§ 2. Концепция социального государства в современной евразийской модели государственного управления

В конструировании оптимальной евразийской модели социальной государственности, полагаем, следует исходить из двух базовых посылок - понимания особенностей евразийской социокультуры и изучения различных теоретических моделей и практик социальной государственности в зарубежных государствах.

сохранение самобытности национальных и исторических традиций закреплены среди критериев оценки степени социальности правового демократического государства^[584].

Концепция социального государства является продуктом эпохи модерна, но при этом ее мировоззренческая основа имеет давние исторические корни, связанные с теоретическим конструированием модели государственно-организованного общества, бытие которого описывается в категориях общего блага и социальной справедливости. Еще Аристотель указывал, что «наилучшим государственным строем должно признать такой, организация которого дает возможность всякому человеку благоденствовать и жить счастливо»^[585].

В Декларации евразийской организации прямо заявлялось, что евразийское государство является государством социальной справедливости и правды^[586]. По мысли евразийских мыслителей, «главное право каждого человека - право на достойную жизнь и нравственное самосовершенствование, главная задача государственного управления - обеспечение этого права»^[587]. Евразийское гарантийное государство - государство социальное, соответствующие обязанности которого закрепляются в конституционных положениях. В гарантийном государстве «обеспечивается проведение в жизнь некоторых положительных социальных принципов», в числе которых «принцип материальной интенсификации жизни», который подразумевает интенсивное развитие экономики и установление такой системы распределения материальных благ, которое позволит решить проблему нищеты и бедности; «принцип подчиненной экономики», когда развитие материальной основы государство обязано использовать на удовлетворение и развитие духовных потребностей граждан; « принцип положительной свободы» - при котором, не отрицая внутренней «негативной» свободы человека, его личного самоопределения, государство обязано создать условия для максимального количества культурных и духовных благ; «принцип организации культуры, как сверхнационального целого на многонациональной основе», когда государство стремится к созданию культуры, которая воплощала бы в себе идею общечеловеческого достоинства и в то же время максимально служила бы проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения евразийского культурного мира; «принцип демотизма», когда государство является не только регулятором социальной жизни, но и «возбудителем различных жизненных потенций, обеспечивающих движение и развитие общества»^[588].

Государственно-управляющее воздействие на общественные отношения основывается на двух фундаментальных идеях - социальной справедливости и социальном порядке как взаимодополняющих слагаемых, без которых невозможно развитие социального государства.

Дихотомия справедливое/несправедливое сопряжена с дихотомиями солидарность/конфликт, интеграция/дезинтеграция, гармония/хаос, процветание/бедность. И от ценностного восприятия социальной справедливости во многом зависит, какая дихотомическая сторона - позитивная или негативная - преобладает в обществе, и, соответственно, управленческие и правовые способы обеспечения социального порядка. Иными словами, «связка» социальной справедливости и социального порядка имеет аксиологическое и телеологическое измерения и является неотъемлемой составляющей права, основываясь на принципе правового равенства. На практике они нередко противостоят друг другу: порядок опирается, прежде всего, на нормы позитивного права, справедливость исходит из надпозитивистских тенденций^[590]. Вместе с тем, полагаем, по отношению друг к другу они носят отнюдь не конкурирующий, а комплиментарный характер, находясь в диалектическом взаимодействии, поскольку невозможно обеспечить социальную справедливость вне социального порядка, и, в свою очередь, социальный порядок всегда явно или имплицитно опирается на идею социальной справедливости.

В период зарождения буржуазных идей актуализируется задача обеспечения защиты личных прав и свобод человека в их негативном смысле (свобод «от»). В соответствии с

либеральной правовой традицией в западном обществе право на собственность интерпретируется как институт, обеспечивающий автономию личности. С развитием на Западе рыночных отношений и расширением материально-экономической базы происходит рост социальных, экономических и духовных потребностей, перемены в представлениях о справедливости и, соответственно, о содержании государственно-управленческих отношений. По логике М. Ориу, индивидуальные права группируются вокруг трех центров - равенства, свободы и братства. Братство есть выражение социальной солидарности, более связанной с идеями равенства и справедливости, чем с идеей милосердия, поскольку «оно стремится к обеспечению за каждым индивидом известных условий жизни если не в качестве права, то, по крайней мере, на основании признаваемой за ним правоспособности». Братство призвано устранить недостатки индивидуальных свобод и административных услуг. Либеральный (по Ориу, «индивидуалистический») государственный режим нуждается в корректировке: он должен обеспечить минимум для существования тех, кто не способен на то, чтобы «завоевать свою жизнь с помощью предоставляющихся ему возможностей»^[591].

Развивая мысль с аналогичных позиций, П.И. Новгородцев отмечает, что для осуществления закрепленной правом личной свободы граждан, необходимы материальные условия, поскольку без этого свобода может просто остаться «недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически». Право во имя достоинства личности должно взять на себя заботу об обеспечении права на достойное человеческое существование^[592].

