§ 1. Правовое регулирование, осуществлявшееся в отношении деструктивных религиозных объединений в период правления Александра III
В свете изложенных в предыдущей главе соображений о критериях деструктивности особенно вредных сект весьма важным выступает рассмотрение уже упоминавшегося закона (высочайше утвержденного мнения Государственного совета) о даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб от 3 мая 1883 г., в котором также нашли отражение заключения Особого временного комитета 1864 года[337] [338]. По указанию В.Б. Лебедева, согласие Александра III подписать данный акт («несмотря на отчаянное противодействие обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева, считавшего раскольников злейшими внутренними врагами Православной церкви») было связано с очевидной необходимостью нормализации отношений с одной из наиболее экономически активных категорий населения Российской империи . «Дарование раскольникам некоторых прав гражданских» (в том числе, и последователям тех учений, которые ранее именовались особенно вредными ересями) сводилось к следующим положениям: 1) «паспорты на отлучку внутри Империи» с данного момента должны были выдаваться раскольникам всех сект (т. е. и старообрядцам, и сектантам), за исключением скопцов, на общем основании; 2) «всем вообще раскольникам» дозволялось заниматься торговлей и различными промыслами на основе соблюдения «общедействующих» по этому предмету постановлений; 3) раскольникам было дозволено вступать в иконописные цехи (с разрешения министра внутренних дел); 4) наконец, раскольникам было дозволено занимать общественные должности (в указанных законами случаях также требовалось их утверждение соответствующими органами власти). Особо оговаривалась ситуация, когда в волости, состоявшей из «православных и раскольников», в должности волостного старшины утверждался один из раскольников . В этом случае его помощник должен был быть из последователей господствовавшего вероучения. В собственно религиозной сфере старообрядцам и сектантам было дозволено творить «общественную молитву, исполнять духовные требы» и совершать богослужение по их обрядам как в частных домах, так и в особо предназначенных для этого зданиях (с условием, чтобы при этом не были нарушаемы общие правила благочиния и общественного порядка)[339] [340] [341]. При погребении умерших раскольников дозволялось «предношение иконы сопровождаемому на кладбище покойнику» и творение на кладбище молитвы по принятым у раскольников обрядам, с пением, но без употребления церковного облачения. Однако пользование этими правами было обставлено условиями, которые могли бы «до крайности уменьшить или даже парализовать» -345 значение приведенных установлений . Вероучения старообрядцев и сектантов по-прежнему признавались вредными для православной церкви заблуждениями, и в соответствии с этим законом предусматривался ряд дискриминационных, несовместимых со свободой вероисповедания ограничений[342]. Хотя уставщики, наставники и другие лица, исполнявшие «духовные требы у раскольников», не должны были подвергаться преследованию (за исключением тех случаев, когда они оказывались виновными в распространении своих учений между православными или в иных преступных деяниях), за этими лицами не признавалось духовного сана. Соответственно, по правам состояния они, в отличие от духовенства иных религиозных объединений, не пользовались никакими привилегиями[343]. Сохранило свою силу (в несколько измененном виде) и положение о запрещении последователям раскола «публичного оказательства оного». Напомним, что в Наставлении 1858 г. «для руководства при исполнительных действиях и совещаниях по делам, до раскола относящимся» и в других актах под публичным оказательством раскола понимались такие действия, как: «крестные ходы, пение вне молелен и такое пение внутри молелен, которое было бы слышно вне оных, торжественное совершение крещения и брака; сопровождение тел умерших на кладбища в мантиях, клобуках и иных раскольнических особенных одеяниях, с пением; ношение раскольниками монашеского одеяния; открытие вновь раскольнических молелен; поставление над молельнями новых крестов или возобновление старых и употребление в молельнях или при оных колоколов». Таким образом, следует еще раз подчеркнуть, что раскольникам было предоставлено право собираться для молитвы не только в частных домах, но и в особо предназначенных для сего зданиях (часовнях, молитвенных домах и т. д.), которые не рассматривались теперь как нечто безусловно запрещенное и противоправное[344]. Однако и в этом аспекте предусматривался ряд существенных условий, носивших ограничительный характер. Так, последова- телям рассматриваемых учений разрешалось исправлять и возобновлять принадлежащие им часовни и другие молитвенные здания, приходящие в ветхость, при условии, что общий наружный вид исправляемого или возобновляемого строения не был изменяем. На производство упомянутых работ следовало предварительно испрашивать каждый раз разрешение губернатора или начальника области. В случае же необходимости такой перестройки молитвенного здания, вследствие которой общий наружный его вид должен был подвергнуться изменению, требовалось уже разрешение министра внутренних дел. Также в тех местностях, где значительное (курсив автора - И.