Волостной суд
Крестьянская реформа 1861 г., коренным образом изменившая социальный строй России, весьма остро поставила и вопрос о необходимости создания правоохранительной и судебной систем, адекватных задачам времени.
Внимание реформаторов изначально в большей степени привлекали проблемы формирования системы общих (коронных) судов, в то же время им предстояло найти ответ на принципиальные вызовы, порожденные потребностью в организации судопроизводства на огромных пространствах сельской России. Следует подчеркнуть, что создание комплекса судебных институтов для крестьянской массы было предопределено конкретными российскими реалиями, состоявшими, с одной стороны, в тотальной неграмотности села, создававшей практически непреодолимые преграды на пути использования норм формальной законности, а с другой — в отсутствии сколько-нибудь образованных кадров, способных осуществлять судопроизводство. Учитывая это, правительство уже в 1861 г. пошло на формирование системы самодеятельных волостных крестьянских судов, призванных рассматривать дела, возникавшие между крестьянами-общинниками на основе народного правосознания, «обычая»[990].Волостной суд, законодательно созданный в результате проведенной крестьянской реформы 1861 г., стал
важнейшим элементом крестьянского самоуправления и механизмом реализации норм обычного права. Он представлял собой учреждение, которое совместило в себе три довольно разнородных начала: сословности, судебной автономии крестьянского населения и руководства в судебных решениях обычным правом.
Создание крестьянского суда было вызвано необходимостью ликвидации помещичьего права вотчинной полиции и регулирования отношений в крестьянской среде. В ведение суда входили все споры и тяжбы до 100 рублей как движимого, так и недвижимого имущества в пределах крестьянского надела. Суд рассматривал дела о наследстве, опеке, займах, обязательствах, а также маловажные проступки по уголовным делам[991].
Из разъяснений Сената следовало, что для признания дела подсудным волостному суду требовалось наличие трех условий: 1) поступок должен быть совершен лицами, принадлежащими к крестьянскому сословию; 2) проступок должен быть совершен в пределах сельской местности; 3) проступок не должен превышать пределов подсудности волостного суда[992].В решении большинства дел суду разрешалось руководствоваться не существующим законодательством, а местными обычаями. Сословный характер суда подчеркивал юридическую обособленность крестьянства и самобытность правовых воззрений сельского населения. Наряду с общинными судами волостной суд следует рассматривать как составляющую часть сельской повседневности. Согласно ст. 95. Общего положения в ведении волостного суда находились как «споры и тяжбы между крестьянами, так и дела по маловажным их проступкам». Одним словом, изначально в пределах юрисдикции волостных судов оказались конфликты и правонарушения, которые были порождены самой деревенской действительностью и наиболее часто возникали в крестьянской среде. По мнению исследователя
волостных судов П.А. Гильдебрандта, 95 % всех крестьян России разбирали свои споры в волостных судах[993].
В случаях, когда дела рассматривались в соответствии со ст. 96—102 Общего положения о крестьянах, решения волостного суда считались окончательными и не подлежали обжалованию, в противном случае решения волостного суда могли быть отменены местным уездным съездом мировых посредников по инициативе лиц, которых решение или приговор касается. Но в случае превышения волостными судьями своих полномочий их решения могли быть отменены мировым съездом и без просьбы заинтересованных лиц. Решения волостных судов, согласно разъяснению министерства внутренних дел от 2 мая 1870 г., вступали в силу по отношению к заинтересованным в деле лицам и подлежали исполнению, «когда на решение объявлено удовольствие; когда хотя бы удовольствие и не было объявлено, но просьбы об отмене решения в месячный срок не поступало».
Решения суда считались окончательными, за исключением трех случаев: 1) рассмотрение неподсудного волостному суду дела; 2) определение наказания, превышающего предоставленную волостным судам власть; 3) решение дела без вызова сторон.Суд имел право накладывать наказания в виде ареста до 7 дней, общественных работ до 6 дней, денежного штрафа до 3 рублей, порки розгами до 20 ударов. Решение суда считалось окончательным. Оно могло быть обжаловано в случаях принятия к своему разбору неподсудного дела; определения наказания, превышающего предоставленную суду власть; решения суда без вызова сторон[994].
Волостным судьей, в соответствии с Общим положением о крестьянах, могли быть лица: 1) не моложе 25 лет; 2) не подвергавшиеся телесному наказанию по решению суда, не оставленные судом в подозрении; 3) не состоявшие под судом и следствием и заведомо развратного поведения. Выбранные судьи не могли отказаться от своей
должности, за исключением случаев, когда: 1) лицу более 60-ти лет; 2) лицо прослужило полный срок по выбору; 3) лицо подвержено сильным телесным недугам; 4) по решению схода, в случае, когда причины были признаны уважительными.
Формирование волостного суда осуществлялось на основе установленного законом порядка. Состав судей, числом от 4 до 12, избирался на волостном сходе. Присутствие состояло не менее чем из 3 судей. Вознаграждение судей устанавливалось по решению волостного схода, но в 60—70-е гг. XIX в., по мнению исследователя Л.И. Земцова, было редкостью[995]. Освобождение членов волостного суда от натуральных повинностей на практике осуществлялось не везде. Так, по данным комиссии Лю- бощинского, из 82 обследованных волостей освобождение от повинностей членов волостного суда встречалось только в 21 волости, а жалованье — лишь в 8 волостях. В целом по стране жалованье получали примерно треть судей, и оно составляло в зависимости от местности от 5 до 60 рублей в год[996]. Конечно, такое незначительное вознаграждение не стимулировало крестьян занимать судебные должности.