Появление прав «второго поколения», связанных с притязанием на равные стартовые возможности для свободного развития и достойную жизнь, поставило на повестку дня вопрос о необходимости ограничения права собственности ради общесоциальных целей. Важную роль в этом сыграло усиление фактического социального неравенства, и, как следствие, социальных противоречий и напряженности в обществе, что послужило стимулом для попыток конструирования оптимальной модели государства, в котором на более справедливых основаниях происходило бы перераспределение материально-экономических благ. Практика всё более делала очевидным то обстоятельство, что последовательная реализация государством классических либеральных ценностей влечет поляризацию социальных групп по уровню доходов и, как следствие, рост степени расхождения социальных интересов, что ставит под сомнение само продвижение к идеалам справедливого общества и правового государства. Социальные движения в Европе XIX века, возникшие в рамках требований о более

справедливом распределении общественного прибавочного продукта, послужили основанием для разработки новых теоретических конструкций, включая марксистские и анархистско- радикальные, с обоснованием путей обеспечения прав на равенство, собственность и свободу.

Начало концептуальному и законодательному оформлению идеи социального государства в русле модификации классической версии либерального государства положило переосмыслению роли государственного управления, которое согласно новому пониманию призвано смягчать последствия свободных рыночных отношений для граждан. Социально­ориентированная деятельность государства, включающее создание равных социальных условий для реализации права каждого индивида на человеческое достоинство и личностное развитие, начинает в философском и юридическом дискурсах трактоваться как фундаментальная обязанность. И если в трактовке И. Канта осуществление социальных функций есть право верховной власти, то в учении Л.

«Инстинкт самосохранения» правящей элиты, правящего класса не позволяет свернуть социальные программы. Собственно появление концепции социального государства в конце

XIX века возникло в связи со стремлением предотвратить социальные взрывы и катаклизмы^[595]. Иными словами, появление социального государства как теоретической модели и практики объясняется тем, что бюрократические элиты стали искать релевантные способы решения классовых проблем под воздействием культурных дискурсов и «классово-центристских парадигм», которые сложились в последней трети XIX века в имперской Германии^[596].

Австро-немецким ученым позднего периода Веймарской республики Г. Геллером в 1930 году вводится в научный оборот понятие «социальное правовое государство». Будучи убежденным социал-демократом, он обосновывает, что правовое государство не может существовать без консенсуса всех его граждан, и такой консенсус может быть достигнут только через инструменты социальной демократии, которые должны стать основой социального правового государства (sozialer Rechtsstaat)^[597]..

Концепция социального государства предполагает усиление роли государства в общественной жизнедеятельности, что актуализирует в научном дискурсе проблему соотношения принципов правового и социального государства. В этом плане ставится вопрос: «Не является ли возникновение социальных функций государства, которые упорядочивают экономические отношения, чтобы устранить резкие неравенства, отрицанием самой сущности правового государства?». В юридической литературе обосновывается мнение, в соответствии с которым согласиться с тем, что государство может одновременно быть и социальным, и правовым можно только формально, а на самом деле социальное государство поглощает правовое государство, поскольку «полноценную социальную политику государств невозможно осуществлять в рамках правовых форм, для этого нужны политические формы, т.е. определенный политический произвол», из чего производится вывод, что «социальное

4

государство - государство произвольное» ^[598].

Е.А. Лукашева интерпретирует социальное государство в ином ракурсе: как новую стадию в эволюции правового государства. В систему приоритетов современного государства включается «новое поколение» прав человека, которое обязывает его принимать меры по

обеспечению этих прав, воздействуя на экономические процессы на основе принципов права. Новые права человека дают импульс развитию новых функций государства^[599]. По В.Д. Зорькину, по мере развития правовое государство становится одновременно социальным государством. Принцип верховенства права как меры свободы в его логическом развертывании предполагает распространение равенства и на социальную сферу, где равенство означает прежде всего справедливость в распределении социальных благ и общественного благосостояния^[600].

Полагаем, что правовое и социальное государства отнюдь не взаимоисключающие феномены. Концепция социального государства возникла и утвердилась вследствие расширения набора прав человека и гражданина правом на достойное развитие, и её практическое осуществление возможно только в рамках права. Отрицание правового характера социального государства влечет такой подход, когда под ним начинает пониматься государство схожее в своем существе с социалистическим - с сильной социальной политикой, но превосходством политики над правом, либо либеральное в его классическом варианте, когда реализация прав и свобод граждан, по сути, приобретает декларативный характер ввиду неравенства стартовых жизненных позиций и отсутствия реальных конкурентных возможностей в осуществлении своих социальных правопритязаний.

