Становление розыскной формы судебного процесса в первой половине XVI в.
Помимо обвинительной формы процесса - «суда» - Судебник 1497 г. устанавливает возможность осуществления судопроизводства в новой, розыскной форме, возлагая на административно-судебные органы обязанность участвовать в поимке и изобличении преступника.
По мере усиления роли государства в борьбе с особо опасными для общества преступлениями данная форма получает все большее распространение.Формирование розыскного типа судебного процесса, как отмечалось ранее, детерминируется несколькими факторами, важнейшим из которых является централизация государства и усиление влияния на местах публичной государственной власти. Однако процесс централизации занимает значительный временной промежуток, в течение которого устраняются элементы феодальной раздробленности, и происходит сосредоточение государственной власти в едином центре. По меткому замечанию Н.Ш. Коллманн «превозгласить централизацию - это совсем не то же самое, что завершить ее»1. Вследствие этого, закрепление в нормативных актах и судопроизводственной практике элементов розыска также может занять длительный период, на протяжении которого их удельный вес может существенно различаться. В частности, стоит согласиться с Н.В. Стус, которая указывает, что в различные исторические периоды понятия «сыск» и «розыск» имели различные значения[182] [183]. По мнению автора, сыск является одной из форм судебного процесса в XVI в., которая служит основой для формирования розыска - формы процесса, получившей развитие во второй половине XVII в., и подчинившей себе рассмотрение всех уголовных дел, а также многих гражданских дел. Таким образом, сыск является первоначальной формой розыскного процесса, которой еще не свойственны все признаки розыскного типа. А.В. Смирнов проводит параллель между сыском и «ассизой» - ранней формой розыскного процесса, примыкающей по своим свойствам к общинному дознанию, однако отягощенной представительством центральной власти \ Похожая форма процесса находит отражение в практике многих государств, которые находились на той же стадии развития государственности, что и Московское государство, однако в нашей стране развитие сыска проходило по особому пути, обусловленному рядом факторов. Так, централизации, а вместе с тем, и развитию консолидированной розыскной формы судопроизводства, мешали климатические условия, отсутствие дорог, затрудняющие взаимодействие с Москвой местных чиновников, низкий уровень грамотности, слабое развитие книгопечатания. Из-за этнического, религиозного и культурного разнообразия народов, проживающих на его территории, установить единообразные формы и процедуры было крайне проблематично. Требовалась особая управленческая стратегия, и на наш взгляд, такая стратегия была найдена. Она основывалась на тесном взаимодействии с местным населением и вовлечением его в осуществление судопроизводства, что, как будет показано далее, отразилось на особенностях становления розыска в Московском государстве. По поводу причин, способствующих появлению в нашем государстве такого рода формы, в историко-правовой науке высказываются различные точки зрения, поскольку «в ранний период русской истории уголовный процесс был всецело проникнут состязательным началом»[184] [185]. Вытеснение этого начала из процесса в литературе нередко объясняется зарубежным влиянием. Действи- тельно, в странах континентальной Европы розыскной процесс в форме инквизиционного применялся в судопроизводстве еще в XII в., в связи с масштабной рецепцией римского права. Одни историки считают, что Москва заимствовала розыскные процедуры у Великого княжества Литовского, другие объясняют развитие данных форм византийским влиянием, однако эти доводы аргументированы довольно слабо, т.к. ни в одном из указанных государств розыскные формы не применялись настолько широко1. Более убедительной выглядит версия, согласно которой розыск пришел в Россию из Священной Римской империи, посредством установления дипломатических связей с Европой чиновниками Посольского приказа. Джон Вейкхард, отстаивавший данную позицию, аргументировал ее отсутствием в Московском государстве университетов или правовых школ, без которых развитие розыска возможно только путем заимст- л вования розыскных процедур за рубежом . Согласно мнению А.И. Александрова появление розыскного процесса во многом обусловлено практическими потребностями той эпохи. «Покрытая лесами, малонаселённая страна, дававшая убежище для преступных элементов, непрестанные споры удельных князей, набеги кочевых народов, подавление крестьянских выступлений, зачастую прямая беспомощность судебной власти в борьбе с развивающейся преступностью — все это причины практического характера, которые также способствовали введению и развитию розыскных про- [186] [187] цессуальных форм»1. С этим утверждением сложно не согласиться. Как будет показано далее, сфера применения сыска включала в себя наиболее опасные деяния, совершенные профессиональными преступниками, что позволяет рассматривать розыск как ответ на внутренние угрозы укреплению государства и выполнению им своих функций. Помимо этого, ключевым фактором, обуславливающем применение розыскных форм для разрешения дела была заинтересованность государства в быстром и эффективном установлении истины по наиболее значимым делам. Первые предпосылки появления розыскного процесса можно обнаружить в конце XV в. в качестве особого порядка, применяемого по делам о тяжких преступлениях, в том числе государственных, с целью расправы с профессиональными преступниками. Нормы древнерусского права, регулирующие порядок судопроизводства, преимущественно свидетельствуют об обвинительном характере судебного процесса. Тем не менее, в историко-правовой литературе отмечается, что уже в этот период можно обнаружить начало формирования розыскного порядка судопроизводства. -э лы», из которой впоследствии выработалось строгое сыскное производство . С.