В ряде мест крестьяне относились к судам как к новой повинности («берем в суды, как в солдаты»)[997]. В некоторых волостях крестьяне старались избежать выборов в волостные судьи, опасаясь, что исполнение этих обязанностей негативно отразится на состоянии их хозяйства. «У порядочного хозяина свои дела есть, ему нельзя терять по целым дням время да сидеть в правлении, а бездомному бедняку уже все едино, потому терять-то нечего»[998]. Нежелание нажить себе врагов также являлось одной из причин уклонения крестьян от членства в волостном суде. По наблюдению М. Заруд- ного, «судье нередко приходилось определять наказание,возбуждающее недовольство и злобу, а ссориться с односельчанином никому не хотелось»[999]. Тамбовские крестьяне по этому поводу говорили, что «кому охота и время даром терять, и врагов наживать»[1000].
Комиссия М.И. Любощинского, обследовавшая состояние волостных судов (1878 г.) в губерниях Европейской части России, выявила массу недостатков в их работе. Материалы комиссии полны примеров «питейного право- судия»[1001]. Низким оставался и образовательный уровень судей. В 78 волостях Тамбовской губернии, по данным за 1878 г., из 683 судей грамотных было только 62[1002]. По данным за 1886 г., в Курской губернии из 46 волостных судей Корочанского уезда только 8 были грамотными[1003]. Лучше в этом вопросе обстояло дело в нечерноземных губерниях. «Санкт-Петербургские ведомости» за 1872 г. сообщали, что «при некотором развитии грамотности заметно и более сознательное отношение к суду: в судьи выбирают людей большей частью грамотных»[1004].
Сами крестьяне характеризовали волостные суды как «темные», «неумелые», которые «законов не знают». При формировании состава волостного суда грамотные и образованные крестьяне стремились избежать членства в нем. Исследование выявило зависимость судей от волостных старшин и писарей. «Да иначе и трудно, — заявляли сами судьи, — т.к.
судьи неграмотные, а старшина — первый голова»[1005]. Несмотря на недостатки, крестьянский суд пользовался доверием сельского населения. В трудах той же комиссии приводятся данные опроса об отношении крестьян к волостному суду. В 67 ответах (81,7 % всегочисла) опрошенных отмечалось, что они довольны своим судом, в 4-х это сделано с оговорками, резко отрицательные отзывы дали в 2-х случаях[1006]. В частности, согласно итоговому обсчету своим волостным судом были довольны и не изъявляли желания судиться у мирового судьи 160 обследованных волостей. Были довольны своим судом и не упоминали о мировом 63 волости. Выражали одобрение волостному суду, но одновременно требовали права судиться и у мирового 134 волости. Считали, что мировой суд лучше, но видели необходимость сохранить волостной суд 32 волости. И только крестьяне 15 волостей однозначно выражали недовольство волостными судами.
Доступность сельского судопроизводства являлась одним из факторов, определявшим крестьянские предпочтения в пользу волостных судов. На вопрос: довольны ли они своим судом и не лучше было судиться у мирового судьи, крестьяне заявляли, что свой суд для них лучше, как ближайший и не требующий никаких расходов, и в подтверждение этого указывали, что иной раз истцы по спорам и на сумму свыше 100 руб. нарочно уменьшали цену иска, для того чтобы разбираться в волостном суде, а не у мирового[1007].
В деятельности волостных судов прослеживалось явное несовершенство их правового обеспечения: «Вообще обычаи так шатки и неуловимы, что трудно заранее определить, чего в данном случае придержется суд: обычая ли, или внушения свыше, или совета старшины или писаря. Словом, совершенный простор в решениях не гарантирует ни обычного, ни какого другого права». С другой стороны, вполне справедливо указывалось на то, что волостные суды постоянно вторгались в компетенцию мировых и окружных судов: «Сплошь и рядом волостной суд или
сельский староста мирят дела о кражах, грабежах, тяжких побоях и т.п.
преступлениях, по общему закону не подлежащих примирению. Все это и сходит с рук, особенно если не донесет куда следует писарь или не усмотрит мировой посредник»[1008].Современники справедливо отмечали: «При разрешении дела волостные судьи редко сознательно руководятся тем или другим обычаем. Они решают его просто по чувству справедливости... Волостные судьи не станут совещаться между собою об обычаях, которые следует иметь в виду при постановлении по спорному делу решения, подобно тому, как коронные судьи совещаются о законах. На волостном суде обыкновенно и речи не заходит собственно об обычаях»[1009].
Нарекание со стороны крестьян вызывала вольная трактовка волостными судами обычая как основы выносимых решений. Твердых и определенных обычаев практика волостных судов установила мало. «В большинстве случаев имеются не обычаи, разумея под этим термином вполне определившееся правосознание, а простое обыкновение, не обладающее свойством непреложного в народном представлении указания и ввиду этого соблюдаемое, лишь поскольку оно не нарушает чьих-либо существенных интересов. Таким образом, решить, что есть обычай, и что нет, представляется часто задачей весьма трудной», — делал вывод в своем докладе сенатор Г.А. Евреинов[1010]. С целью решения проблемы Сенат постановлениями 1891 и 1896 г. дал право волостным судам подтверждать или опровергать существование у крестьян того или иного обычая. Волостной суд фактически получил право творить правовые нормы. Местные обычаи не всегда могли служить правовым руководством постоянных и одинаковых решений. Волостной суд просто не мог знать обычного права всех селений волости[1011].