А.) население раскольников не имело ни часовен, ни других молитвенных зданий, дозволялось, опять же с разрешения министра внутренних дел, обращать для общественного богомоления существующие строения. При этом требовалось, чтобы соответствующему строению не был придаваем внешний вид православного храма , и чтобы при нем не имелось наружных колоколов . В качестве одного из достоинств закона 1883 г. назывался тот факт, что в вышеприведенных случаях административные органы действовали бы самостоятельно без обязательного соглашения с духовным ведомством. допускалось. Согласно одной из точек зрения, высказанной в том же 1883 г., [345] [346] [347] можно было предположить заранее, что мнение синодального обер- прокурора «не часто будет в пользу распечатания моленной; в виду традиционной политики двух столетий, представитель духовного ведомства не может легко соглашаться на такую меру, которую издавна принято считать соблазном для правоверных и поощрением отступников» . Позднее, в 1905 г. Ко митет министров констатировал: «Допущение на деле указанных в правилах для раскольников льгот поставлено было в значительной мере от усмотрения министерства внутренних дел, действовавшего в сих случаях по соглашению с ведомством православного исповедания. Поэтому применение закона стало производиться на практике с крайнею, иногда излишнею, осмотрительностью... а с течением времени появились для них вновь стеснения со стороны местных начальств.». Комитет министров вынужден был, в частности, признать, что удовлетворение ходатайств раскольников об открытии молитвенных зданий вследствие отрицательной позиции местных властей, министерства внутренних дел и Синода «имело место лишь в редких случаях» . Как уже отмечалось ранее, в анализируемом акте не проводилось различия между так называемыми более и менее вредными сектами[348] [349] [350]. Своеобразным остаточным проявлением выделения особенно вредных ересей, более вредных сект и др. было установленное законом 1883 г. Принятие приведенных положений повлекло определенные изменения, в том числе в законодательстве, устанавливавшем ответственность за деяния старообрядцев и сектантов, которые признавались преступными. Эти изменения нашли отражение и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (в редакции 1885 г.), часть статей которого, в той или иной степени касавшихся последователей особенно вредных ересей, была отменена либо изложена в иных формулировках. Во-первых, существенную трансформацию претерпела ст. 197 Уложения, которая в первоначальном варианте предусматривала ответственность для последователей сект, именуемых духоборцами, иконоборцами, молоканами, иудействующими, скопцами, а равно и других лиц, принадлежавших к учениям, которые признавались особенно вредными ересями, за распространение своего учения и «совращение» в него других. В редакции Уложения 1885 г., в частности, в связи с отказом законодателя от формулировок «особенно вредная ересь», «особенно вредная секта», эта статья гласила, что лишь скопцы «за распространение своей ереси и совращение в оную других подвергаются лишению всех прав состояния и ссылке в отдаленный край Восточной Сибири, с поручением их строжайше- 355 му надзору тамошнего гражданского начальства» . При анализе этой нормы целесообразно отметить, что хотя законы Российской империи ограждали от повреждения преимущественно догматы господствовавшей церкви (соответственно, по общему правилу преследовалось распространение ересей и расколов между лицами православного вероисповедания), применительно к скопчеству законодатель не упоминал о «совращении именно православных» (о соотношении терминов «распространение» и «совращение» см. предыдущую главу). Согласно мнению, высказанному Правительствующим Сенатом, последователи этого учения преследовались и в том случае, если они не были изобличены в совращении православных. Исключение из текста Уложения о наказаниях уголовных и исправительных понятия «особенно вредные ереси», а также непосредственного указания на секты духоборов, молокан, иудействующих и иконоборцев как исповедующих такого рода учения можно рассматривать как своеобразное подтверждение сделанных ранее выводов об отсутствии деструктивного характера у этих религиозных течений в целом. Следует отметить, что были отменены статьи 198 и 199 Уложения, которые, в частности, устанавливали ответственность последователей особенно вредных ересей за незаконную приписку к городскому сословию, а также «за допущение малолетних христиан производить духовные обряды по жидовской вере (имеется в виду учение секты иудействующих - И.А.), или иной какой-либо ереси». Статьи 200 и 201 Уложения существенно не изменились. Соответственно, за распространение ереси и раскола, сопровождавшееся насилием или другими увеличивающими вину обстоятельствами, виновный присуждался к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу от двенадцати до пятнадцати лет (ст. 200); за оскопление других «по заблуждению фанатизма, хотя и без употребления насилия» - к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу от четырех до шести лет; за оскопление самого себя - к лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в отдаленный край Восточной Сибири, с поручением виновного «строжайшему надзору тамошнего гражданского начальства» (ст. 201) . Разъясняя специфику ответственности за самооскопление, Сенат указывал, что наказание, состоящее в ссылке в отдаленнейший край Восточной Сибири с отдачей под «строжайший надзор» местного начальства, не входило в общую лестницу наказаний. Его не следовало смешивать с наказанием, «состоящим в ссылке на поселение в отдаленные места Сибири, но без прямого указания на отдаленный край Восточной Сибири, и притом без установления строжайшего надзора местного гражданского начальства. Не подлежит сомнению, что этот специальный вид наказания установлен с целью устранить по возможности лиц, впавших в заблуждение, от всякой возможности влиять на других и распространять таким образом ересь, признаваемую законом особенно вредною, причем, само собою разумеется, закон не мог иметь в виду, чтобы лица, осужденные за самооскопление, имели возможность оставаться в пределах своего места жительства, какие бы смягчающие вину их