А. Шумаков также отмечает, что уже в соответствии с Псковской судной грамотой по делам об убийстве, «бое», «коневой татьбе», «зажигательству» и некоторым другим преступлениям суд может начаться и без предъявления иска[191]. Аналогичной позиции придерживается Т.Ю. Амплеева, по мнению которой «розыск со всеми основными, присущими этому типу процесса элементами, применялся еще во времена первых киевских князей»1. «Следовательно, - пишет она, - розыск как особая форма процесса (пусть еще достаточно примитивная) своими корнями уходит к самому раннему периоду русской государственности. В Московский период произошло лишь его законодательное оформление»[192] [193] [194]. С этим утверждением можно согласиться лишь отчасти. Отдельные принципы розыскного процесса, предполагающие активное участие публичной власти в борьбе с деяниями, служившими угрозой ее осуществлению, действительно впервые нашел применение еще период Древней Руси, что вполне естественно, так как чисто состязательного процесса в природе существовать не может. Однако, на наш взгляд, едва ли подобное публичное вмешательство в процесс судопроизводства можно считать первым этапом формирования судопроизводства розыскного типа, поскольку, по большому счету, это никак не влияло на его состязательную сущность, будучи частным случаем. Мы полагаем, что появление самостоятельных розыскных форм процесса относятся к эпохе Московского централизованного государства. Согласимся с Н. Гартунгом, который пишет: «В Московском государстве уже была смутная мысль об отделении сферы гражданского права от сферы права уголовного... -э са: розыскная - розыск, сыск и обвинительная - суд» . На протяжении всего рассматриваемого нами периода - от Судебника 1497 г. до Соборного Уложения 1649 г. - две эти формы - суд и сыск - применяются параллельно друг с другом. На первом этапе формирования сыска (1497 - 1550 гг.) мы еще не можем увидеть всего многообразия розыскных процедур, проявившихся впоследствии, однако анализ данного периода позволяет наблюдать генезис новой формы судебного разбирательства, особенности которого будут рассмотрены далее. В 1550 г., по общепризнанному в историографии мнению, завершилась начатая еще при правлении Елены Глинской - губная реформа. В результате коренным изменениям подверглось устройство судебной системы и произошло перераспределение юрисдикции, которое, главным образом, затронуло светские местные суды наместников и волостелей. Как отмечалось выше, право осуществлять судебные функции наместники использовали как основной источник дохода, и, как свидетельствуют исторические источники, нередко злоупотребляли своими полномочиями1. Кроме того, с начала XVI в. молодое государство столкнулось с новой проблемой, которой были многочисленные разбои. В.И. Курдиновский так описал сложившуюся ситуацию: «Шайки разбойников бродили по всему пространству Московского государства, отмечая свой путь грабежами, убийствами и разбоями. Можно сказать, не было уезда, волости, в который не заглянули бы эти нежеланные гости и не оставили бы десяток другой семейств обездоленны- Л ми» . Местные власти, в лице наместников и волостелей, призванные бороться правонарушениями на подвластной им территории, очевидно, не справлялись с этой задачей. Изначально борьба с разбоями осуществлялась бессистемно: в отдельные уезды из Москвы направлялись «сыщики» или «обыщики» с целью поимки наиболее опасных преступников[198] [199] [200]. Правовое положение данных должностных лиц во многом остается неясным, поскольку несмотря на многочисленные упоминания «обыщиков» в документах этого периода, конкретное ведомство, направлявшее данных чиновников, нигде не указано. Существует версия, соглас- -э но которой направлением «обыщиков» мог заниматься Челобитный приказ . Для разбойников предусматривались страшные наказания и жестокие казни. Однако ужесточение уголовных репрессий не привело к желаемому эффекту, а «сыщики» своими действиями притесняли население не меньше кормленщиков. Об этом свидетельствует текст челобитных великому князю о том, что «от обыщиков чинятся великие убытки»[201], отразившийся впоследствии в тексте губных грамот выдаваемых населению местности, из которой исходила челобитная. М.Ф. Владимирский-Буданов отмечает, что именно эта мера закрепляет начало преследования преступлений непосредственно государством[202].