В 1889 г. было принято положение «О земских участковых начальниках», в соответствии с которым компетенция волостного суда была значительно расширена. С принятием данного положения 1889 г., как отмечает В.М. Вороновский, волостной суд утратил значение «домашнего крестьянского суда и стал полноправным звеном в системе всего местного судоустройства»[1012]. Был расширен круг лиц и дел, подведомственных волостному суду, отныне помимо крестьян он судил мещан, посадских, ремесленников и цеховых, «юрисдикция его распространяется на огромное большинство дел по имущественным спорам и проступкам 8/9 всего населения страны, близко затрагивает интересы решительно всего сельского населения»[1013]. Таким образом, властью был сделан еще один шаг в направлении сближения обычно-правовой системы русской деревни и общих судов Российской империи.
Следует отметить и негативные последствия попечительской политики правительства Александра III в отношении крестьянских судов. Так, на участкового земского начальника возлагался контроль над деятельностью волостного суда. Он был обязан не менее 2 раз в год проводить ревизию каждого волостного суда, находящегося на территории его участка. Опека судов со стороны земских начальников выразилась в том, что многие решения выносились под их диктовку. Сами же земские начальники сетовали на то, что, несмотря на их старания, суд в своем составе редко имел «грамотного» председателя, умеющего с грехом пополам написать свою фамилию.
С целью улучшения деятельности волостных судов в июне 1889 г. были приняты «Временные правила о волостных судах». Кандидаты в волостные судьи определялись на сельском сходе. В каждой волости таких кандидатов должно было быть не менее 8. Из их числа земский начальник утверждал 4 волостных судей сроком на 3 года, причем один из судей
назначался председателем. По гражданским делам суд вел все иски о надельном имуществе без ограничения суммы, прочие споры и тяжбы до 300 рублей, по наследственным делам до 50 рублей. Суд имел право приговаривать к аресту до 30 дней и денежному штрафу до 30 рублей[1014].
Самым существенным отличием нового волостного суда являлось то, что его решения могли быть обжалованы в 30-дневный срок через земского начальника в уездный суд в качестве апелляционной инстанции и в губернское присутствие в качестве кассационной инстанции[1015].
Изменение структуры волостного суда еще более обострило его недостатки. Возникло противоречие между обычным правом, по которому волостной суд выносил решения, и правом позитивным, которым руководствовались уездные суды, игнорируя местные обычаи и принимая в расчет лишь формальные доказательства. Учитывая это обстоятельство, волостные суды стали отходить от норм обычного права и пытались решать дела по общим законам, что по причине их малограмотности приносило больше вреда, чем пользы.
По закону волостной старшина не имел права вмешиваться в деятельность волостного суда, но в практике сельского судопроизводства этот запрет соблюдался не всегда. Степень влияния волостных старшин на деятельность волостного суда в местностях сельской России была различна. То, что волостные старшины, вопреки требованиям закона, вмешивались в решения волостных судов — очевидно. П. Скоробогатый, специально изучавший эту проблему, отмечал, что в некоторых волостях Московской и Владимирской губерний старшина хотя и не принимает участие в разбирательстве, но дает советы, как решить дело[1016]; в Аткарском уезде Саратовской губер
нии старшина присутствовал на волостном суде и объяснял судьям содержание жалоб; в Балашовском уезде той же губернии при разборе дел судил вместе с судьями[1017]; в некоторых волостях старшины позволяют себе изменять приговоры судей во время приведения их в исполне- ние[1018]. В этом влиянии старшин на волостную юстицию, явно выходящем за рамки закона, исследователь усмотрел и позитивный момент, который, по его мнению, заключался в следующем: «Будучи знакомы с хозяйственной обстановкой и другими условиями крестьянского быта, старшины по большей части не мешают решению дел в духе, согласном с общим складом юридического мышления крестьян, а лишь облегчают это решение[1019]».
Другой фигурой, оказывающей самое непосредственное влияние на деятельность волостного суда, был волостной писарь. Их, производивших записи в книге решений волостного суда, современник назвал «двигателями судопроизводства». Об их роли в 1881 г. писал член Государственного Совета, сенатор М.Е. Ковалевский: они «иногда распоряжаются в волостном суде вполне самовольно, так что судьи являются покорным орудием в их руках и прикладывают печати к решениям, составленным писарем или по приказанию старшины»[1020]. В условиях малограмотности корпуса крестьянских судей писарь в волостном суде подчас был единственным человеком, владеющим грамотой и более-менее знакомым с правом. Земские собрания Курской губернии, давая характеристику производства дел в волостном суде, в качестве его основного недостатка выделяли то, что оно «...всецело находится в руках волостных писарей, которые фактически становятся вершителями дел волостного суда»[1021].
Вмешательство писарей в производство дел на волостном суде было общим явлением и отмечено во всех губерниях, посещенных комиссией по преобразованиям волостных судов. Это влияние на местах имело самые разные формы. В одной волости судьи прямо заявили, что они люди неграмотные, законов не знают, поэтому как писарь укажет, так и решают[1022]. В другой волости писарь не только руководил заседанием суда, но и подавал свой голос при постановке решения[1023]. А в иных волостях судьи сами принимали решения, а писарь выполнял лишь техническую работу, хотя последнее имело порой решающее значение. Речь идет о составлении решения волостного суда, которое готовилось именно писарем. Правовед К.Ф. Чепурный замечал, что «все решения склеиваются писарями, судьи же, как люди, не умеющие обобщать своих мыслей, решительно к этому неспособны»[1024]. Недобросовестное исполнение писарем свои обязанностей приводило к тому, что в книгу приговоров волостного суда вносились не все решения. Так, в Московской и Владимирской губерниях в книгу записывались только решения по более важным делам, а по маловажным — не фиксировались[1025]. Только по просьбе тяжущихся запись о приговоре вносилась в книгу решений суда в Екатери- нославской губернии[1026]. В Костромской губернии не считали нужным вносить в книгу решений волостного суда записи о мировых сделках, а также решения суда по жалобам на обиду словами[1027].