Вопросы реализации распределительных механизмов, неизбежных в условиях правового закрепления социальных гарантий в законодательстве современных государств, характеризуются дискуссионностью, порой ожесточенной, не только в научной среде, но и общественно-политической, отражая два начала в целях и функциях государства - общесоциальный и классовый. Действительно, современное государство более ориентировано на общие интересы. Именно в аспекте обеспечения общего блага государство является ценностью^[601]. В современных условиях социальная ориентированность государства обусловливается значимостью реализации стабилизационных и интеграционных функций государственного управления, становясь залогом устойчивого развития, когерентности социальной системы.

Вместе с тем, несмотря на позитивную историческую динамику в изменении природы государственного управления, противоречия между интересами государства, общества в целом и отдельного индивидуума объективно присутствуют и будут, полагаем, присутствовать всегда ввиду законов диалектики. Без противоречий нет развития. В этом ракурсе П.И. Новгородцев констатирует, «что известное совпадение различных интересов и стремлений столь же необходимо для существования общества, сколь неизбежно в нем противоречие и

противоборство отдельных сил»^[602]. Проблема выбора стратегии, исходя либо из приоритета принципа свободы (в негативном её смысле, как свободы от государственного вмешательства), либо принципа социальной справедливости (которая подразумевает выравнивание социального неравенства за счет перераспределения ресурсов), всегда будет иметь место, по сути, латентно или явно приобретая классовый характер. В условиях капитализма «в социальной структуре, так же, как и в государственном механизме, доминирующее положение неизменно занимает

₂

господствующий класс», который и определяет характер и природу своего государства^[603].

На протяжении всей первой половины ХХ века рост социального неравенства приводил к росту социальной напряженности. При этом поляризация в уровне социального, экономического, культурного благосостояния населения усиливалась не только в рамках различных социальных слоев одного государства, но и, еще более явно, между различными государствами. Данный процесс привел к появлению различных концепций, в рамках которых предлагались механизмы восстановления социального равновесия. Государство все чаще стало рассматриваться не только в контексте обеспечения социальной безопасности и правопорядка, но как инструмент совершенствования общественных отношений путем активной интервенции в жизнь общества. Притязание гражданина на улучшение своего социально-экономического статуса стало приобретать характер его законного интереса.

В 40-е годы XX века разрабатывается модель социального государства, получившее наименование «государства всеобщего благоденствия» («welfare state»). В научной литературе предлагается следующая периодизация теории и практики государства благоденствия: 1) начиная с конца II мировой войны - этап распространения идеи государства благоденствия; 2) с середины 1970-х годов - этап сокращения идеологического пространства государства благоденствия и появления парадигмы неолиберализма (который сложился в результате кризиса в нефтяной отрасли); 3) с середины 1990-х годов наступает этап, когда начинают утверждаться парадигмальные основания государства социального инвестирования(«social investment state»)^[604].

При этом на теорию и практику государства всеобщего благоденствия оказывала огромное влияние особенности государственно-правового регулирования социальной сферы в

Советском государстве, и, в целом, государствах социалистического права^[605], характеризовавшееся «значительно большей по сравнению с западными правовыми системами социальной наполненности правового регулирования, явной «склеенности» права с общественной организацией жизнедеятельности социума, построения права не на отвлеченно­формальных долженствованиях, а на фактически гарантирующих «существованиях» конкретных социальных возможностей людей»^[606]. Подобная трактовка обязательственной природы государства аргументируется сложившимся в обществе государственным идеалом. В этом ракурсе Н.Н. Алексеев полагает, что евразийскому государству не следует отказываться от советского лозунга о защите «угнетенных и эксплуатируемых», поскольку он «всецело соответствует христианским идеалам русского народа и должен быть честно принят всяким будущим правительством России. Только при принятии этого лозунга можно рассчитывать на широкое признание правительства со стороны народных масс. Правительство должно объявить, что оно все силы свои положит на борьбу за этот идеал социальной правды и

3 справедливости»^[607].

Сопоставительный анализ позволяет заключить, что социальная политика Советского Союза, особенно с середины минувшего века, основывалась на целях, по многим аспектам совпадавших с целями государства всеобщего благоденствия. Так, к примеру, в статье 20 Конституции СССР 1977 года устанавливалось, что государство ставит своей целью расширение реальных возможностей для применения гражданами своих творческих сил, способностей и дарований и всестороннего развития личности. По сути, советское управление социальной сферой можно рассматривать с позиций советской модели социального государства. Советское государство, безусловно, было социально-ориентированным и ставило во главу угла социальную поддержку малообеспеченных и слабозащищённых граждан, гарантировало огромный спектр бесплатно оказываемых населению социальных благ, охрану труда и здоровья, что по своему содержанию во многом совпадало с социальными программами, осуществлявшимися западными государствами в рамках концепции государства всеобщего благоденствия. Вместе с тем, полагаем, главное отличие заключалось в том, что в западной либеральной мысли и практике идея социального государства основывалась, прежде всего, на представлениях о выгодах, утилитарных соображениях, прагматике, в то время как в советской парадигме и практике социального государства приоритетную значимость играла идеяи социальной солидарности и гуманизма (то самое братство, в котором писал М.Ориу). Однако при этом нельзя не отметить, что практическое воплощение советских социальных

программ имело и отрицательные стороны, связанные с уравнительным принципом, тотальным контролем над результатами труда и, соответственно, вознаграждением за него, централизованным и идеологизированным перераспределением ресурсов, что, в конечном счете, подрывало стимулы к труду и усиливало социальное иждивенчество. Так или иначе, распад СССР позволил западным государствам ускорить свертывание социальных программ и обратиться к неолиберализму.