Таким образом, данную меру можно считать одним из первых признаков отделения розыскного процесса от обвинительного. И тогда правительство предприняло новый шаг по борьбе с преступностью - оно обязало общины самостоятельно ловить преступников на своей территории, а также даровало местному населению право осуществлять гражданское судопроизводство. Это обусловило появление двух новых правовых институтов: губных и земских учреждений. На губные учреждения возлагались полицейско-судебные функции, в то время как земские учреждения приняли на себя судебные функции по рассмотрению гражданских и незначительных уголовных дел, а также полномочия в финансово-административной сфере1. И если земские судьи не привнесли каких-либо принципиальных изменений в форму судебного процесса (хотя их появление было крайне важно с точки зрения освобождения местного населения от наместничьего произвола), то губные учреждения являлись принципиально новым явлением в истории отечественного судопроизводства. Создание на местах выборных губных учреждений, предназначенных для борьбы с преступностью, представляет интерес по той причине, что осуществляется в условиях усиливающейся централизации и ограничения самодержавной властью роли местного сообщества. Впрочем, нельзя однозначно сказать, что подобная практика - передача права расследования важных для государства уголовных преступлений местному населению - сформировалась исключительно в нашей стране. В Англии еще в XV в. была учреждена должность «хранителя королевского мира» - мирового судьи, которого избирало местное население из своей среды. Мировой судья, наряду с административнохозяйственными полномочиями, занимался расследованием уголовных дел, оставляя за представителями королевской власти - шерифами, лишь полномочия в сфере исполнения приговоров . Впрочем, для Англии такое положение дел не кажется странным в виду того, что розыскные процедуры не получили в ней широкого распространения. Однако сходную картину мы можем наблюдать и в европейских странах: суд шеффенов в Г ермании, вице-бальи во Франции - все эти институты основывались на выборных началах, что на первый взгляд противоречит общей тенденции централизации судебной власти, как основного фактора формирования розыскного процесса. Но на практике автономия местного населения во всех случаях оказывалась относительной: центральная власть строго контролировала местные судебные учреждения. [203] [204] Возвращаясь к губным органам Московского государства, мы можем отметить, здесь центральная власть продемонстрировала весьма дальновидную гибкость в решении вопросов судопроизводства, оставляя за местным населением право самостоятельно решать вопросы борьбы с преступностью через выборных людей. Как отмечает Н. Коллманн, в Московском государстве «формализованные институты правосудия действовали в симбиозе с «гибкой практикой и народными концепциями права», так что при ближайшем рассмотрении «европейские «рациональные» государства выглядят менее рациональными, а... «самодержавие» Московии - менее самодержавным»1. В то же время, государство осуществляло пристальный надзор за выборными людьми, поддерживая тем самым устойчивость созданной правоохранительной системы. Рассмотрим данный механизм более подробно. В ответ на многочисленные жалобы той или иной местности правительство посылало туда губную грамоту, в которой населению предписывалось избирать из своей среды особых должностных лиц - губных голов или губных старост, а также губных целовальников и дьяков. Появление губных грамот относится к 30-м гг. XVI в. Древнейшей из обнаруженных губных грамот является Белозерская губная грамота 1539 г. В дальнейшем, ее положения наши отражение в других губных грамотах, в частности Каргопольской, Устюжской и других. Обычно именно с этой датой связывают начало проведения губной реформы, однако в литературе высказывается мнение, что Белозерская и Каргопольская грамоты «не дают никаких оснований считать их первыми учредительными губными грамотами только потому, что они наиболее ранние из дошедших до нас губных грамот»[205] [206]. Тем не менее, нельзя сказать, что к 1539 г. губные учреждения получили широкое распространение. В частности такой вывод делает А.К. Леонтьев, основываясь на том, что текст ранних грамот содержит требование, обращенное к выбранным «го- ловам», «старостам» и лучшим людям» преследовать лихих людей за пределами их уездов, то есть на этом этапе губные учреждения не были распространены повсеместно1. Представляет интерес позиция М.М. Крома, который связывает начало проведения реформы с вступлением на престол Ивана IV, поскольку все губные грамоты начинаются с челобитья местных жителей и указания на направление великим князем «обыщиков» для сыска разбойников, причем имя Василия III ни в одной грамоте не упоминается В связи с этим время составления первых губных грамот и начало проведения губной реформы можно отнести к 1534 г. Губные грамоты представляли собой нормативные акты, которыми регулировался судебный процесс на местах. Они, хотя и выдавались центральной властью по просьбе самого населения, в отличие от других разновидностей уставных грамот не имели характер пожалования, поскольку губные грамоты возлагали на население обязанность ловить и наказывать преступников в своей местности. Губные грамоты являлись источником процессуального права на протяжении XVI- XVII вв., несмотря на то, что в XVII в. параллельно