К концу XIX в. положение волостных судов в деревне укрепилось. По мере развития крестьянского правосознания совершенствовалась система сельского правосудия. С ростом авторитета волостного суда возросла и привлекательность судебных должностей, а равно требова
тельность односельчан к кандидатам в волостные судьи. Заседания суда проводились в воскресные дни, поэтому исполнение судебных обязанностей не мешало хозяйственной деятельности. Судьи получили знаки отличия, а вместе с ними уважение со стороны односельчан, которые говорили, что «никто не знает, может и нам придется судиться у него, не грех и уважить»[1028]. Не последнюю роль играло и повышение денежного довольствия членам волостного суда. Из Орловской губернии в информационной записке в МВД сообщали: «В судьи предпочитают избирать грамотных, развитых, притом более или менее состоятельных. Судьям назначают жалованье 60 рублей в год, председателю — 100 руб. Судья освобождается от натуральных повинностей»[1029]. Информатор А. Петров из Шехманской волости Липецкого уезда Тамбовской губернии в письме от 8 февраля 1899 г. писал в Этнографическое бюро: «В волостные суды избираются преимущественно люди грамотные, из отставных нижних чинов, которых народ привык считать наиболее развитыми и добросовестными. Председатель волостного суда получает из волостных сумм 100 рублей жалования, а остальные 3 судьи по 60 рублей»[1030]. Аналогичным было мнение и стороннего наблюдателя. Так, И. Анненков, назначенный в 1890 г. земским начальником в Обоянский уезд Курской губернии, отмечал, что «благодаря Богу, состав судей во многих волостях оказался вполне удачный; все грамотные и трезвые, а председатели — люди самостоятельные и со средствами»[1031].
При всех имеющихся недостатках волостной суд был близок и дорог крестьянам. Причина заключалась в однородности взглядов и понятий судей и сторон в тяжебных делах[1032]. Вся критика волостного суда, зву
чащая со стороны представителей образованного общества в начале ХХ в., основывалась на результатах комиссии Любощинского тридцатилетней давности. Ратуя за ликвидацию волостных судов, авторы статей приводили все тот же набор аргументов о «царстве обычая», «пьяном правосудии», «недоверии волостным судам» и т.п.
В связи с этим интересным представляется свидетельство А.В. Кривошеина в бытность его делопроизводителем Земского отдела МВД. В своем рапорте Министру внутренних дел в 1895 г. по результатам своей поездки по губерниям Центральной России он докладывал: «Охотное обращение крестьян в волостной суд, несомненно, указывает на настоятельную потребность сельских местностей в суде близком, скором и простом, не стесненном громоздкими процессуальными формальностями»[1033].
Необходимость сохранения волостных судов исходила прежде всего из объективной реальности. Критики сельского правосудия, верно подмечая его слабые стороны, однако не отвечали на главный вопрос: а чем могут быть заменены волостные суды? Давая отповедь таким прожектерам, сенатор Н.А. Хвостов замечал: «Волостные суды неизбежно должны быть сохранены, так как ничем другим их заменить невозможно. Мы не можем в каждую волость дать мирового судью, уже я не говорю юриста, но хотя бы человека со средним образованием, как это и требовалось по закону о мировых судьях»[1034].
Волостные суды рассматривали дела только по письменной или устной жалобе истца, потерпевшего или его родственников. При этом делалась краткая запись содержания и решения дела в журнале заседаний. Судебные заседания проводились открыто, в словесной форме. Они устраивались в выходной день в помещении волостного правления. Присутствие обеих сторон (истца и ответчи
ка) было обязательным, иначе дело откладывалось до следующего раза. В суд допускались и посторонние лица, не имевшие права вмешиваться в порядок суда[1035].
Законодатель наделил волостной суд правом проведения дознания в случаях недостаточности доказательств, осмотр местности и проверка доказательств судом проводились только по просьбе тяжущихся. Перед тем как решить дело, волостной суд был обязан принять все зависящие от него меры к примирению тяжущихся сторон и по возможности завершить дело мировым соглашением. Если мировое соглашение по каким-либо причинам не могло состояться, тогда суд производил дознание в присутствии двух свидетелей, а также с учетом всех обстоятельств дела и представленных доказательств разрешал дело окончательно.
Если суд не выходил за пределы своей компетенции, то обжалованию его решение не подлежало, в противном случае решения волостного суда могли быть отменены местным уездным съездом мировых посредников по инициативе лиц, которых решение или приговор касается.
Нельзя было обвинить волостные суды в формальном подходе в оценке преступления. Они тщательно подходили к выяснению мотивов и обстоятельств совершенного преступления. Так, если дети по приказу родителей шли на преступление, то они не привлекались к ответственности. Отвечали за них родители. А если преступление совершала жена по наущению мужа, то они отвечали оба, но первой делалось снисхождение. По сообщению В. Перь- кова (1898 г.), в одном из сел Болховского уезда Орловской губернии крестьянин послал жену воровать пеньку в снопах, ее поймали, она призналась, что ее послал муж. Суд приговорил мужа к аресту на пятнадцать суток, а жену — на пять[1036].