Со второй половины 1990-х годов в научном дискурсе начинает утверждаться мнение, что необходимо отойти и от модели неолиберального государства, и от модели государства всеобщего благоденствия^[608]. Появляется конструкция государства социального инвестирования как новая модель социального государства. Прежняя, «традиционная», модель социального государства представляла собой государство «кейнсианского благосостояния», призванное «очеловечить» капитализм, обеспечивая социально-правовую защиту индивидов через систему социального страхования. Однако подобная модель накладывает дополнительное бремя на все общество, в конечном счете, задерживая его гражданскую эмансипацию. Вследствие этого, и в западных, и восточных государствах утверждается подход о необходимости изменения содержательного наполнения социальной функции государства от пассивного предоставления благ к активному развитию созидательного потенциала личности.

Идея государства социального инвестирования получила теоретическое обоснование в работе Э. Гидденса «Третий путь: возрождение социальной демократии» (1998 г.). Первый путь государства благосостояния основывался на идее обеспечения социальных прав широким слоям населения посредством «пассивного» перераспределения средств для обеспечения занятости населения и помощи нуждающимся семьям. Недостатки подобной модели заключаются в том, что девальвируется ценность трудовой деятельности, закрепляются иждивенческие установки. Второй путь - неолиберальный - приводит к усилению фактического неравенства, подрыву социальной солидарности, атомизации общества. Так или иначе, обе модели социального государства неизбежно влекут издержки в социокультуре, потерю позитивных духовно­нравственных установок.

Рыночные отношения, по мысли Э. Гидденса, эффективно функционируют лишь при условии развитости гражданского общества, зрелость которого определяется способностью установить равновесие между собой, правительством и рынком. Все эти три силы не противостоят друг другу. Ключевое условие для осуществления «третьего пути» - это обеспечение защищенного и сильного гражданского общества, что и является условием

процветания рынков (либеральной экономики)^[609][610]. Из этого следует, что меры, способствующие развитию гражданской зрелости, - основной фактор в третьей модели социального государства¹. В новой модели исключается фактор разделения прав и обязанностей граждан, поскольку людям следует не только «брать от общества», но они должны и вносить свой посильный вклад в его развитие. Нет прав без обязанностей - данный тезис справедлив в отношении и индивидов, и социальных групп. Нетрудно заметить, что подобная трактовка сопряжения прав и обязанностей схожа с евразийской идеей правообязанностей.

Идея взаимных обязанностей государства и личности в евразийском учении - одна из опорных конструкций, и в этом она совпадает с идеями, обосновывающими модель государства социального инвестирования. Не отрицая значимости института частной собственности, евразийцы рассматривали его в ином сравнительно с либеральным подходом ракурсе, отмечая при этом на специфику восприятия ее евразийскими народами. В зависимости от характера правоотношений между собственниками и другими членами общества различаются безусловная (абсолютная) собственность и собственность ограниченная (относительная или функциональная). Абсолютное обладание собственностью означает, что никто не вправе вмешиваться во власть собственника, право собственника может быть ограничено лишь в случае, если пользование вещью нарушает интересы других собственников. Относительная собственность включает в себя идею границы. В случае явного злоупотребления своим правом, наносящим вред общественному целому, или в случае неисполнения лежащих на собственнике обязанностей государство может вмешиваться в права собственника, может ограничить его свободу и даже лишить его права. Иными словами, абсолютная собственность выступает как односторонняя связь прав и обязанностей (с одной стороны - права собственника, с другой стороны - обязанности других лиц), относительная - связь двусторонняя (на собственнике помимо его права могут лежать и обязанности, а другие лица обременены не только обязанностями, но и наделены правами). Возможно влияние на собственника в определенном направлении, что и создает ограниченный характер прав собственника.

В правовом сознании незападного человека закреплена установка, «что не человек сотворил мир, и потому человеку и не принадлежит право безусловного присвоения мира». Власть собственника предполагает власть над тем, что является только средством. Служебная власть (власть социального служения) - это власть над тем, что есть не только средство, но и цель, что означает более высшую ценность. «Собственность есть принадлежащее физическому субъекту право господства и распоряжения, которые в порядке ценностной иерархии являются

ценностями низшими»^[611][612]. Рассуждая о природе собственности, Н.Н. Алексеев указывает, что она имеет всеобщий характер и потому должна быть функциональной. Всеобщность означает, что праву собственника корреспондирует обязанность всех других лиц учитывать это право. Если права ограничиваются обязанностями, то право собственника становится «связанным», так же, как и «связанной» становится обязанность общества. Собственность включает момент публично-правовой ограниченности, то есть предполагает целый ряд социальных обязанностей, которые лежат на собственнике². Говоря иначе, собственность «не есть Молох, которому молятся и которого считают абсолютным. Исключительность собственности ограничена началом общественного служения»^[613].