обстоятельства ни представлялись в данном случае». Исходя из этого, делался вывод, что данное наказание не могло быть изменено, уменьшено судом, так как оно относилось к таким наказаниям, которые не входили в общую систему наказаний и, следовательно, не могли быть приняты за «исходную точ- 358 ку для уменьшения» . Указание об аналогичном наказании для скопцов было включено и в текст статьи 203 Уложения, которая была сформулирована следующим образом: «Те из раскольников, хотя и не изобличенные в распространении своего лжеучения, которые принадлежат к ересям, соединенным с свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, либо с противонравственными, гнусными действиями, подвергаются лишению всех [353] [354] прав состояния и ссылке: из Европейской России в Закавказье, из Северного Кавказа и Закавказья в Сибирь, а по Сибири в отдаленнейшие оной места, для водворения особо от других поселенцев и старожилов. Скопцы же, по лишении всех прав состояния, отправляются из всех мест в отдаленный край Восточной Сибири, с поручением их строжайшему надзору тамошнего граж- 359 данского начальства» . Комментируя положения ст. 203 о скопцах и опираясь на решения Правительствующего Сената, Н.С. Таганцев высказывал мнение, в соответствии с которым не все лица, принадлежавшие к скопчеству могли быть относимы к так называемым «изуверным» сектам и преследуемы за саму принадлежность к секте (без распространения ее учения и совращения в него других лиц), а только сектанты, оскопившие себя или других. Но и по отношению к последним должна была быть применяема не статья 203, а статья 201, как специально предусматривающая подобные случаи. Поэтому указанный исследователь полагал, что ст. 203 Уложения ни в каком случае не могла применяться к каким бы то ни было последователям скопческого учения. Вместе с тем, были известны случаи принадлежности к секте скопцов, исполнения ее обрядов и т. д. неоскопленных лиц. В этой связи указывалось, что лица, виновные в распространении скопческого учения или совращении в него других, подлежат ответственности по ст. 197 Уложения, даже если они не явля- 360 лись оскопленными . Также не в пользу скопцов было изменено содержание ст. 204, упоминавшей о возможности возвращения из ссылки последователей разнообразных ересей и расколов, обратившихся в православную веру, кроме приверженцев скопчества. Таким образом, если последователь ереси или раскола (кроме скопцов), обратившийся в православную веру и, вследствие того, возвращенный из места ссылки, снова совращался в ересь или раскол, то он под- [355] [356] вергался лишению всех прав состояния и ссылке на поселение безвозвратно в Закавказье или в отдаленнейшие места Сибири. Наконец, в соответствии с положениями закона от 3 мая 1883 г. было изменено содержание ст. 206 Уложения[357], ранее запрещавшей помимо «заведения раскольнических скитов или иных сего рода обиталищ» «построение новых и починку старых каких-либо для службы и моления по раскольническим обрядам зданий, под наименованием церквей, часовень или молитвенных домов», «устройство престолов в существующих уже часовнях» и «обращение крестьянских изб в публичные молельни». В новой редакции Уложения наказание в виде заключения в тюрьме на срок от четырех до восьми месяцев устанавливалось за: 1) исправление или возобновление приходящего в ветхость раскольнического молитвенного здания без разрешения губернатора или начальника области; 2) перестройку раскольнического молитвенного здания, изменяющую общий его наружный вид, без разрешения на такую перестройку министра внутренних дел; 3) построение нового раскольнического молитвенного здания или обращение в таковое, без разрешения министра внутренних дел, существующего строения. Построенное новое молитвенное здание, а также все, «устроенное без надлежащего разрешения или несогласное с оным», подвергалось «сломке» или исправлению на счет виновных. За устройство раскольнических скитов или «иных сего рода обиталищ», виновные, как и прежде, приговаривались к заключению в тюрьме на срок от восьми месяцев до одного года и четырех месяцев, а все ими устроенное также подвергалось «сломке», и в дальнейшем материалы продавались в пользу местного приказа общественного призрения или заменяющих его учреждений. В целом отмечается, что в Уложении в издании 1885 г. нашло отражение стремление государственной власти «возобновить курс, направленный на прекращение бессмысленных и бесперспективных попыток» прекратить распространение раскола путем принятия законов, ограничивающих права старообрядцев и сектантов[358] [359]. Ранее действовавшее законодательство, носившее в отношении раскольников «ограничительно-запретительный и карающий характер», было отражением позиции органов государственной власти, рассматривавших этих лиц «как потенциальную опасность для стабильности го- 363 сударства, как временное зло, которое подлежит уничтожению» . Что касается оценки роли закона (мнения Государственного совета) от 3 мая 1883 г., то можно встретить несколько точек зрения. С одной стороны, говорится о том, что большинство положений данного акта осталось на бумаге и не оказало существенного влияния на положение старообрядцев и сектантов[360]. С другой стороны, несмотря на имеющиеся в нем пробелы, его называли «одним из важнейших законодательных актов начала царствования» Александра III, который имел «принципиальное значение для будущего»[361]. Не следует забывать, что проект реформы в сфере законодательства по расколу был составлен еще в 1864 г., но для его осуществления потребовалось около двадцати лет. Отмечалось, что различные колебания и противоречия, «так долго задерживавшие ход преобразования, отразились и на содержании обоих законов (имеются в виду законы от 19 апреля 1874 г. и от 3 мая 1883 г. - И.