Вынося приговор, волостной суд учитывал все обстоятельства дела, обращая внимание на факторы, смягчающие или, напротив, усиливающие вину обвиняемого. К причи
нам, которые усиливали наказание при вынесении приговора, следует отнести: повторность совершенного преступления, кража днем, дурное поведение, запирательство на суде. Напротив, болезненное состояние, физические недостатки, наличие грудного ребенка, беременность, чистосердечное признание, несовершеннолетие, отсутствие умысла, заслуги виновного — все это на суде выступало факторами, смягчающими наказание[1037]. В записке С.С. Кондрашова о положении крестьян Тамбовской губернии Елатомского уезда от 13 марта 1889 г. на имя министра внутренних дел говорилось, что «увеличивающим вину обстоятельством считается совершение похищения днем. Народ называет это „денный грабеж“. Взлом замка считается особенно преступным, как и кража из построек»[1038]. В Грязовецком уезде Ярославской губернии, напротив, кража днем уменьшала важность и строгость наказания, а ночью — увеличивала[1039].
Субъективизм играл большую роль в принимаемых волостным судом решениях[1040]. Для судей была важна не только суть дела, но и репутация, поведение участвующих в деле. Если судьи не были знакомы с истцом и ответчиком, то необходимую информацию о них они получали от старосты. Дурная слава о человеке ужесточала выносимый приговор, и, напротив, отзывы об участнике процесса как о трудолюбивом и рачительном хозяине учитывались как смягчающие вину обстоятельства. В представлении крестьян только такое судебное решение могло быть признано справедливым, которое в полной мере учитывало мнение односельчан об истце и ответчи- ке[1041]. По утверждению Н.Н. Покровского, таким образом давался «пример действенного функционирования обще
ственного мнения, основанного в первую очередь на трудовой репутации человека.»[1042]. «Прозрачность» сельских отношений позволяла не только выяснить мотивы совершенного преступления и определить степень его социальной опасности, но и вынести справедливый приговор с учетом всех смягчающих вину обстоятельств.
Главным в решении по обычаю было воззрение на личность подсудимых и их положение в семье. Члены волостного суда говорили, что «решаем глядя по человеку и по хозяйству»[1043]. Да и сами крестьяне утверждали, что судьи руководствуются не столько обычаями, сколько справедливостью и обстоятельствами дела, соображаясь с человеком[1044]. Вот, например, как ответили крестьяне одной из волостей Новгородской губернии на вопрос, довольны ли они своим волостным судом и не предпочитают ли судиться у мирового судьи: «Волостной суд не хуже мирового, так как это суд свой, и судьи, зная хорошо каждого крестьянина, знают поэтому, кого иногда надо постращать, а кого помиловать»[1045].
Разным отношением к оценке проступков и, как следствие, к строгости вынесенного наказания переполнены решения волостной юстиции. На суровость вынесенного наказания влияли в первую очередь личные качества. Телесное наказание применено, поскольку ответчик «вздорного и упрямого характера»; принято решение уменьшить наказание, так как «учинил проступок без намерения и в первый раз как человек хорошего поведения»; «так как крестьянин Тарасов поведения хорошего, худого дела и слуху за ним никогда не было, да и означенная веревка у него была в употреблении не с намерением, а в забытьи», то и отказали управляющему имением в наказании Тарасова за кражу. А так как истец «Герасим замечен был и прежде вздорного поведения, то наказать его розгами
20 ударов»; отказать в наказании за кражу, так как определенных свидетельств нет, а ответчик «человек добронравственный»[1046]. Казачинский волостной суд Шацкого уезда Тамбовской губернии, рассмотрев дело по обвинению крестьянина Киселева в краже снопов, определил: «Хотя виновного Киселева и следовало бы наказать розгами, но, как известно, что Киселев впредь ни в чем замечен не был, то снопы возвратить...»[1047].
Основываясь на народных традициях, юридических обычаях русской деревни, волостные суды видели свою главную задачу отнюдь не в том, чтобы покарать виновного, а в том, чтобы примирить стороны, сохранить внутреннюю солидарность сельского мира. Мировая сделка, по народным понятиям, являлась единственно справедливым исходом всякого дела. По наблюдениям писателя-демократа Н.А. Астырева, служившего волостным писарем в Воронежской губернии, до суда доходило не более 2/3 заявленных в волостное правление жалоб, 1/3 заканчивалась миром без помощи правосудия[1048]. Учет интересов другого, даже в случае его неправоты — лучший исход для того, чтобы продолжилось нормальное существование в том тесном коллективе, с которым крестьянин был связан всю жизнь. Интересно отметить, что примирение сторон или прощение со стороны истца аннулировали вынесенный приговор. Так, один крестьянин был приговорен к 10 ударам розог «за оскорбление беззащитной вдовы» словами «колдунья» и пр., но за примирение сторон и по просьбе вдовы ответчик был освобожден от наказания[1049].
Желание решить дело так, «чтобы никому не было обидно», лежало в основе деятельности народных судей. В народе о таких решениях говорили «грех пополам».