Следует отметить, что идея социальной солидарности в качестве теоретического основания социального государства присутствовала в научном дискурсе задолго до Э. Гидденса, ее обосновывал еще Л. Дюги. Оба мыслителя обосновывают необходимость общественной солидарности и социально-ориентированный характер государства. Но при этом, Л. Дюги в своем эмпирическом контексте делает упор на обязанностях государства перед гражданином, в то время как для Э. Гидденса в условиях новых исторических вызовов важен акцент на обязанностях гражданина перед государством. Евразийское учение всегда отстаивало взаимную ответственность и обязанности власти и личности. «Евразийцы стремятся к построению такого положительного права, в котором юридические нормы проникнуты были бы началом справедливости и правды, - констатируется в евразийском учении. В подобной системе права «индивидуальный интерес стремится к согласованию с общественным целым. Евразийское право есть не стихия вражды, но стихия солидарности и мира»^[614].

Сегодня, опираясь на базовую идею об обязанностях государства перед личностью и обязанностях личности перед государством, обосновывается модель социального государства с ориентацией на такое содержательное наполнение социальной функции, которое способствует вовлечению граждан, оказавшихся по разным причинам вне обычных социальных взаимодействий, в созидательную жизнь. В рамках новой модели человек обязан сам способствовать своему благополучию, но при этом государство обязано создавать организационно-правовые и функциональные условия для его социальной (частной и публичной) самореализации. Третий путь предполагает активную гражданскую позицию - граждане активно осуществляют свое право на участие в управлении делами общества в противовес прежней зависимости, обусловленной ролью «пассивного» получателя благ в прежней модели государства всеобщего благосостояния. Граждане как члены общества обязаны

заботиться о других своих согражданах^[615].

В процессе функционирования государства как государства социального инвестирования содержательное наполнение ряда основных внутренних функций приобретает следующие ориентации: экономическая функция - на инвестирование в человеческий капитал, социальная функция - на создание условий, обеспечивающих вовлечение нуждающихся в социальной поддержке граждан в активную трудовую деятельность и функция культурного развития - на развитие гражданской эмансипации общества. Подобные ориентации предполагают организационно-правовые меры по обеспечению инфраструктурных условий для развития личностного и профессионального потенциала нуждающихся в социальной поддержке категорий граждан, их переобучении, включении различных групп, в том числе маргиналов, в сферу трудовых отношений, что будет иметь для всего общества социально-экономическую пользу^[616]. Социальное государство в форме государства социального инвестирования базируется на идее человеческого достоинства, признания права каждого индивида на личностное развитие. Подобный подход подразумевает комплекс государственно-правовых мер, связанный не столько с оказанием «пассивной» помощи, сколько с мотивацией активной трудовой деятельности, отказом от преимущественного перераспределения, основанного на льготах и правах потребителей социальных услуг, и переходом к развитию потенциала общества посредством образовательной подготовки и переподготовки, оказания финансовой поддержки малообеспеченным семьям на дополнительное образование детям, оказание юридической и финансовой помощи для осуществления предпринимательской деятельности, создание «безбарьерных зон» и т.д.

Современное государство вынуждено разрешать противоречие, связанное со снижением фактического равенства, обеспечением социальной солидарности и принципом экономической свободы, идеей рыночного саморегулирования. Их сопряжение требует продуманной стратегии, проецирующейся на «умное» законодательство. В этом контексте задача государственного управления усматривается в создании такой модели государственно-правового регулирования, в которой свобода рыночных отношений не исключает социальную защищенность личности, а социальная защищенность личности не уничтожает свободу предпринимательства и экономическую инициативу.

Модель государства социального инвестирования, по сути, есть смешанная модель, в которой сопрягаются либеральные (ответственность, прежде всего, самого индивида за осуществление социально-экономических прав и свобод), консервативные (сохранение патерналистского отношения к лицам, нуждающимся в социальной помощи) и социально­

демократические (развитие образовательного потенциала, профессиональных навыков, создание условий для полноценного участия личности в общественной жизни и осуществления права на участие в управлении делами государства) идеи и принципы.