А.), изменивших юридический и церковный быт раскольников. Нельзя сказать, чтобы на место одного принципа прямо и решительно был поставлен другой, противоположный... Покровительство закона дано раскольникам не как право, а как милость, о которой они должны каждый раз просить, без всякой гарантии в том, что ходатайство их будет уважено»[362]. Таким образом, целесообразно согласиться с тем, что нетерпимость по отношению к старообрядцам и сектантам постепенно была заменена условной, ограниченной терпимостью, пределы которой были неопределенными и изменчивыми. Но даже эти сделанные государством шаги были расценены обществом крайне неоднозначно: либо как чрезмерные, либо как недостаточные. Помимо острой полемики в публицистике по вопросу терпимости закона в отношении раскольников, сектантов и т. п., отмечалось отсутствие единой позиции по этому вопросу и среди судей. К примеру, в одних волостях так называемых штундистов осуждали за богохульство, кощунство и совращение, а в других, «симпатизируя сектантам за их трезвенный образ жизни, аккуратность в уплате налогов и прочие достоинства», при обвинении в тех же преступлениях оправдывали. В этом случае, как пишет В.Б. Лебедев, выводы делались на основе документов за 1886 - 1887 гг., а оправдательные приговоры связывались с запугиванием свидетелей, что якобы позволяло закрывать глаза «на вопиющие случаи оскорбления православных священников и церкви»[363]. Но прежде чем перейти к рассмотрению указанного религиозного течения, нужно сказать несколько слов о высочайше утвержденном мнении Государственного совета от 10 января 1889 г. «Об установлении ответственности раскольников за совершение духовных треб для лиц Православного исповедания и об изменении порядка рассмотрения судебными местами дел о преступлениях против Православной веры». До этого момента статья 1009 Устава уголовного судопроизводства, как уже говорилось, предписывала, чтобы по делам о преступлениях против православной веры (в том числе, связанных с «расколами и ересями»), подлежавших рассмотрению с участием присяжных заседателей, последние избирались из лиц православного вероисповедания. Теперь же данную статью следовало изложить следующим образом: «По делам о преступлениях против Православной веры и церковных установлений суды и чины прокурорского надзора должны быть из лиц Православного исповедания. Из таких же лиц должны быть избираемы и присяжные заседатели по делам, подлежащим рассмотрению с их участием» . При этом пер воначально данное правило (в итоге распространенное на всю территорию Российской империи) проектировалось только в отношении прибалтийских губерний (Остзейского края). Однако так или иначе в деятельности профессиональных судей не должно быть места для вероисповедных симпатий и антипатий, они должны обладать одинаковой компетенцией, к какому бы вероисповеданию они не принадлежали. Поэтому, как отмечалось в дореволюционной литературе, между судьями едва ли следовало устанавливать различия на вероисповедном начале. В частности, указывалось, что если судья «способен нарушить свой долг под влиянием вероисповедных воззрений, то нет никакого ручательства в том, что его не увлечет в сторону какое-либо другое 369 чувство» . Вопрос о политике в отношении штундистов в конце XIX в. связан с реализацией закона от 3 мая 1883 г., согласно положениям которого последователи оппозиционных господствующей церкви религиозных объединений (с учетом специально обозначенных исключений в отношении скопчества как изуверной секты) получали ряд рассмотренных выше прав в гражданской и религиозной сферах. Хотя устройство особо предназначенных для богослужения зданий, их возобновление и исправление было поставлено в зависимость от административного разрешения, право собираться для молитвы в 370 частных домах ничем не ограничивалось . Однако 4 июля 1894 г. высочайше было утверждено положение Комитета министров (в некоторых источниках именуется законом или правилами), [364] [365] [366] которое провозгласило секту «штунда» более вредной и воспретило штундистам общественные молитвенные собрания . Здесь уместно сказать несколько слов о том, что представляло собой данное религиозное объединение (или несколько объединений). Названия «штунда», «штундизм» связаны с немецкими религиозными братствами конца XVII - начала XVIII вв., в которых изучению Библии отводились специальные часы и которые в связи с этим стали именоваться «штундовые» (от немецкого stunde - час) . Что касается штундизма, развившегося во второй половине XIX в. в Российской империи, то исследователи указывают на неоднородный характер этого социального явления. К примеру, советский исследователь А.И. Клибанов рассматривал штундизм как условное «церковно-тенденциозное» наименование совокупности религиозно оформленных крестьянских движений, развившихся в 60 - 70-х годах XIX в. на почве недовольства крестьянской реформой и оппозиционных господствующей церкви . Довольно образно специфичный характер термина «штунда» раскрывал в свое время дореволюционный исследователь А.М. Бобрищев-Пушкин: «...