поведения людей.

Характеризуя структуру обозначенных правовых отношений, нельзя не отметить их особый субъектный состав, в котором, с одной стороны, выступает уполномоченный орган или должностное лицо, обладающие властными полномочиями по принятию обязательных для исполнения решений, в которых ограничиваются права и свободы. С другой стороны, участниками правоотношения являются носители этих прав и свобод. Ими могут быть как индивидуальные, так и коллективные субъекты права.

В контексте нашего исследования следует рассматривать только первую из названных групп. Меж тем, когда речь идет о субъективных правах человека, мы подразумеваем его теснейшую связь с государством - основанную на гражданстве и рассматриваем субъективные права и свободы через призму этой связи.

В свете изложенного, возникает еще один вопрос - какое место в понятийно-категориальном аппарате юриспруденции, в контексте правовых

ограничений, занимают понятия индивида и личности? Профессор О.Ю. Рыбаков, говоря о сложности и многомерности понятия личности, предлагает свою трактовку этой категории, подразумевая под ней «человека, обладающего персональными характеристиками, отражающими общие и специфические черты его социальности, развитости определенных качеств, его особый социокультурный облик», добавляя к сказанному, что «использование понятия «личность» позволяет не сводить к усеченному субъект-объектному восприятию правовой реальности», а также говоря об оправданности использования в отдельных случаях, в одном ряду с понятием «личность», категорий «человек», «индивид» и «гражданин»^[147]. Эта позиция согласуется с высказанным ранее мнением И.Е. Фарбера, о различиях интерпретации понятий человека и личности в философии и юриспруденции. По его мнению, если в философском и социологическом понимании человек и личность трактуются как общее и частное, то в праве любой человек признается юридической личностью, носителем субъективных прав и обязанностей, субъектом права^[148]. А.С. Мордовец, отмечающий существенные различия в правах человека и гражданина, вместе с тем говорит, что в контексте конституционного статуса личности они могут быть признаны равнозначными^[149]. Ю.В. Анохин, выражая свое согласие с И.В. Ростовщиковым, воспринимает личность в качестве аккумулирующей категории понятий «человек», «гражданин», «индивид»^[150].

Принимая во внимание сказанное, со своей стороны выразим солидарность с тем, что, учитывая различия категорий «человека», «гражданина», «личности» и «индивида», вместе с тем следует признать близость этих понятий в юридической доктрине. Эта близость не означает тождества, но обуславливает допустимость

использования различных вариаций названных категорий при характеристике, как самих субъективных прав и свобод, так и легализации их ограничений.

Однако правовой статус лица, все-таки может оказать некоторое влияние относительно механизма легализации ограничений прав и свобод. В частности, при гарантированном Конституцией РФ равенстве субъектов, государство оставляет за собой право отступить от этого принципа в предусмотренных законом случаях, легализовав больший объем ограничений прав и свобод иностранных граждан, апатридов и бипатридов. При этом важно соблюдать несколько условий. Во-первых, легализация ограничений прав названных лиц должна являться единственно возможным способом достижения тех благ, ради которых она проводится. Во-вторых, эти блага должны иметь четкое соотношение, быть тождественными целям ограничений, которые установлены Основным законом страны и были охарактеризованы нами ранее. И, в-третьих, сказанное не распространяется на личные права человека, легализовывать разный объем ограничений которых по признакам гражданства недопустимо.

Следует отметить, что участниками правоотношений, возникающих из процесса легализации ограничений прав и свобод, могут быть все правоспособные лица, вне зависимости от их дееспособности. В частности, согласно ч.2 ст.29 Гражданского кодекса РФ, недееспособным запрещено заключать сделки. Ограниченно дееспособный гражданин, в силу ст.30 ГК РФ может самостоятельно совершать лишь мелкие бытовые сделки. Все иные сделки совершаются им только с согласия попечителя. Приведенные примеры отражают легализацию ограничений свободы совершения сделок, включенной ст.18 ГК РФ в содержание правоспособности. В данном случае речь идет о самом праве заключения сделок. Сказанное еще раз подчеркивает обозначенную нами ранее мысль - в качестве объектов легализации ограничений могут выступать сами субъективные права и свободы, а также их осуществление на практике.