При этом в выборе модели социального государства следует учитывать роль правокультурного фактора. Социальная справедливость в вопросах взаимодействия государства и общества в разных социокультурных пространствах имеет разное содержательное наполнение. В обществе с либеральной политико-правовой традицией идея социальной справедливости сопряжена прежде всего с законом, обеспечивающим всеобщее равенство перед ним. Идея о взаимных обязанностях государства и индивида, по сути, подчинена идее прав и свобод человека. Концепция социального государства как воплощение идеи социальной справедливости выросла из права, является продуктом правосознания общества, стремления посредством правового регулирования, без насилия обеспечить общественную солидарность. Сама же социальная справедливость понимается как установление правового порядка, при котором индивид не встречает препятствий в самоорганизации и саморазвитии при достижении жизненного успеха. Социальная справедливость - равенство возможностей. «Вся капиталистическая культура, - констатируют евразийцы, - построена на интересах себялюбивой и стремящейся к удовлетворению своих потребностей человеческой личности, оттого она проникнута индивидуализмом. В ней каждый предприниматель для себя лично старается увеличить свое хозяйство, увеличить свой доход и свою хозяйственную мощь. Он не требует для себя помощи от других людей или от государства, а если ему нужны помощники, то он приобретает их также на основании взаимной пользы»^[617]. Социальная помощь обеспечивается не только вертикальными (общество-государство), но, прежде всего, горизонтальными связями.

На евразийском пространстве в правовом сознании преобладают установки, связанные с ведущей ролью государства в обеспечении позитивных прав. Социальное измерение управленческой деятельности государства производится с патерналистских позиций, чему способствовал исторический опыт евразийских народов, в частности, реализация курса на устранение социального неравенства путем равного распределения материальных благ как основы обеспечения социалистического равноправия, проводившийся в советское время. Иными словами, социальная справедливость понимается как равенство при распределении государством социальных благ. Стало быть, для евразийских народов социальное государство - это государство, обладающее достаточным потенциалом для осуществления дистрибутивной функции и обеспечения социальной солидарности^[618].

Самоустранение государства из социальной сферы без наличия к тому институциональных предпосылок, в условиях доминирования патерналистских представлений в социуме приводит к деградации общества, что показал опыт государственного строительства 1990-х годов, когда преобладало мнение о рынке как лучшем регуляторе общественных отношений. Между тем, складывание рыночного пространства само по себе не формирует социальную ответственность. Природа частного интереса иная, чем природа публичного интереса, и в условиях абсолютной автономии от государства, ничем не сдерживаемой свободной конкуренции субъект частного предпринимательства нередко действует в ущерб социуму. Неолиберализм, исходящий из дарвинистского принципа «естественного отбора» сильного и отторжения слабых, не способных конкурировать в условиях стихии рыночных отношений, ущербен не только в плане усиления экономического неравенства. Большие потери государство несет в духовно-культурном, в том числе правокультурном, аспекте, когда нивелируются ценности социальной солидарности, социальных связей и ответственности.

Опираясь на данные социологических опросов, в современной литературе отмечается, что доминирующая в массовом сознании социокультурная модель исключает формулирование государством в качестве сверхзадачи социальной политики «адресной помощи» наиболее нуждающимся с одновременным снятием с себя ответственности за всех остальных^[619]. В связи с этим, модель государства социального инвестирования подразумевает комплекс праворегулирующих и правовоспитательных стратегий, минимизирующий негативный эффект в плане социальной дезориентации и деградации. Государству следует комплексно и последовательно обеспечивать функциональную и правовую поддержку процесса инвестирования в человеческий капитал и освобождения от патерналистских установок, что подразумевает долгий и сложный процесс, исключающий всякое форсирование.

В этом ракурсе важно учитывать, что государство не должно быть опекуном, но при этом не снимать с себя ответственность за создание условий, позволяющих индивиду самореализоваться, интегрироваться в сферу социальных взаимодействий через свой трудовой вклад и гражданскую активность, иметь возможность самому обеспечивать свое благополучие. Создание равных стартовых условий в осуществлении права на свое развитие есть фундаментальная обязанность государства, которая проецируется на действующее законодательство. Государство обязано способствовать искоренению бедности, неравенства и несправедливости, справедливому распределению ресурсов, равному доступу к возможностям

и реализации прав, справедливому правосудию, созданию благоприятных условий для действительно нуждающихся граждан в осуществлении права на развитие, но не сверх того.

Евразийская социокультурная традиция восприятия государства как некоего опекуна общества и главного попечителя о социальном благосостоянии индивидов путем перераспределения ресурсов требует целенаправленной коррекции. В юридической социализации индивида необходимо освободиться от «поводырского» (М. Фуко) типа взаимоотношений между ним и государством Ориентирующий смысл при конструировании государственно-управленческих стратегий в России и Казахстане должна иметь идея культивирования частной инициативы, предприимчивости и потребности в саморазвитии, того, что, прежде всего, на самом человеке, а потом уже на государстве, лежит ответственность за осуществление своих прав и свобод.

Социальные программы, в конечном счете, задерживают экономический рост, поскольку поощряют социальную инфантильность, подрывают стимулы к труду, закрепляют иждивенческие установки, социальную инертность, безынициативность в достижении личностного развития и успеха и стремление переложить на государство ответственность за все социальные проблемы. Отметим, что и Л. Штейн, основоположник концепции социального государства, утверждал, что государству никогда и ни при каких обстоятельствах не следует делать больше, чем создавать условия для личностного, экономического и социального развития, которые индивид не в состоянии создать себе сам, оставив ему право самому свободно и автономно формировать свою жизнь в предоставленных условиях^[620].