с ними действовала Уставная книга Разбойного приказа, содержавшая аналогичные нормы, единые для всего государства . Дело в том что, не взирая на передачу полномочий по борьбе с преступностью в руки самой общины, центральная власть осуществляла за ней строгий контроль посредством создания в Москве особого органа - Разбойной избы, впоследствии переименованной в Разбойный приказ. Таким образом, губные грамоты устанавливали принципиально новую структуру местных административно-судебных органов: избираемых населением с одной стороны, и подконтрольных центральному боярскому органу в Москве с другой. Мы полагаем, что нельзя напрямую связывать древнюю тра- [207] [208] [209] дицию участия в суде представителей населения и механизм губных учреждений1, поскольку в последнем случае мы можем наблюдать четкую властную вертикаль и особую компетенцию новых органов, необходимую для осуществления розыскного процесса. Но, в тоже время, выборный характер губных учреждений, дает основания утверждать об их «дарованном» характере. Иван Грозный вводит данные органы в ответ на многочисленные просьбы населения, и предоставляет населению право участвовать в их комплектовании. Эта характерная черта зарождения розыскного процесса в Московском государстве примечательна постольку, поскольку розыск как тип процесса, предполагает централизованный характер и осуществление его органами, направляемыми из центра. Однако, посылаемые из Москвы «сыщики» не справились с задачей по борьбе с преступностью, и это вынудило власть пойти на компромисс, охарактеризованный в литературе как «интеграция индивидуальных стратегий Л управления с формализованной процедурой, институциями и законом» . В итоге сыск, как историческая форма розыскного процесса Московского государства, начинает осуществляться именно представителями населения, что на наш взгляд, как уже говорилось выше, позволяет сделать вывод о гибкости процессуальной политики Московского государства. В связи с изданием губных грамот, помимо общегосударственного права, создавалось особое «губное право», источниками которого и были данные грамоты. Г убное право, по сути, было предоставляемым общинам правом самостоятельного предупреждения, расследования преступлений, суда и наказания преступников, по отношению к которым применялся розыскной процесс . Более того, в этих документах можно увидеть начало дифференциации судебного процесса. На важную роль губных грамот для выделения особого порядка судопроизводства по уголовным делам указывает М.А. Дьяконов. Он подчеркива- [210] [211] [212] ет, что именно губные грамоты «впервые выделили в нашем судопроизводстве уголовную юстицию (сыск) от состязательного процесса (суда)»1. Как правило, губные грамоты предоставляли жителям испросившей ее местности (губы) право избрать из своей среды губного старосту и губных целовальников, дьяков и других «лучших людей». Их количество варьировалось. Так, в Белозерской губной грамоте преписывалось «учинить ... детей боарских в волости человека три или четыре, которые б грамоте умели, и которые б пригож, да с ними старост и десятцких лутчих людей крестьян человек пять или шесть»[213] [214] [215] [216]. Если губная грамота выдавалась по просьбе населения местности, то ему предписывалось сразу же выбрать из своей среды губного старосту путем единогласного решения. Примечательно, что губные грамоты, выдаваемые частным лицам, предоставляли им право самим назначать старосту. В губной грамоте боярину Дмитрию Ивановичу Годунову находим следующее указание: «в селех и в волостях в Чаронской и в Вещезерской волости велети у них быти у розбойных и у татиных дел в губных старостах выборным головам, да с ними -э целовальником, кого им велит выбрати боярин наш Дмитрей Иванович» . Если избрание не состоялось вследствие разногласий среди избирателей, губного 4 старосту могло назначить правительство . При этом легитимными выборы губного старосты могли считаться лишь в том случае, если за кандидата проголосовало абсолютное большинство жителей уезда. В противном случае выборы считались ложными. Так, курянин Федор Молютин, в отписке в Разбойный приказ докладывал о своем отказе подписывать документы об избрании губным старостой Воина Анненкова, называя его выбор «воровским», поскольку Анненков сам написал на себя выбор, в то время как по словам Молютина его «не всем городом выбирали»[217]. Для координации деятельности губных учреждений в Москве был создан особый приказ - Разбойный, появившийся изначально как Разбойная изба. Традиционно считается, что первое упоминание о Разбойном приказе датируется 1539 г. и находится в Белозерской губной грамоте, где упоминаются бояре, находящиеся в Москве, которым «приказаны» разбойные дела1. Однако М.М. Кром, ссылаясь на жалованную несудимую грамоту Василия III Кор- нильеву Комельскому монастырю на земли в Вологодском уезде от 18 сентября 1531 г., делает вывод, что боярская комиссия по разбойным делам была учреждена в 20-х - 30-х гг. XVI в. . Согласно тексту грамоты великий князь поручает -э свои боярам «обыскивати лихих людей, татей и розбойников» . Профессор К.