то это мирные духовные беседы братства “Stunde”, то это новое название баптизма, то иногда наоборот - штундисты именуют себя баптистами , как утверждают многие, то вы встречаетесь с новыми видами штунды (духовная, малеванщина, напр.) неизмеримо далеко отошедшими от баптистической штунды (Коссяковский толк); чаще всего в литературе - антисектантской, разумеется - вы видите уверенное именование штундой... секты, возникшей [367] [368] [369] [370] хотя и на православной почве, но преследующей по наущению немцев политическую цель... отторжения от России южной окраины, чтобы не сказать 375 половины...» . С вышесказанным взаимосвязаны определенные разночтения в классификации религиозных объединений, охватываемых понятием «штунда». Труды миссионерских съездов конца XIX в., в частности, проводят границу между старо-штундистами (штундо-баптистами) и младо-штундистами (духовной штундой). Согласно другой классификации в качестве направлений в составе штундизма назывались «библейские христиане» («великорусская штунда»), «духовные христиане» («южнорусская штунда»); отдельно говорилось о так называемом штундо-баптизме[371] [372] [373]. Указанные обстоятельства накладывали весьма существенный отпечаток на применение вышеупомянутого положения Комитета министров 1894 г. Опасность штундизма усматривалась определенной частью государственных и церковных деятелей в том, что исповедуемое штундистами учение якобы подрывало основные начала православной веры, русской народности, государственного строя и т.п. Так, согласно отчету киевского губернатора за 1881 г. штундизм якобы учит, что природные богатства (включая землю) являются общим достоянием и отрицает подати, повинности и послушание на- 377 чальству . В письме херсонскому губернатору от 12 ноября 1884 г. епископ Херсонский и Одесский Никанор писал, что «штунда в самом принципе своего учения подкапывается под самый корень не только церкви, но и всего строя, как общественного, так и государственного. Велика ли будет польза, если выселят двух-трех штундистов, а все остальное пойдет по-старому? - Но думается, что сущие ныне, от бога учиненные власти должны же спасать сами себя... Конечно, можно сказать, что даже Франция, посягнув на разрушение своей веры и церкви, продолжает еще жить. Но вопрос, жизнь ли это или только агония? Да и при этом алтари пока еще остаются, да и останутся, а престолы всяческих династий ниспровергнуты. Полезно ли и нашим властям идти туда же?» . Уже в начале 1890-х гг. неоднократно поднимался вопрос о том, не следует ли установить относительно штундистов, рассматривавшихся как последователи особо вредной секты, ряд изъятий из действующего законодательства. В качестве примеров в дореволюционной литературе упоминаются программа соответствующих мероприятий, составленная епископом уман- ским (викарием киевской епархии), (одним из пунктов программы было воспрещение штундистских собраний), а также составленный министерством внутренних дел законопроект, в основу которого было положено признание штундизма противогосударственной и антирелигиозной сектой. Впрочем, дальнейшего хода данный законопроект не получил . Комитет министров, рассмотрев возбужденный киевским, подольским и волынским генерал-губернатором вопрос о способах борьбы со штундиз- мом, пришел к выводу, что в законе от 3 мая 1883 не содержится разграничения сект на более или менее вредные, вследствие чего последователи штунды (признанной особо вредной сектой Святейшим Синодом и гражданской администрацией) «могут рассчитывать на те права и льготы, которые предоставлены обыкновенным раскольникам, самое же преследование их деяний на 380 почве означенного закона представляется крайне затруднительным» . Приняв во внимание, «что, хотя принятыми в последнее время киевским, подольским и волынским генерал-губернатором особыми мерами, состоящими, между прочим, в запрещении молитвенных собраний последователей штунды, достигнуты весьма благоприятные последствия, а между тем такие распоряжения основывались исключительно на полномочиях, представленных киевскому, подольскому и волынскому генерал-губернатору положением об охранении государственного порядка и общественного спокой- [374] [375] [376] ствия, и не могли быть применяемы в тех местностях, на которые положение это не распространяется, Комитет министров положил предоставить министру внутренних дел, по соглашению с Обер-прокурором Св. Синода, объявить секту штунду более вредной, с воспрещением штундистам общественных молитвенных собраний»[377] [378]. Это положение, как уже говорилось, было утверждено императором 4 июля 1894 г. Также необходимо упомянуть циркуляр Министерства внутренних дел от 3 сентября 1894 г. № 24 (разъясняющий губернаторам рассматриваемое положение Комитета министров), который содержал довольно интересные утверждения. Так как Государственный совет, при обсуждении проекта закона от 3 мая 1883г., определение вопроса о том, к последователям каких именно сект может быть применен этот закон, предоставил министру внутренних дел, по предварительном о том соглашении со Св. Синодом, то министр внутренних дел входил по этому вопросу в сношение со статс-секретарем Победоносцевым. По сообщении последним состоявшегося ранее определения Св. Синода о признании штунды особо вредной сектой, министр внутренних дел со своей стороны признал штунду одной из наиболее опасных и вредных в церковном и государственном отношениях сект. При этом по министерству были сделаны строгие распоряжения о повсеместном запрещении общественных молитвенных собраний последователей этой секты, под опасением привлечения виновных к строгой судебной ответственности в установленном поряд- 382 ке Наконец, данный документ содержал как религиозные, так и антигосударственные признаки штундизма: отрицание всех церковных обрядов и таинств; непризнание никаких властей; отрицание присяги и военной службы («уподобляя верных защитников престола и отечества разбойникам»); про- поведь социалистических принципов (общее равенство, раздел имущества и т.