Легализация ограничений прав и свобод, являясь императивной по природе своей процедурой, привносит специфику в субъектный состав правоотношений, вытекающих из процесса ее проведения. Конечной целью рассматриваемой

процедуры всегда является формирование определенного поведения, что обуславливает ее трактовку в качестве формы проявления власти. Исходя из данного тезиса, в качестве контрсубъектов по отношению к носителям ограничиваемых прав, следует обозначить обладающих властными полномочиями и наделенных юридической возможностью в проведении формализации лимитов меры возможного поведения органов и должностных лиц.

Основным объемом таких полномочий, безусловно, обладают органы государственной власти. Причем, согласно ч.3 ст.55 Конституции РФ, прежде всего, федеральные законодательные органы. И только в том случае, если федеральным законом предусмотрена возможность легализовать ограничения на иных уровнях правотворчества, либо подобные полномочия делегированы правоприменителям, органы, осуществляющие данную деятельность, становятся субъектами формализации лимитов меры возможного поведения лица в правоотношениях.

Исходя из обозначенного выше тезиса, необходимо отметить еще один факт. Даже в том случае, когда правовое отношение является следствием правоприменительного процесса, оно опосредовано нормой права. В этом смысле, сам процесс юридической легализации имеет неразрывную диалектическую связь с правом, то есть с юридической нормой и, в любом случае, немыслим без нее. Известный ученый-цивилист Ю.К. Толстой, характеризуя норму права в качестве основной предпосылки возникновения правоотношений, говорил о том, что воздействие правовых норм на конечное поведение людей проходит три стадии: правоспособности, юридического факта и правоотношения. «Из этого следует», - выводит Ю.К. Толстой, «что норма права лишь в конечном счете реализуется в общественной жизни через правоотношения»^[151]. Таким образом, норма права может существовать вне правоотношений, но существование правового отношения без юридической нормы - немыслимо.

С диалектической точки зрения парной категорией, по отношению к субъекту, является объект правового отношения - то, ради чего они возникают и осуществляются. Рассматриваемая группа правоотношений, возникающая вследствие процесса легализации ограничений прав и свобод человека и гражданина, позволяет выделить в качестве объектов идеальные и материальные блага, возникающих на основе направленного лимитирующего возможное поведение лица правового воздействия. Исходя из данного тезиса, поведение участников правовых отношений и объект этих отношений соотносятся как причина и следствие. Весьма, на наш взгляд, спорной является интерпретация в качестве объекта правоотношений общественного отношения, данная Ю.К. Толстым^[152]. При таком подходе, правоотношение должно появляться раньше, чем общественное отношение. Тем самым отрицается восприятие первого в качестве формы второго. В этом случае, само правовое отношение будет фикцией, ничем не подкрепленной на практике, совокупностью лишь установленных нормой, но еще не имеющих фактического воплощения в жизнь предписаний.

Представляется более рациональным воспринимать в качестве объектов духовные и материальные блага, ради достижения и фактической реализации которых легализуются ограничения прав и свобод определенных лиц, к примеру, нарушителей. Так, в частности, изъятие водительского удостоверения у гражданина по причине совершения им правонарушения в соответствии со ст. 3.8 КоАП РФ, влечет лимитацию, как самого права на управление транспортным средством, так и возможность извлекать какую-либо выгоду из этого управления, что следует из содержания закона, а также подтверждено судебной практикой^[153]. Данный факт позволяет говорить о нескольких объектах правоотношения, возникающего из этой лимитации. В этом случае в качестве одного из идеальных объектов следует обозначить формирование необходимого правосознания и

правовой культуры. В то же время, учитывая, что транспортное средство является источником повышенной опасности, в качестве материального объекта следует признать охрану имущества иных лиц, ради ликвидации возможного причинения вреда которому и было лимитировано возможное поведение гражданина.

Таким образом, легализация ограничений прав и свобод правонарушителей, в качестве своего объекта имеет, прежде всего, защиту прав и свобод его контрсубъектов в правоотношении, но также должна быть направлена на воспитание самосознания и обеспечение восстановления социальной справедливости, то есть должна соотноситься с конечными целями наказания.