А. Неволин указывает, что поводом для учреждения этого приказа было увеличение разбоев в России и изначально предполагалось, что данный орган просуществует вплоть до их искоренения. Однако из временного органа Разбойный приказ перерастает в постоянный, поскольку разбои не прекращались. Также он отмечает, что действие Разбойного приказа распространялось остальную территорию России[218] [219] [220] [221]. Г убным старостой мог стать исключительно представитель дворянского сословия, при этом закон предъявлял к нему такие требования как честность, грамотность и богатство[222]. Н.Шалфеев отмечает, что губных старост предписывалось избирать из боярских детей, годных для губного дела[223] [224]. Однако источники свидетельствуют о том, что применялись и другие цензы. Так, в 1617 г. в Вологде губных старост выбирали из «детей боярских, добрых, душами прямых п и животы прожиточных» . Имущественный ценз, вероятно, обусловлен тем обстоятельством, что должность губного старосты не предусматривала жалованья, и полномочия по поимке преступников осуществлялись ими совершенно безвозмездно. Ценз грамотности в отношении старост предполагал умение читать и писать в той мере, в какой это было необходимо для осуществления ими сыска. Ценз грамотности не предполагал какого-либо юридического образования по той простой причине, что в условиях Московского государства отсутствовали образовательные учреждения, которые могли бы такого рода образование предоставить. Если в европейских странах в рассматриваемый период получила широкое развитие система классического университетского образования, то для губных старост и земских судей в нашей стране такая возможность отсутствовала, иными словами, в Московском государстве не было прослойки профессиональных юристов, обладающих соответствующими знаниями. Ситуация усугублялась особенностями изложения законодательных памятников данного периода, не содержащих детальных, конкретных указаний относительно процедуры суда и следствия, в отличие, например, от изданной в 1532 г. в Германии «Каролины», детально регулировавшей порядок отправления правосудия. В связи с этим губные старосты (впоследствии воеводы) нередко толковали закон на основании собственного усмотрения и сложившейся практики, а по наиболее сложным и проблемным делам направляли запросы в приказы. Нигде в источниках не конкретизируется срок полномочий губных старост, что, по всей видимости, отдает этот вопрос на усмотрение местному населению. Также неопределенно губные грамоты высказываются насчет количества губных старост - «человека три-четыре детей боярских»1. Что касается пространственных рамок действия данного института, то здесь среди ученых отсутствует единство. М.Ф. Владимирский-Буданов, например, полагал, что во Л второй половине XVI в. губные старосты были учреждены повсеместно . Это, в частности, следует из самих губных грамот: «а который разбойник скажет [225] [226] своих товарищей разбойников в других городах, и вы об тех разбойников писали б грамоты в те города, к тем детям боярским, которые... учинены у того дела в головах»1. Тем не менее, в Соборном уложении прямо говорится, что в тех городах, в которых нет губных старост, губные дела ведать воеводам и приказным людям»[227] [228] [229], что свидетельствует о том, что данный институт не был введен повсеместно. Тем не менее, анализ сыскных дел позволяет сделать вывод, что губные учреждения были довольно широко распространены. Из крестьян, помимо губных старост, избирались губные целовальники, по поводу которых в губных грамотах говорилось следующее: «губным -э целовальником, с губными старосты, у дела быт по выборам сошных людей» . Данное название определяется тем обстоятельством, что судные мужи после избрания обязаны были принести присягу - крестное целование: «им на суде всякого дела беречи в правду, по крестному целованию, без всякой хитрости»[230]. В отличие от губного старосты целовальником мог стать выходец из крестьянства, однако родом он должен был быть именно из той волости, в которую назначался, и помимо этого, проживать в деревне, численностью не менее 20 душ[231]. Обязанностью целовальников было исполнение поручений, которые им давали губные старосты, например, они проводили повальный обыск, заведовали тюрьмами и др. Губное делопроизводство вели губные дьяки или дьячеки, которые также избирались всеми жителями губы, независимо от сословной принадлежности «губным дьяком у губных дел быт по выбором всяких людей»[232]. Анализ источников показывает, что губные дьяки, в отличие от дьяков, находившихся при воеводах, должны были избираться из «гулящих людей» - местного населения. Все перечисленные выше лица призывались к присяге - крестному целованию, о чем прямо говорит Уставная книга Разбойного приказа: «губных старост, и губных целовальников, и губных дьяков, приводить к крестному целованью, пущати в губы, a без крестного целованья у дел им не быть»1. Старосты приводились к присяге в Москве, в Разбойном приказе, целовальники и дьяки целовали крест на месте, при губном старосте или воеводе. При старосте и целовальниках во время следствия и суда должны были находиться так называемые «лучшие люди» из всех сословий волости, в обязанности которых, вероятно, входило следить за тем, чтобы на лиц, ведущих следствие, не оказывалось давление. «А на суде, и у записки и у всяких дел у губных и излюбленных судей сидети волостным лучшим крестьянам»[233] [234] [235]. Н.