Сущность обычая заключалась в разделе суммы исков за убытки (грех) между истцом и ответчиком так, что потерпевшая сторона удовлетворялась лишь частью потерь. Этот вид решения часто встречался в практике волостных судов. Чаще всего к нему прибегали из-за недостатка улик или в случаях причинения ущерба без умысла[1050]. Из судебных решений видно, что иногда сам истец, сознавая неумышленность вреда, причиненного ему ответчиком, ищет с него на суде только половину своих убытков. Так, в одном из решений истица просила суд взыскать половину цены телки, потерянной ответчиком; в другом истец предлагал суду истребовать с пастуха, потерявшего его лошадь, половину ее стоимости[1051].
Большинство дел, рассмотренных волостным судом, исчезало бесследно, т.к. дела заканчивались примирением сторон и поэтому в книгу решений не заносились[1052]. В материалах волостных судов Тамбовской губернии часто встречается запись о том, что дело прекращено за неявкой сторон[1053]. Логично предположить, что неявка истца и ответчика на суд была чаще всего следствием их примирения. Во всех волостях миром в судах кончалось более половины всех дел. Показательны в этом отношении данные Ильинского волостного суда Болховского уезда Орловской губернии за 1896 г. За год судом рассмотрено 411 дел, из них гражданских — 214. Примирением сторон закончено 139 гражданских дел[1054]. В волостных судах Моршанского уезда Смирновском (1913—1914 гг.), Рыбинском (1913—1917 гг.), Пи- чаевском (1912 — 1916 гг.) из сохранившихся дел нами установлено, что миром закончилось 40 %, 26 % и 51 % соответственно[1055].
В ходе разбирательства волостной суд с целью выяснения истины и осуществления правосудия прибегал к различным действиям: дознанию, осмотру, показаниям и т.п. Для выяснения обстоятельств дела суд вызывал свидетелей, как правило, не менее двух. В случае необходимости суд поручал сельскому старосте осуществить все необходимые действия, связанные с дознанием, опросом или осмотром. Такие действия использовались в делах о потравах[1056]. В делах о кражах волостной суд прибегал к повальному обыску, т.е. допросу соседей и односельчан. Если волостному суду требовались сведения о поведении тяжущихся, их образе жизни, семейных отношениях, то он прибегал к показаниям соседей и односельчан, которые собирал тот же староста или волостной старшина. Такого же рода информация была получаема судом посредством вызова на заседание старосты. В одном из решений суд осудил ответчика по одному лишь дурному отзыву о его поведении и жизни сельского старосты, других свидетелей суд не вызывал[1057].
Обычаем правового быта русской деревни являлась божба. Истинным правосудием русский народ считал суд Божий («Бог — судья», «Виноватого Бог сыщет», «Бог видит, кто кого обидит» и т.п.). Крестьяне прибегали к божбе, когда отсутствовали доказательства по делу, и невозможно было узнать истину. По мнению исследователя обычного права саратовских крестьян, В. Птицына, в большинстве волостей губернии божба, или «отдача на душу», как иногда называли ее крестьяне в заявлениях, допускалась как доказательство[1058].
В подтверждение своих слов на суде крестьянин творил крестное знамение и говорил: «ей богу», «лопни глаза», «чтобы не видеть детей своих», «сквозь землю провалиться», «лопни утроба», «отсохни руки, ноги», «не дай бог до вечера дожить», «вот те крест» или «вот те образ». Считалось, что лжесвидетельство ложилось грехом на
душу человека, и за это он будет держать ответ перед Бо- гом[1059]. В ряде русских сел существовал обычай приносить присягу. У одних это было заклятие, у других — клятва через своих детей, третьи одевали саван на провинившихся и водили их по деревне со свечой в руках и т.д.[1060]. В Орловской губернии присяга выглядела примерно так: «При целовании креста на икону говорилось: „не дойди я до двора“; „не взвидь я своих детей“; „покарай меня Бог на этом месте“; „умри я без покаяния"; „не доживи я до завтрашнего дня“»[1061]. Иногда присягой крестьяне кончали дело, не доводя его до суда. Так, в с. Полянов- ский Майдан Елатомского уезда Тамбовской губернии у одной крестьянки была совершена кража. Потерпевшая «грешила» на сноху. Свекровь привела сноху в церковь и заставила ее при священнике принять присягу. Присяга была принята, и сноха стала свободна от подозрения[1062]. К договорной божбе, как называли присягу, прибегали и в ходе судебного разбирательства. «Когда кто побожится на суде, то другая сторона обыкновенно говорит: “Уже если побожился — прощаю, Бог с тобой”»[1063].
В ст. 25 Временного правила о волостных судах (1889 г.) говорилось, что волостной суд решает дело по совести и на основании имеющихся в деле доказательств[1064]. Волостной суд имел право применять четыре вида наказаний: розги, арест, денежный штраф и общественные работы. Из устава о наказаниях ведению волостного суда подлежали проступки, предусмотренные 86 статьями. Почти половина статей (42) предусматривали денежные штрафы, 13 — аресты, 31 — аресты и штрафы.