Другим примером является лимитация поведения не нарушающих закона лиц. Следует отметить, что перечень объектов правоотношений, возникающих вследствие легализации ограничений правомерного поведения, безусловно, шире, нежели при ограничении поведения противоправного. При этом, данные объекты не могут противопоставляться тем целям легализации ограничений, которые установлены в Основном законе страны, что, впрочем, является справедливым во всех случаях. В качестве примера можно привести легализацию ст.16 Федерального закона «О Федеральной службе безопасности» и Приказом ФСБ РФ от 22 декабря 2011 № 788 «О сроках принятия мер по отчуждению имущества, право собственности на которое зарегистрировано за пределами Российской Федерации» ограничения права собственности сотрудников Федеральной службы безопасности РФ на имущество, находящееся за пределами российских границ^[154]. Причем, данное ограничение накладывает лимиты не только на имущественные права и возможность их осуществления, но также на право равного доступа к прохождению государственной службы, гарантированного ч.4 ст.32 Конституции РФ и возможности его осуществления. В качестве нематериального объекта правоотношений, возникающих из процесса легализации ограничения этих прав,

можно привести защиту от психоидеологического воздействия на сотрудников службы безопасности со стороны заинтересованных лиц, в виду спекуляции на имущественных правах первых. Материальными объектами в данном правоотношении следует считать имущество Российской Федерации, а также ценные бумаги и документы, к примеру, содержащие закрытые сведения, составляющие государственную тайну, ради защиты которых была произведена формализация лимитов меры возможного поведения. При этом, указанные объекты соотносятся с такими целями легализации ограничений, как: защита конституционного строя страны и обеспечение безопасности государства.

Любое правовое отношение предполагает наличие взаимно обусловленной связи прав и обязанностей его участников, определяющей содержание самого правового отношения. Корреспондируя друг другу, права и обязанности создают реальное взаимодействие субъектов в социальной жизни. Факт взаимной диалектической обусловленности прав и обязанностей уже достаточно давно является устоявшейся в отечественной юридической науке аксиомой^[155]. При этом, необоснованно, упускается из вида мысль, о том, что правовое отношение материально по своей природе и уже, поэтому недостаточно признавать лишь номинальное наличие меры возможного и должного поведения его субъектов. Гораздо важнее то, как это поведение осуществляется на практике, что также является составной частью содержания правовых отношений. Стоит отметить, что эта мысль уже высказывалась, при этом, не получив широкого распространения в научной и учебной литературе^[156]. Речь идет о фактическом претворении в жизнь изначально определенного юридической нормой варианта поведения. Ведь на практике реальное поведение и его модель могут не только не совпадать, но и противопоставляться друг другу.

Проблема фактической реализации общеобязательных предписаний, во многом, является определяющей жизнеспособность правового регулирования общественных отношений. В контексте легализации ограничений прав этот вопрос встает наиболее остро, так как лимитация меры возможного поведения крайне редко одобряется и полностью принимается теми лицами, чьи права ограничиваются. В подавляющем большинстве случаев, при отсутствии каких бы то ни было мер ответственности, субъекты будут пытаться любыми способами обойти легализованные в отношении их прав ограничения. А правовые отношения в этом случае можно будет признать исходящими из процесса легализации ограничений лишь косвенно, поскольку они будут являться отражением всевозможных попыток субъектов избежать ограничительного воздействия юридических предписаний.

При всем этом, именно детальный анализ фактических правовых отношений, вне зависимости от их характера, позволяет выявить обозначившиеся проблемы в методике правового регулирования, а также выработать действенные пути решения возникших затруднений. Правоотношения отражают не только связь прав и обязанностей их субъектов, они способны показать реальный уровень правовой культуры населения, степень легитимации легализованных ограничений, могут отобразить все явления или процессы, которые являются препятствиями на пути воплощения в жизнь легализованных ограничений прав и свобод. Именно в этом заключается их гносеологическая ценность.