п.) . Для наказания лиц, участвовавших в общественных молитвенных собраниях штундистов, использовалась статья 29 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. В соответствии с ней за неисполнение законных распоряжений, требований или постановлений правительственных и полицейских властей, а равно земских и общественных учреждений (когда этим уставом не было определено за указанные деяния иного наказания), виновные подвергались денежному взысканию не свыше пятидесяти рублей (в соответствии с редакцией данного устава, относящейся к рассматриваемому периоду)[379] [380]. Например, газета «Россия» от 6 июня 1901 г. № 757 содержала следующие данные: «С юга получаются беспрестанно сообщения о приговорах, постановляемых местными судьями против сектантов, именующих себя баптистами. Но такая самоквалификация обыкновенно судьями отвергается, и немалое число крестьян, крестьянских женщин и девушек (даже в годы неурожайные) приговаривались к двадцатирублевым штрафам или к месячному аресту (в случае замены штрафа в связи с несостоятельностью - И.А. )»[381]. Примечателен анализ процедуры принятия положения Комитета министров 1894 г., который был осуществлен дореволюционным автором К.К. Арсеньевым на основе положений законодательства того времени и трудов по теории государства и права. Основная мысль этого исследования сводится к тому, что изъятие штундистов из-под действия закона от 3 мая 1883 г. (предоставившего соответствующие права) могло состояться только путем его отмены (по отношению к указанным лицам) другим законом. Положение же Комитета министров, не смотря на его утверждение императором, нельзя расценивать как закон, поскольку оно было проведено помимо Государст- венного Совета . В частности, по словам профессора Н.М. Коркунова отличительной чертой законодательного акта выступало «предварительное обсуждение его в Государственном Совете; и в законе, и на практике под законодательным порядком у нас понимается проведение дела через Государственный Совет»[382] [383] [384]. Также К.К. Арсеньев выдвигает возражения, которые касаются ссылки на то, что право административной власти ограничивать действие закона от 3 мая 1883 г. вытекает из самого мнения Государственного совета, предоставившего министру внутренних дел полномочие определять к последователям каких именно сект может быть применен данный закон. Однако в соответствии с текстом последнего нормативно-правового акта министру предоставлено полномочие «сообразовываться с нравственным характером учения и другими свойствами каждой секты только в тех случаях, когда, по закону, требуется его разрешение и утверждение (для устройства раскольнических молитвенных зданий, для выбора раскольников на общественные должности, для вступления их в иконописные цехи)» . Помимо этих возражений (которые представляются весьма убедительными), касающихся юридической силы указанного положения, в соответствующей литературе изложены факты, которые позволяют поставить под сомнение антигосударственный характер учения, исповедуемого штундистами. Например, А.И. Клибанов на основе изучения материалов по данной тематике делает следующий вывод: «Если исключить церковные источники и обратиться хотя бы к документам местной правительственной администрации, выяснится, что последователи штундизма не имели никакой связи с социализмом, социалистами и в общем были мирными верноподданными царя»[385]. Подобного рода сведения, неясность в вопросе о классификации направлений штундизма, о которой говорилось выше, и т. д. заставляют, как отмечал А.М. Бобрищев-Пушкин, усомниться в существовании где-то на юге Российской империи сотен тысяч людей, являющихся последователями религиозного учения, отвечающего всем признакам, которые перечислены в циркуляре Министерства внутренних дел от 3 сентября 1894 г. № 24[386] [387] [388]. В подтверждение своих выводов данный автор ссылается на руководящее решение Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената по делу Головко № 1 за 1900 г., согласно которому для применения положения Комитета министров от 4 июля 1894 г. в каждом отдельном случае следует фактически доказать принадлежность обвиняемых к такой «ереси или расколоучению» (независимо от догматической стороны), в которых соединяются признаки, приписываемые Министерством внутренних дел особо вредной секте, именуемой в положении 1894 г. штундизмом . Важность этого решения подчеркивается тем, что в рассматриваемый период встречались дела, где суды, признавая виновность тех или иных лиц, исключали важнейшие признаки, касающиеся антигосударственного характера штун- 392 дизма . Хотя это положение 1894 г. относилось только к штундистам, оставляя прочие секты при тех льготах, которыми они имели право пользоваться по закону 1883 г., в действительности, как указывалось в особом журнале Комитета министров» в 1905 г., «новое правило получило широкое применение, и практика административных и судебно-административных учреждений пыталась распространить оное на всех вообще сектантов, отвергающих обрядовую сторону православной веры». По замечанию В.В. Клочкова в этой характеристике, касающейся периода 1894 - 1904 гг., «допущена только одна «неточность»: «практика» не «пыталась распространить», а действительно повсеместно распространила предусмотренные против штундистов карательные меры по существу против всех «отступивших от православия» лиц, кроме старообрядцев»[389]. Таким образом, обобщая вышеизложенное, можно назвать деструктивным то религиозное объединение (при условии его существования), в деятельности которого проявлялась бы совокупность рассмотренных антигосударственных признаков. В то же время, неприемлемо говорить о деструктивном характере штундизма, основываясь только на противоречии данного учения догматам господствовавшей церкви. Как справедливо указывал К.