Самым традиционным видом наказания были розги. Крестьяне относились к телесному наказанию как к самой радикальной мере воздействия на провинившегося. Приведем лишь некоторые крестьянские высказывания на сей счет: «Розог опасаются все», «Кого слова не берут, с того шкуру дерут», «Без розог обойтись нельзя»[1065]. Они применялись за побои, пьянство, нерадение к хозяйству, недоимки, неповиновение властям, оскорбление начальства, не почитание родителей. В качестве примера можно привести решение волостного суда Больше-Грибановской волости Тамбовской губернии, который приговорил крестьянина С. за постоянное пьянство и нерадение к хозяйству к наказанию в виде 15 ударов розгами[1066]. Нередко розги назначались в качестве дополнительного наказания. Так, в 1891 г. Рождественский волостной суд той же губернии за учиненную драку взыскал с Петра Васильева в пользу потерпевшего 3 рубля штрафа и еще назначил ему 19 ударов розгами[1067]. К наказанию розгами волостные суды прибегали в случаях нанесения оскорблений как словами, так особенно соединенных с побоями и буйством. Из 40 случаев телесного наказания, зафиксированных в книге приговоров Кушевского волостного суда Холмогорского уезда Архангельской губернии с 1867 г., 18 относились к нанесению оскорблений и побоев частным лицам, 9 — должностным лицам или «в присутственном месте» и только 5 за кражу и 5 за остальные проступки[1068].
Отношение местного населения к лицам, подвергнутым телесным наказаниям, было преимущественно негативным. По словам одного из волостных писарей Архангельской губернии, отношение к наказанному поркой «делается немного презрительное, и при ссорах его называют “стеганцем”, а также корят понесенным наказа- нием»[1069].
К концу XIX в. число приговоров волостных судов к наказанию розгами значительно сокращается. По подсчетам Т.А. Тарабановой, волостные суды в 1871 г. наказали 80 % крестьян, из них розгами — 72 %, 11,4 % посажены под арест, 14,2 % оштрафованы, 1,5 % приговорены к общественным работам, а 0,9 % составили другие виды наказания (выговор, внушение и т.п.)[1070]. К концу века картина меняется. Так, в Елецком уезде в 1893 г. было отмечено 119 случаев наказания розгами, что составляло 11,2 % к общему числу осужденных. В 1901 г. таких приговоров было лишь 27, или 1,4 %[1071]. В Нижегородской губернии число приговоренных к розгам в 1868 г. составляло 57 % всех осужденных, а в 1898 г. — 1,3 %[1072]. Если в 1891 г. волостными судами Тульской губернии было приговорено к телесным наказаниям 1 156 чел., или 9,6 % от общего числа осужденных, то в 1899 г. лишь 222 чел., или 3,5 %[1073]. По данным И.Н. Скуратовой, изучившей материалы 10 волостных судов Казанской губернии за 1892—1915 гг., виды наказания, налагаемые по приговорам волостных судов, распределялись следующим образом: штраф — 50,2 %, простой арест — 40,3 %, строгий арест — 2,7 %, телесные наказания — 4,5 %, телесные наказания и арест — 1,4 %, выговор в присутствии суда — 0,9 %[1074].
Таким образом, телесные наказания волостными судами в конце 1860-х — 1870-е гг. применялись чаще, чем в 1890-е — начале 1900-х гг. Эта тенденция свидетельствовала об усилении в среде сельских жителей чувства
собственного достоинства, а следовательно, восприятии телесных наказаний как унижения человека.
Однако сохранение телесных наказаний в русской деревне, несмотря на негативное отношение к этому варварскому обычаю со стороны просвещенной общественности, объяснялось особенностью крестьянского быта. Крестьяне часто сами предпочитали быть выпоротыми, нежели платить штраф, который затрагивал экономические интересы семьи в целом. Крестьяне говорили, что «от розог нет убытку ни мужику, ни обществу». Боязнь денежного штрафа, которым волостной суд мог заменить розги, выразилась в народной пословице: «Не казни мужика дубьем, а казни мужика рублем»[1075].
Штраф, налагаемый волостным судом, выражался во взыскании в пользу пострадавшего «мирских» сумм и пени. Размер штрафа колебался от 25 коп. до 10 руб., в исключительных случаях доходил до 25 руб. При несостоятельности осужденного штраф могли заменить арестом (1 день ареста равнялся 1—2 руб.)[1076]. Крестьяне сетовали, что в отличие от общинных судов волостные ничем не руководствовались при назначении суммы взыскания.
В первые два десятилетия функционирования волостных судов (60—70-е гг. XX в.) арест как мера наказания применялся волостными судами редко. Для заключенных под арест требовалось отдельное помещение, сторож к нему и харчи, особенно если отбывал наказание крестьянин из другого селения. И еще один немаловажный момент. Судьи учитывали тот факт, что даже краткосрочная изоляция виновного неизбежно ведет к его отрыву от сельских работ. В литературе приведен случай, когда жена крестьянина, приговоренного к аресту, просила судью дать ей возможность отсидеть в «холодной» вместо мужа.
Ареста крестьяне старались избежать потому, что даже кратковременный арест считался в народе позором,
ложился темным пятном на репутацию такого человека, которого теперь каждый мог назвать обидным словом «арестант». Так, орловские крестьяне «из-за боязни позора от соседей аресту предпочитали телесное наказани- е»[1077].
Волостные суды могли приговорить к аресту сроком от 1 до 7 суток, чаще всего суды приговаривали к трехсуточному аресту. Таким наказанием каралось оскорбление скверноматерными словами старосты или волостных судей, грубость по отношению к старосте, ругательства, соединенные с дебошем и побоями, оскорбление женщины непотребными словами и пр. Максимальный срок ареста волостные суды назначали за оскорбление словами «колдун», «вор» или «б...ь», нанесение побоев женщине, взаимные оскорбления в ходе домашней ссоры, нарушение тишины и спокойствия по протоколу урядника, самоуправство и пр. Арест на сутки или двое судьи давали за ругательства в пьяном виде, нанесение оскорбления отцу, за побои жене, за ложное показание на суде или неявку на суд ответчика[1078].