В подавляющем большинстве случаев, несоответствие фактических отношений регламентирующим их юридическим предписаниям свидетельствует о недостатках самих предписывающих определенный вариант поведения лица положений. Недочеты могут быть техническими и содержательными. Среди первых стоит назвать: колизионность и пробельность норм, сложный или неясный процесс фактического применения на практике легализованных ограничений, завышенные или трудновыполнимые требования, ограничивающие права и свободы отдельных лиц, нарушение баланса интересов различных субъектов права и т.п. К содержательным недостаткам относится: использование в

документах, легализующих ограничения прав и свобод двусмысленных или неустоявшихся выражений и лексических оборотов, возможность двойственного толкования этих актов, декларативность норм и т.п.

Во многом, от ликвидации выявленных недостатков в ходе проведения процедуры легализации, зависит жизнеспособность юридических предписаний. Таким образом, легализующий ограничения прав и свобод субъект обязан еще до вступления создаваемого им акта в юридическую силу проанализировать и мысленно представить модель тех правоотношений, которые будут возникать на основе ограничительного воздействия этого акта на различные социальные институты.

Таким образом, именно правовые отношения являются отражением эффективности правового регулирования. Любая юридическая процедура, в том числе, легализация немыслима вне их контекста. С другой стороны, стимулируя конкретный вариант поведения, она сама может порождать их. Таким образом, детальный анализ фактических правовых отношений, способен отразить степень достижения тех целей и задач, которые ставились в основу правового регулирования. Учитывая практический характер правовых отношений, еще раз отметим необходимость учета в качестве элемента их содержания не только меры поведения, но и ее действительного воплощения в конкретных жизненных условиях.

При этом, в ходе оценки жизнеспособности правового воздействия ограничений на общественные отношения, уполномоченный в их легализации субъект должен ставить во главу угла использование теоретических приемов познания: анализа и синтеза, мысленного эксперимента, моделирования и т.п. Методы эмпирического уровня могут их дополнять, но ни в коем случае, не подменять. Работа по проверке эффективности ограничительного воздействия юридических норм или правоприменительных актов, должна производиться, прежде всего, путем работы с идеализированным объектом. Проведение экспериментов в реальных жизненных условиях, во-первых, фрагментарно, и уже потому недейственно и, во-вторых, подрывает идею исключительности

легализации ограничений прав и свобод частных лиц, пагубно влияя на авторитет права как беспристрастного регулятора общественных отношений, что чревато серьезными социальными конфликтами на практике.

Само возникновение правовых отношений, связанных с процессом легализации ограничений прав и свобод должно отражать экономические, политические, психоидеологические и иные социальные потребности в такой лимитации. Объекты правоотношений, возникающих в процессе формализации лимитов меры возможного поведения должны согласовываться с целевым предназначением данной процедуры. Учитывая исключительный характер ограничений прав и свобод человека и гражданина, уполномоченный на проведение их легализации субъект должен максимизировать положительное влияние ограничительного воздействия правовых предписаний, согласуя его с теми целями, которые установлены в Основном законе страны. Не нарушив, вместе с тем, баланса прав и обязанностей участников этих правоотношений.

Согласно представленной нами концепции, содержание названных правовых отношений образует не только номинальное наличие прав и обязанностей их участников, но также их поведение на практике, что позволяет отразить продуктивность проведения легализации ограничений прав и свобод и говорить о достижении итоговых целей этой процедуры. Вместе с тем, выявление несоответствия правовых установлений фактическим отношениям в обществе свидетельствует об имеющихся недочетах правового регулирования. Детальный анализ подобных ситуаций помогает выработать действенные способы устранения подобных проблем. Что повышает значимость как практических, так и теоретико-методологических разработок в этой сфере.

Суммируя все сказанное относительно концепции легализации ограничений прав и свобод человека и гражданина, можно сделать следующие выводы.

Легализация ограничений прав и свобод человека и гражданина должна быть отражением экономических, политических, идеологических и формально­юридических процессов, происходящих в обществе и государстве, которые являются для нее материальными источниками и в контексте которых следует

рассматривать данную юридическую процедуру. При этом, легализация ограничений, исходящая из каждого вида названных социальных практик должна иметь свои особенности.