В. Стус отмечает, что в период с 1550 по 1649 гг. судные мужи, не выполняя судебных функций, участвовали в разбирательстве как «оберегатели правды на суде», и были свидетелями, обязанными удостоверить своей подписью правильность судебного протокола, подтверждая достоверность внесенных в судной список фактов судебного следствия, но без права выражать свое мнение о вине или невиновности подсудимых . Ф.Л. Морошкин так характеризует значение судных мужей: «право живет в народных обычаях, и вещатели его суть целовальники, люди добрые, люди лучшие, избираемые по половине от тяжу- щися сторон. Они-то наполняют формы суда материальным содержанием»[236]. Все эти выборные чиновники, в отличие от наместников, открыто кормившихся за счет местных жителей, или воевод, получавших жалование от государства, осуществляли возложенные на них обязанности не столько за счет материальных, сколько моральных стимулов. Большинство их них не получало никакого жалования или любой иной оплаты своей работы. Служащие губных изб целовали крест на том, что будут делать «добро» и служить «в правду» не народу, а царю, его семье, «их землям»1. Крестное целование, как обязательное условие допуска к службе, было основной гарантией честного несения службы и выполнения возложенной на них обязанности борьбы с разбойниками. Особенно незавидной при таком положении дел была участь губных дьяков. Огромный объем полномочий и ответственности, связанный с губным делопроизводством, не предполагал никаких материальных стимулов. Не удивительно, что желающих занять данную должность было не много. В одном из источников мы встречаем отписку Мценского воеводы в Москву, в которой он сообщает о том, что местные жители избрали в губные дьячки подъячего съзжей избы Родиона Оловенникова. Оловенников, как сообщал воевода, на протяжении пятнадцати лет служил в съезжей избе «без денежного и хлебного жалования» и при этом бескорыстно выполнял огромный объем работы: «и всякие твои государевы дела ему отписаны.... а дел твоих государевых много: присылают указные грамоты из Розряду, и челобитчиковы, и те всякие твои государевы дела без твоего Родьки станут. и в съзжей избе будет мовчание». В ответной государевой грамоте было велено оставить подъячего в съезжей избе, а губных дьячков выбирать из свободных, «гулящих» людей, а не «от мест», т.е. служащих[237] [238]. Данное дело наглядно демонстрирует, как минимум, два обстоятельства. Во-первых, мы можем наблюдать ту колоссальную роль которую играла служилая бюрократия на местах, фактически обеспечивая проведение политики центральной власти в уездах, в том числе, связанную с судопроизводственными процедурами. Во-вторых, столь полная передача населению полномочий, связанных с организацией следственных органов, как нам видится, демонстрирует хитроумную политику московских государей, которые с одной стороны вводили в практику розыскные методы расследования преступлений, но с другой перелагали ответственность за проводимые меры на местное население. Избрание губных старост, их деятельность изначально регулировалось положением о губных старостах, однако с период 1555-56 гг. окончательно оформилась Уставная книга Разбойного приказа, которая содержала в себе соответствующие положения. Одновременно с ней действовали различные губные грамоты и губные наказы, в которых данные положения конкретизировались. Деятельность губных старост по поиску разбойников и осуществлению в отношении них суда имеет все признаки розыскного типа судебного процесса. Так, розыскному процессу свойственно объединение процессуальных функций разрешения дела, защиты и обвинения в одном органе, которое А.В. Смирнов охарактеризовал как «межотраслевой принцип единства», свойственный розыску. В соответствии с этим принципом в процессе появляется качественно новая функция - функция расследования или розыска, которая «проглатывает» функции юстиции, защиты и обвинения. Так, в инквизиционном процессе, как одной из форм розыска возбуждением преследования и руководством процессом занималось особое должностное лицо - государственный обвинитель (promoter inquisitionis); однако, через это суд также не лишался инициативы самостоятельно исследовать доказательства и преследовать подозреваемого1. Что касается компетенции губных старост, то само по себе наделение общин правом или обязанностью избирать из своей среды лиц, занимающихся поимкой лихих людей, разумеется, нельзя назвать характеристикой розыскного процесса. Более того, Ф.