К. Арсеньев, можно «исповедовать любое вероучение (за исключением, конечно, тех немногих, в основании которых лежит человеконенавистничество или явная безнравственность) - и быть полезным, честным гражданином; наоборот, можно принадлежать к господствующей церкви и быть совершенно лишним или вредным членом общества»[390]. Здесь можно вспомнить поднявшееся в Таращанском уезде Киевской губернии в конце 80-х годов XIX в. так называемое малеванское движение, возглавленное Кондратием Малёванным, ранее перешедшим в штундизм из православия. Культ секты малеванцев довольно далеко отошел от штундизма и повторял культ христововеров (хлыстов): в частности, применялись поще- ние, экстатические пляски («скакания»), «говорение на языках». Религиозная проповедь Малёванного в своих основных положениях также повторяла учение, сложившееся еще в конце XVII в. в среде христововеров (например, в центре учения Малёванного находилось понятие о «духе», обитающем в верующих) и периодически возобновлявшееся позднее (в XVIII в. среди духоборов и в первой половине XIX в. среди молокан-прыгунов). По замечанию А.И. Клибанова наряду с мистическими учениями и культом христововерия Малёванным использовались старая сектантская идея о близящемся торжестве на земле царства божия, рассуждения о равенстве, справедливости и т. п. Так, в одном из своих посланий Малёванный писал: «...мир обольщен земными страстями. Первые - преданные пожеланию быть богатыми: это первое начало зла; растлевают себя большим капиталом денежным и требуют славы от своих бедных братьев, которые порабощены ими. Господь называет их грубыми разбойниками и грабителями своих бедных деревенских и городских братьев. Все это называется древними шайками, разбойниками, которые в древности собирались в густых лесах и убивали своих братьев, и отнимали у них жизнь. А теперича они сделались искуснее, и собрались в столичные города, и в портовые, и в губернские, и даже в села и местечки и ограбили весь народ, и сделали из них нищих и полумертвых». Помимо критики «капитала денежного» в данном документе обличались и иные инструменты господства: «нечестивые суды», «монастыри и церкви», «умалишенные дома», а также «питейные заведения», «публичные места», «театры и 395 цирки», которые причислялись к средствам развращения нравов народа . Но в итоге Кондратий Малёванный был подвергнут не какому-либо уголовному наказанию, а был в 1892 г. арестован и на основании заключения врачей (по некоторым данным сфальсифицированного[391] [392] [393]) как одержимый «религиозным помешательством (paranoia religiosa)» помещен в дом для умалишенных, где пребывал долгие годы (цитировавшийся выше документ был написан им уже в данном учреждении) . Что касается малеванщины в це- лом, то высказывалась точка зрения, согласно которой это религиозное дви- - 398 жение представало «психопатической эпидемией» . Еще одним немаловажным проявлением государственной политики в отношении «расколов и ересей» в конце XIX в. стали события, развернувшиеся вокруг секты духоборов, о противоречивых оценках характера которой говорилось ранее. Хотя завершающая фаза так называемой «духоборческой закавказской эпопеи» относится к царствованию Николая II, ее предпосылки сложились в период правления Александра III, и поэтому представляется уместным рассмотреть интересующие нас факты в данном параграфе. Уже упоминавшийся В.М. Скворцов давал следующее краткое описание соответствующих событий: «... духоборы, служившие в рядах войск, выступили из строя, ополченцы посдавали свидетельства и все последователи этой партии (имеются в виду духоборы-постники - И.А.), в ночь под 29 июня 1895 года, торжественно сожгли все свое оружие, никому из начальства давно уже не отдают установленной чести, одному из губернаторов толпа нанесла оскорбления и словом и действием, податей добровольно не вносят.»[394] [395]. Эти явления связывались В.М. Скворцовым с тем, что духоборчество являлось не столько религиозной, сколько «социальной» сектой, и что оно представляло собой «горючий материал, который способен вспыхнуть страшным пожарищем от первой же попавшей в него искры, - здесь такою искрою явилась анархическая пропаганда.». Утверждалось, что до восьми тысяч духоборов показывали на деле полное отрицание государственности, «непризнание священной власти Монарха - Помазанника Божия, говоря, “что у них один Царь Небесный, а Царя земного они не знают и быть его не должно, так как на земле все равны, все братья, двум господам служить нельзя”; что “власть возвысилась чрез насилие народа, что один Начальник, Кто всему миру начало, что начальство и разбой - одно ремесло. Закон один должен быть Божий, а в государственных установлениях и в императорских указах нет нужды. Отечеством признают весь мир, соотечественниками всех людей: российский Император, турецкий султан, персидский шах, немецкий король, турок, армянин, англичанин и проч. - все нам одинаковы, русских мы не знаем ... Война - убийство. Суд - насилие и произвол власти... Владение - грабеж богатых, земля Божия - создана для всех на равной доле и каждый паши ,, 400 столько, сколько надо для прокормления. » . Вместе с тем, несмотря на обвинения В.М. Скворцовым членов «сек- тофильствующего лагеря», толстовцев и т. п. в умалчивании фактов, представляющих духоборов в неблаговидном свете, данный автор сам почти не касался предпосылок описанной ситуации[396] [397]. Следует вспомнить, что 15 декабря 1886 г. умерла, не оставив потомства, Лукерья Калмыкова, в результате чего прервалась династическая линия руководителей духоборческой секты (оставался еще брат Калмыковой Михаил Губанов как представитель своего рода боковой линии). Отмечается, что в борьбе за опустевший «престол» наиболее серьезными соперниками являлись Петр Веригин, «игравший роль временщика еще при жизни Калмыковой» и Алексей Зубков, пользовавшийся доверием наиболее зажиточных кругов духоборов, имевший обширные связи с правительственной администрацией на Кавказе и опиравшийся в том числе на М. Губанова, который считался бесхарактерным[398]. 