В частности, при возникших экономических затруднениях, она должна являться единственно возможным средством их разрешения, охраны отношений производства, обмена и потребления, согласующихся с хозяйственной деятельностью различных субъектов. Одновременно с этим, основным назначением легализации ограничений, исходящей из социально-экономических предпосылок, должно быть содействие в достижении обеспечения достойной жизни и свободного развития человека, являющихся, согласно ч.1 ст.7 Конституции РФ, основой принципа социального государства.

В свою очередь, политическими предпосылками формализации лимитов меры возможного поведения человека следует признать такие общественно­политические процессы, из которых вытекает объективно существующая потребность генерирования компромисса интересов между государством и отдельно взятыми лицами или их объединениями. Вместе с тем, видится недопустимым и опасным, как для общества, так и для государства, осуществление легализации ограничений прав и свобод в целях политической борьбы, где законность подменяется целесообразностью, в том числе, на международном уровне, что является чрезвычайно актуальным в современных геополитических отношениях.

Психоидеологические факторы могут также могут являться источниками для проведения процедуры формализации ограничений свобод личности. Учитывая историческую изменчивость морально-этических ценностей и их интерпретационный характер, они могут быть обозначены в качестве источников легализации ограничений только в том случае, если эти обстоятельства имеют практическое выражение и могут нанести вред правам иных лиц, сложившимся морально-этическим, либо религиозным ценностям, привести к социальным конфликтам или носят экстремистский характер. К тому же, названные факторы должны признаваться абсолютным большинством общества в конкретно

исторический период времени. При этом, государство обязано предоставить необходимые условия для выбора альтернативного варианта поведения. Последнее условие приобретает особую значимость в том случае, если противное устоявшимся нормам морали поведение является единственным средством борьбы за существование. Одновременно с этим, легализация лимитов меры возможного поведения, продиктованная названными предпосылками, всегда должна быть аполитичной, а те нравственные устои, ради защиты которых проводится данная процедура, должны быть устоявшимися и признаваемыми абсолютным большинством в социуме.

Юридическая легализация также немыслима без формальных оснований, коими следует признать нормативно-правовые акты, регламентирующие порядок ее проведения, как в рамках правотворческого, так и правоприменительного процессов. Формальные источники имеют четко выраженную иерархичную структуру, в виду которой не допускается издание ограничивающих права и свободы личности положений, вступающих в противоречие с нормами актов большей юридической силы, безусловный приоритет среди которых имеют нормы действующей Конституции.

Легализация затрагивает ограничение разных групп прав и свобод. Особое место, среди которых, занимает дифференциация частных и публичных прав личности, вытекающая из особенностей тех правоотношений, частью которых являются эти права. Суть такого деления состоит в следующем. Публичные права могут характеризовать своего носителя в качестве субъекта публично-правовой деятельности, определяя, в таком случае, его статус. Либо свидетельствуют о прямом взаимодействии лица с государством или иными организациями, наделенными публичной властью. Интересы, защита которых выступает целью публичного права, касаются не только конкретного лица, но и некоторого социального целого - неопределенного множества лиц. В то же время, частноправовая сфера свидетельствует о взаимодействии индивидуально определенных субъектов, не наделенных полномочиями публичной власти.

Государство в таких отношениях может выступать лишь косвенно - в качестве третьего лица, не вмешиваясь в подобное взаимодействие.

В ходе осуществления легализации ограничений названных прав и свобод, уполномоченному на ее проведение субъекту, необходимо исходить от идеи создания равных возможностей в ходе фактического осуществления своих притязаний. При этом, должны учитываться: фактический и правовой статус лиц, являющихся участниками конкретного правоотношения; особенности типов правового регулирования; установленные Конституцией Российской Федерации принципы ограничений и, в том числе, группы прав, не подлежащих ограничению; различное содержание прав, где, в последнюю очередь, ограничиваются личные права, исходящие от самой природы человека и иные факторы. Кроме того, необходимо исключить личную заинтересованность легализующего ограничения прав субъекта созданием действенной системы сдержек и противовесов.

Процедуру легализации следует признать номинальной, если не будет проведено глубокого анализа возможных итогов проведения лимитации меры возможного поведения на практике. Эффективность воздействия ограничений должна просчитываться еще на стадии их формализации, с предупреждением возникновения вероятных затруднений и устранением такой вероятности, сведения ее степени к минимуму.