М. Дмитриев характеризуя роль губных старост в судопроизводстве, называет их «поимщиками разбойников»[239] [240], окончательно сводя их роль в процессе к выполнению сугубо полицейских функций Однако, мы полагаем, что с этой характеристикой нельзя согласиться. Так, в Губной грамоте Устюжского уезда, содержится описание компетенции избранных населением губных голов: «и они бы тех розбойников и татей ведомых межи себя имали, да обыскав розбойников и доведчи на них, пытати их накрепко; и допытався розбойников, что они розбивают, и они бы тех розбойников бив кнутьем да казнили смертною казнью: то есьми положил на их душах, а им от меня в том опалы нет, и от наместников наших, и от волостелей, и от их тиунов продажи нет»[241]. Таким образом, в обязанности губных старост включались поимка и розыск разбойников, осуществление суда над «ведомыми лихими людьми», а также исполнение приговора, включая наказание в виде смертной казни. Характерно, что в отличие от волостелей и наместников губные старосты обладали правом исполнять такие приговоры без доклада в Москву. Следовательно, в их деятельности со всей полнотой применялся принцип единства полномочий обвинителя и судьи, свойственный розыску. Если судная форма судопроизводства допускала возможность отвода судьи по инициативе стороны, то отвод губного старосты, хотя и допускался, но был значительно осложнен. В Уставной книге Разбойного приказа на этот счет мы видим следующее: «А на которых губных старост бьют челом боярам истцы, что их судят и обыскивают не по дружбе и бояре тем губным старостам примешивают из иных губ губных старост, чтобы с теми старостами съезжались и обыскивали вместе». Таким образом, если в Разбойный приказ поступала жалоба о личной заинтересованности старосты, то он не отстранялся от процесса; вместо этого к нему командировался староста из соседней губернии, призванный контролировать его действия. Подобное решение данного вопроса, очевидно, обусловлено нежеланием подрывать авторитет губного старосты. Основным критерием, определявшим принадлежность дела компетенции губных старост или наместников, являлась характеристика личности преступника. Уже в документах конца XV в. можно впервые встретить понятие «ведомый лихой человек», «ведомый тать» и т.п. Так ст. 39 Судебника 1497 г. закрепляет следующее правило: «и доведут на кого татбу, или разбой, или душегубьство, или ябедничьство, или иное какое лихое дело, а будет ведомой лихой, и ему того велети казнити смертною казнью»1. Как указывает Ф.М. Дмитриев, «простой преступник не составляет еще постоянной угрозы для общества. Его незаконное действие могло быть совершено вследствие личных его отношений к тому лицу, чье право им было нарушено; но ведомый лихой человек есть постоянная язва для общества; отделаться от него есть нужда настоятельная»[242] [243]. Определение компетенции губных старост через «ведомых лихих людей» подчеркивает публичный характер их деятельности, несмотря на из избрание из народной среды. Появление розыскного процесса (в частности, появление свойственных ему форм в Московском государстве) можно считать зарождением принципиально новой идеологии судопроизводства. Мы полагаем, что главным основанием для появления в судебном процессе розыскных элементов является преобладание публичного интереса над интересом частным, в силу сложившихся в обществе объективных факторов, основным из которых является централизация и усиление аппарата публичной власти. Общеизвестно, что главным предназначением правовой нормы является воздействие на поведение людей, а предметом правового регулирования являются общественные отношения. С другой стороны, очевидна обратная связь: в праве находит отражение порядок вещей уже сложившийся в обществе на момент принятия нормы. Таким образом, можно констатировать наличие диалектической связи: правовые нормы, созданные под влиянием сложившихся в обществе отношений, в свою очередь регулируют данные общественные отношения. В то же время, мы полагаем, нельзя согласиться с позицией согласно которой появление розыскных форм судебного процесса является некоей реформой, обусловленной субъективными факторами. Такие факторы могут оказать влияние на ход процесса внедрения новых форм, однако не могут быть основной причиной. Продемонстрируем это на конкретном примере. Создание губных органов и дарование общинам права самостоятельно разыскивать преступников принято называть в историко -правовой литературе губной реформой. Характеристика данных мер как «реформы» также представляется довольно спорной, поскольку повсеместного создания губных органов, так и не произошло. «Не только во времена издания первых губных грамот, но и во времена издания Царского Судебника в некоторых частях тогдашней России продолжали существовать древние учреждения»1. Представляет интерес предположение Н.В. Сокольского по поводу причин подобной политики. По его мнению, законодатель изначально намеревался ввести губные институты повсеместно, но, встретившись с различными препятствиями ограничился заявлением о необходимости введения этого института в принципе, а на деле осуществлял свой план «исподволь»[244] [245] [246] [247]. Еще более скептично к созданию губных органов относится М.М. Кром. Не признавая данные действия центральной власти реформой, он характеризует это как «одну из непо- -э следовательных и плохо согласованных мер» , направленных на борьбу с преступностью. Таким образом, едва ли можно связывать начало формирования судебного процесса розыскного типа с некоей «реформой» - принятом на высшем уровне государственно-властном решении о создании нового института, осуществляющего процесс в форме сыска. Скорее можно говорить об отдельных мероприятиях, проводимых в разных частях страны, значительно протяженных во времени. Внедрение розыскных начал и формирование особых розыскных органов, если рассматривать эти явления на примере Московского го- 4 сударства, нельзя назвать «революцией идеологии судопроизводства» , поскольку здесь мы видим протяженный во времени процесс, состоящий из отдельных, зачастую неуверенных действий государственной власти. В этой связи отдельного внимания заслуживает вопрос о взаимодействии созданных губных органов с наместниками, волостелями и воеводами. На сегодняшний день в историко-правовой науке сложилась позиция, согласно которой устранение кормлений изначально не входило в планы центрального правительства. Как указывает Ф.