К наказанию общественными работами волостные суды прибегали в случае, если обвиняемый был уличен в краже или распутном поведении. Инжавинский волостной суд за воровство приговорил крестьянку к штрафу в 7 руб. и обязал ее в течение 6 дней мести улицы[1079]. В конце XIX — начале XX в. наказание в виде лишения свободы стало применяться чаще. В ряде мест Тамбовской губернии волостные суды практиковали арест как меру наказания весьма широко. В период 1895—1897 гг. волостными судами Тамбовской губернии приговорено: Больше-Избердеевским: к выговору — 7, к денежному взысканию — 22, к аресту — 165, к телесному наказанию — 3; Шехманским: к выговору — 4, к денежному взысканию — 57, к аресту — 143, к телесному наказанию — 5[1080].
К другим видам наказаний, используемым судами, следует отнести оставление на замечании волостного суда и общества. Оно применялось при недостатке улик, в случае обоюдной драки, если виновный не мог быть подвергнут телесному наказанию по старости, т.к. ему было более 60 лет. Суд также мог сделать замечание, выговор. Выговоры, замечания и внушения применялись волостным судом, если виновный оступился впервые, чистосердечно раскаялся и получил прощение от потерпевшего. Также они использовались в качестве дополнения к более строгим наказаниям. По решению суда выговор мог быть внесен в штрафную книгу. Так, решением Вишневского волостного суда крестьянин Б. за побои без всякой причины был подвергнут 20 ударам розгами с записью в штрафную книгу и штрафу в сумме 3 рублей за бесче- стье[1081].
К «внушению» или предупреждению волостной суд также прибегал в случаях жалоб жен на расточительную жизнь или развратное поведение муже а также в качестве дополнительного наказания в делах о побоях мужьями своих жен.
Обычаем суд руководствовался и в процессе судопроизводства. Крестьяне, как правило, подавали иски и жалобы не непосредственно в суд, а волостному старшине. Большинство исков заявлялось ему устно, при встрече с ним на сходе, в правлении или в ином месте. Жалобы крестьяне подавали лично, но за малолетних и больных могли заявлять иск их родственники. Дело рассматривалось в присутствии сторон. За неявку на заседание без уважительной причины суд мог приговорить к штрафу[1082].
В гражданских делах муж мог участвовать за жену, отец за сына. Большак (глава семьи) заменял в суде любого члена семьи, вызванного как ответчика. Обычай вообще устранял от дачи показаний на суде лиц, стяжавших дурную репутацию. Общины являлись ответчиками только в трех случаях: по лесным порубкам, потравам полей
и растратам со стороны должностных лиц сельского управ- ления[1083]. Сельскую общину на суде представлял староста или специально выбранный на сходе уполномоченный.
Обычно-правовое регулирование в крестьянской среде предусматривало решение всех спорных вопросов «на миру», при участии и опросе всех сведущих о существе дела. Традиционная гласность крестьянского суда была проявлением взаимного нормативного контроля, гарантом соответствия принимаемого решения неписаным нормам обычного права, одновременно такая гласность выступала залогом исполнения принятого решения. Большое значение придавали свидетельским показаниям, что было обусловлено не только низким уровнем грамотности, но и религиозно-нравственными нормами, особенностями юридических взглядов крестьян. Свидетели призывались на волостной суд для того, чтобы выяснить все обстоятельства дела, а следовательно, принять верное решение. Следует отметить, что крестьяне неохотно выступали свидетелями на суде, объясняя это нежеланием нажить себе врагов[1084].
Признание ответчиком своей вины играло важную роль в крестьянском судопроизводстве. Волостные суды принимали массу решений, основанных только на одном добровольном сознании ответчика, на его «чистосердечном раскаянии», при полном отсутствии каких-либо доказательств со стороны истца[1085]. Это еще одно подтверждение приоритета нравственного императива в правовых воззрениях русских крестьян. Православное сознание судей, памятуя о греховной природе человека, принимало признание своей вины подсудимым как осознание им гнусности содеянного и желание впредь беречься от преступных деяний. Поэтому приговор суда диктовался не суровой буквой закона, а христианским милосердием.
Таким образом, волостные суды придерживались традиционного крестьянского взгляда на преступление как личную обиду, а наказание выносили в зависимости от степени причиненного ущерба, обстоятельств, при которых оно было совершено, и личных качеств тяжущихся. Волостные суды занимали некое промежуточное положение между общинными и официальными судами. Их основное отличие от сельских судов заключалось в разбирательстве дел на основании не только обычая, но и закона.
Деятельность волостного суда представляла собой исторически оправданный компромисс между обычным правом русской деревни и официальным законодательством. Волостные суды следует рассматривать как форму перехода от традиционного народного правосудия к государственному законодательству. Переходный характер волостного суда соответствовал задаче подготовки крестьянского населения к восприятию новой общеимперской организации правосудия, что позволило бы впоследствии унифицировать органы местного суда и утвердить в качестве единой его формы мировой суд[1086]. Формирование юридической культуры происходило на основе обычно-правовой системы. При всех недостатках сельского судопроизводства волостной суд являлся той силой, которая закрепляла и сохраняла нормы поведения в обыденных жизненных ситуациях. На рубеже XIX—XX вв. отчетливо проявилась тенденция, свидетельствующая о том, что крестьяне начали осознавать свои гражданские права и стремились оградить их законом.