Очевидно, что никакое государство не в силах удовлетворить все ожидания, интересы, потребности и предподчтения всех своих граждан. Создание условий для достойной жизни своим гражданам, адекватных возможностям государства, зависит от имеющихся ресурсов и осуществляется в соответствии с реальными возможностями государства. Социальная сплоченность общества возможна на основе социальной справедливости, которая подразумевает разумный баланс интересов, соответствие правомочиям субъектов их обязанностей и ответственности. Говоря словами И.А. Ильина, «полную» справедливость надо самому искать и творить в течение всей своей жизни, а не требовать ее «немедленно» от других»^[621].

Важно укоренить в общественном сознании евразийскую идею диалектического единства прав и обязанностей личности и государства, их взаимной ответственности друг перед другом. «Граждане, - верно отмечает Л.С. Мамут, - обязаны вносить свой посильный вклад в развитие общества, свое личностное развитие». Есть категория нуждающихся в

социальной помощи лиц, в которую входят дети, престарелые люди, инвалиды, жертвы природных и техногенных катастроф, словом те, кто не может сам по независящим от него причинам обеспечить свое существование на минимальном жизненном уровне. И есть другая категория - это лица, которые в основной массе не умеют (зачастую и не хотят) ценой собственных усилий обеспечить себе необходимый уровень жизни. Право на достойную жизнь не может возлагать на государственно-организованное общество, на публично-властную ассоциацию сограждан правовое обязательство обеспечивать каждому «достойную жизнь». Подобное требование по факту предъявляется всей массе своих сограждан, из кармана которых и оплачивается сие «право»^[622].

В России и Казахстане приверженность идее социального государства закреплена на конституционном уровне. Конституция Республики Казахстан, провозглашая защиту права собственности, закрепляя право на свободу предпринимательской деятельности, свободное использование своего имущества для любой законной предпринимательской деятельности (п.4 ст.26), вместе с тем устанавливает: «Собственность обязывает, пользование ею должно одновременно служить общественному благу» (п. 2 ст.6).

Сегодня в наших государствах утверждается подход, согласно которому «государство (социальное государство) должно обеспечивать главным образом основные нужды человека (прожиточный минимум, определенный уровень образования, здравоохранения, пособие по безработице, пенсия, инфраструктура - связь, пути сообщения и другие «общие дела)», но человек обязан сам заботиться о себе и своей семье»^[623]. В современной литературе изменения в правовой политике по развитию социальной сферы интерпретируются как переход от патерналистской к субсидиарной модели, которая предполагает доступность и бесплатность для всех граждан преимущественно базовых социальных услуг, прежде всего, образования и здравоохранения; перераспределение социальных расходов государства в пользу самых уязвимых групп населения при одновременном сокращении помощи обеспеченным семьям; сокращение социального неравенства; предоставление гражданам возможностей более высокого уровня социального потребления за счет собственных доходов^[624].

По сути, закрепляются стратегии и нормы законодательства, соответствующие основам государства социального инвестирования с его нацеленностью на развитие человеческого капитала, взаимную ответственность государства и личности. Так, уже в своем первом Послании Федеральному Собранию РФ^[625]8 июля 2000 года Президент РФ В.В. Путин отметил, что «политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна. Отказ от нее диктуется как необходимостью наиболее эффективного использования финансовых ресурсов, так и стремлением включить стимулы развития, раскрепостить потенциал человека, сделать его ответственным за себя, за благополучие своих близких»^[626]. В 2013 году в ежегодном Послании Президента России было заявлено, что смысл конституционной нормы о социальном государстве - во взаимной ответственности государства, общества, бизнеса, каждого гражданина^[627]. В соответствии с Федеральным законом от 28 декабря 2013 г. № 442-ФЗ «Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации»^[628] среди принципов социального обслуживания указывается адресность предоставления социальных услуг. Устанавливается, что основаниями для признания граждан нуждающимися в социальном обслуживании является наличие обстоятельств, которые ухудшают или могут ухудшить условия жизнедеятельности лица: частичная или полная утрата способности к самообслуживанию и/или передвижению; наличие в семье инвалида, нуждающегося в постоянном постороннем уходе; внутрисемейные конфликты; насилие в семье; беспризорность несовершеннолетних; отсутствие определенного места жительства, работы и средств к существованию и др.