М. Дмитриев «новое управление появлялось подле старого, не вытесняя его совершенно. Однако есть некоторая вероятность, что после Грозного кормленщиков уже не было»1. Губным старостам (за исключением тех, в компетенцию которых входило искоренение татьбы) было предписано «не вступатися» в другие судебные дела, оставшиеся в компетенции кормленщиков[248] [249] [250]. Таким образом, в течение довольно продолжительного периода губные учреждения создавались параллельно с наместническими структурами, что не могло не привести к конфликтам. В качестве примера можно привести жалобу волостеля из Выгоозера Федора Тимофеевича Зезевитова на местных губных старост, которые вмешивались в подсудные кормленщикам дела. В ответ на жалобу из Москвы последовала указная грамота, которая предписывала губным старостам заниматься исключительно розыском «прямых розбойников чеклых по нашей губной грамоте», не вмешиваться при этом в другие судебные дела, -э «чтоб у волостелей наших суд не терялся» . Подводя итог проведенному в данном параграфе исследованию, можем сделать следующие выводы: В Московском государстве, также как и иных странах, оформление форм судопроизводства розыскного типа тесно связано с централизацией государственной власти и установлением бюрократического контроля центральной власти за осуществлением правосудия на местах. Однако особенности геополитического положения нашей страны, специфику исторического пути, уровень социального развития можно расценивать как факторы, объективно препятствующие централизации, консолидации процессуального права и, соответственно, созданию унифицированной формы судопроизводства, которой на данном этапе исторического развития являлся сыск. Управленческая стратегия, избранная московской властью для контроля над судопроизводством по особо важным делам, основывалась на тесном взаимодействии с местным населением и вовлечением его в осуществление судопроизводства. Судебник 1497 г. впервые среди памятников отечественного права возлагает на административно-судебные органы обязанность участвовать в поимке и изобличении преступника, закрепляя тем самым новую форму судебного процесса, получившую название «сыск». Для обеспечения публичных интересов в судебном процессе, осуществляемом по наиболее тяжким уголовным преступлениям, каковыми в тот период были разбой, «душегубство» и некоторые виды «татьбы», центральной власти требовалась принципиально новая система органов, выполняющих судебно-полицейские функции. Данная проблема решается в несколько этапов, среди которых мы можем выделить во-первых, направление в наиболее проблемные местности обыщиков (сыщиков, недельщи- ков) для поимки разбойников; во-вторых, создание в 30-х гг. центрального органа боярского управления - комиссии по разбойным делам, впоследствии трансформировавшейся в Разбойный приказ, ставший первым централизованным судебно-полицейским органом в нашей стране; в третьих, направление в отдельные местности губных грамот с целью поручить населению избрать из своей среды органы губного управления - губных старост и губных целовальников, в чьи полномочия входило расследование преступлений, совершенных «ведомыми лихими людьми», посредством использования различных розыскных методов (повальный обыск, очная ставка, пытка и др). Данные меры в отечественной литературе принято именовать реформой, однако стихийность издания губных грамот и неравномерность создания губных учреждений свидетельствует о том, что проведение данных мер не было спланировано, а послужило, скорее, реакцией на угрозу укрепления власти великого князя. Специфика сыска как формы розыскного процесса на данном этапе проявилась в нескольких обстоятельствах. Во-первых, губные старосты являлись выборными представителями местного сообщества, что предполагает определенную автономию их деятельности, препятствующую реализации принципов розыскного типа процесса. Однако на практике такая автономия являлась лишь видимостью, скрывая под собой строгий контроль со стороны центральной власти. Во-вторых, губные старосты и целовальники не были профессиональными юристами, поскольку нормативные акты предъявляли лишь общие требования к их грамотности, а Московском государстве в рассматриваемый период отсутствовали образовательные учреждения, которые могли бы такого рода образование предоставить. В связи с этим губные старосты толковали закон на основании собственного усмотрения и сложившейся практики, а по наиболее сложным и проблемным делам направляли запросы в приказы. Помимо этого, большую роль в обеспечении единообразия судебной практики и укреплении розыскных начал сыска играли представители служилой бюрократии, причем эта роль на протяжении XVI века становилась все значительнее. Этот аспект будет подробнее рассмотрен нами в следующей главе. С. 173.