Суть современной социальной функции государства - создание условий для возможности выбора своего образа жизни, путей для личностного развития каждому гражданину. В Казахстане стратегическим ориентиром для правового регулирования отношений в социальной сфере является «Общество благоденствия на основе сильного государства, развитой экономики и возможностей Всеобщего Труда», в котором «безработные не будут просто получателями пособий, а будут осваивать новые профессии, где люди с ограниченными возможностями смогут активно заниматься созидательной деятельностью, а корпорации и компании - создавать им достойные условия для труда»^[629]. Подобный ориентир перекликается с идеями евразийцев о необходимости создания экономического строя, «который реально наиболее полно осуществляет принцип справедливости и общего дела. Праведный строй Государства Труда, общего дела и общего строительства может быть осуществлен тогда,

когда вовлечение всех трудящихся в творческое строительство экономической жизни будет сопряжено в России-Евразии с хозяйственным самоопределением личности»^[630].

Ориентация на модель государства социального инвестирования обозначилась в евразийских государствах сравнительно недавно, однако политико-правовое регулирование социальной сферы в этом русле имеет определенную динамику. Мегатрендом на современном этапе становится выход за рамки предоставления пособий по безработице и иной компенсаторской социальной помощи и фокусирование усилий на трудоустройстве граждан, повышении квалификации безработных и трудоспособных инвалидов. Утверждается понимание важности обеспечения политико-правовых мер, стимулирующих инвестиции в развитие потенциала человека, созданию условий для гражданской и, тесно связанной с нею, предпринимательской активности. В Концепции правовой политики РК на 2010-2020 годы утвержденной Указом Президента Республики Казахстан от 24 августа 2009 года (далее - Концепция правовой политики РК), указывается: «Последовательное и устойчивое развитие Казахстана как динамичного, современного государства с высокими стандартами качества жизни возможно только на основе активизации человеческого потенциала, роста предприимчивости граждан, укрепления институтов гражданского общества»^[631].

В правовом регулировании вопросов, связанных с социальной защитой граждан с особыми потребностями, упор делается на создание равных условий для участия в жизни общества и реализации личностных и профессиональных возможностей. Данное направление закреплено, к примеру, в постановлениях Правительства Республики Казахстан «Об утверждении первого этапа (201 2-2013 годы) Плана мероприятий по обеспечению прав и улучшению качества жизни инвалидов в Республике Казахстан на 2012-2018 годы» и «Об утверждении второго этапа (2014-2015 годы) Плана мероприятий по обеспечению прав и улучшению качества жизни инвалидов в Республике Казахстан на 2012-2018 годы», принятыми соответственно 16 января 2012 г. и 26 марта 2014 г.^[632].

Согласно стратегическому плану «100 конкретных шагов по реализации пяти институциональных реформ предполагается «оптимизация социальной помощи через усиление ее адресного характера», указывается, что «социальная помощь будет предоставляться только тем гражданам, кто в ней действительно нуждается», и «государственная адресная социальная помощь трудоспособным гражданам с низкими доходами будет предоставляться только при условии их активного участия в программах содействия занятости и социальной адаптации». При этом предусматривается осуществление организационно-правовых мер по повышению

качества человеческого капитала на основе стандартов стран ОЭСР^[633].

Стоит отметить, сегодня евразийские государства совместно сотрудничают по проблемам, связанным с решением вопросов социальной сферы, вытекающими из положений ДЕАЭС. Так, к примеру, положение о свободном передвижении рабочей силы на евразийском экономическом пространстве поставило на повестку дня необходимость правового регулирования пенсионного обеспечения трудящихся государств-членов ЕАЭС. Вместе с тем, круг вопросов, которые сегодня решаются в рамках ЕАЭС, может быть существенно расширен. В реалиях существуют значительные проблемы, связанные с недостаточной доступностью объектов окружающей среды и рабочих мест для граждан с особыми потребностями, не все здания оборудованы пандусами. Работодатели не торопятся брать граждан с особыми потребностями на работу, так как в соответствии с законодательством им полагается сокращенная рабочая неделя, дополнительный отпуск, и, в зависимости от заболевания, соответствующим образом оборудованное рабочее место, что предполагает дополнительные расходы. Для решения указанных проблем считаем необходимым для евразийских государств разработать и принять Доктрину развития основ социального инвестирования на евразийском экономическом пространстве, в которой предусмотреть широкий комплекс государственно­правовых мер, направленных на развитие человеческого капитала.

В целом, полагаем, что евразийские идеи классического периода о правовом государстве как социально-ориентированном государстве, взаимных правах и обязанностях государства и личности с акцентом на обязанностях, об обязательственной природе частной собственности, необходимости создания государством условий для личностного развития вполне вписываются в современную евразийскую модель государства социального инвестирования. Учитывая доминирование патерналистских установок в общественном сознании, невысокий уровень гражданской и предпринимательской культуры, евразийским государствам не следует устраняться от эффективной интервенции в те сферы, в которых еще не сложилась социально­институциональная инфраструктура для самоорганизации индивида и общества, сохраняя релевантный уровень правовых гарантий, обеспечивающих социальную и экономическую защищенность граждан. При этом необходимо государственно-правовое регулирование ориентировать на поддержку инвестирования в человеческий капитал при постепенном снижении неэффективных механизмов реализации социальной функции государства.