17 декабря, в день похорон Л. Калмыковой, П. Веригину было выдвинуто требование покинуть так называемый Сиротский дом[399], а наследником соответствующего имущества был назван М. Губанов. В свою очередь, П. Веригин, выполнив это требование, развернул энергичную деятельность против Губанова (объявленного экспроприатором общественного достояния духоборов) и его сторонников. В преддверии 26 января следующего года, когда должны были провозгласить нового духоборческого руководителя, П. Веригин старался заручиться как можно более широкой поддержкой духоборов, а А. Зубков и М. Губанов обратились в полицию. В указанный день в селе Горелом Ахалкалакского уезда Тифлисской губернии, где располагался Сиротский дом, один из старейших духоборов Махортов предложил собравшимся последователям данного учения отдать поклон новому руководителю - Петру Веригину. При этом «большая часть толпы упала на колени в снег, а меньшая часть осталась стоять на ногах». И в тот же день П. Веригин был арестован, а затем выслан (сначала в г. Шенкурск Архангельской губернии, далее на Колу, потом в г. Обдорск Тобольской губернии)[400]. Аналогичная участь постигла и ряд наиболее близких его сторонников, в том числе упомянутого Мохортова. В результате этих событий произошло окончательное разделение духоборов на две партии: «Малую», состоявшую из сторонников М. Губанова, и «Большую», куда входили сторонники П. Веригина[401]. Далее последовал довольно сложный период борьбы представителей названных партий за наследование имущества Сиротского дома. В итоге, по выражению А.И. Клибанова, «благодаря сутяжничеству, взяткам и подкупам Губанову и его сторонникам удалось добиться судебного оформления прав на обладание капиталами Сиротского дома». Вместе с тем, П. Веригин установил связи с оставшимися на местах деятелями Большой партии и передавал им как устные, так и письменные послания. В контексте последующих событий интерес представляет сложившаяся под непосредственным влиянием учения Л.Н. Толстого новая программа для духоборов, которая была сформулирована П. Веригиным в 1893 г. К основным положениям данной программы, в частности, относится провозглашение несовместимости эксплуатации наемного и всякого иного зависимого труда с христианством, необходимости уничтожения имущественного неравенства посредством равного дележа имущества богатых между бедными (по добровольному согласию богатых). Для устранения стимулов, ведущих к накоплению богатства, следовало: а) ограничить размеры хозяйства настолько, чтобы оно отвечало необходимости лишь простого воспроизводства условий жизни; б) прекратить браки, а состоящим в них отказаться от половых связей, чтобы рост семьи не вызывал необходимости в дополнительных средствах для ее поддержания. Кроме того, пребывание на военной службе, как связанное с насилием, рас- 406 сматривалось как несовместимое с христианством . В ходе попытки реализации на практике этих установок Большая партия раскололась на партию сторонников А. Воробьева (потребовал возвращения к традициям времени Л. Калмыковой и объявил противоречащим им новое аскетическое учение Веригина), получившую название Средней партии, и тех, кто остался верен П. Веригину (превосходили по численности «воробьевцев»). При этом за последними духоборами наряду со старым наименованием установилось название «постников». В дальнейшем несколько десятков духоборов отказались от службы в армии, за что были водворены в дисциплинарные батальоны (по сведениям А.И. Клибанова эти лица подверглись там «надругательствам и истязаниям... девять человек были замучены насмерть»)[402]. Наконец, 29 июня 1895 г., в день рождения П. Веригина, духоборы- постники Тифлисской, Елизаветпольской губерний и Карской области сожгли имевшееся у них оружие. Если в Карской области эта акция прошла без эксцессов, то в Елизаветпольской губернии власти произвели широкие аресты духоборов, а в Тифлисской губернии в ахалкалакские поселения были направлены казачьи отряды, устроившие «экзекуцию» над почти двухтысячной толпой духоборов. Из некоторых источников следует, что подобного рода расправа «была дополнена происходившим в течение нескольких дней истреблением имущества духоборов и насилованием женщин» (в частности, В.М. Скворцов отрицал действительность данных фактов408). За проведение этой «антимилитаристской демонстрации» значительная часть духоборов- постников была выселена властями из прежних мест жительства: «4300 человек были высланы из своего жительства и расселены по лихорадочным долинам Кахетии и Карталинии»409. Возвращаясь к вопросу о возможном деструктивном характере духоборческой секты, следует отметить, что собственно у П. Веригина как руководителя этого объединения отмечалось наличие «здравого смысла, чтобы понимать истинное значение государственной власти и пределы этой власти». Так, в письме Веригина от 4 декабря 1896 г. к его единоверцам, находящимся в заключении, говорилось: «Правительство должно убедиться, что мы не так вредны, как оно думает». В другом письме от того же числа, обращенном к духоборам Большой партии, он писал следующее: «Недавно я прочел в газете, в Московских Ведомостях, как у вас назначили к продаже лошадей и коров. Описано, будто некоторые сестры брали вилы железные и не допускали, как в газете написано, к конюшням. Я этому не верю. Если это было на самом деле, то это нехорошо: можно доказывать со смирением на словах, а рукам злой воли не давать, иначе это выйдет настоящая война...»410. Таким образом, небезосновательным предстает мнение, согласно которому в борьбу духоборческих партий «замещались. обыкновенные человеческие страсти, мелочные и зачастую грязные. Слабейший непременно хочет торжествовать победу, а потому приискивает себе союзников на стороне». Таких союзников члены Малой партии нашли в лице «низшей и средней местной администрации» . 1. е. на накопившиеся 408 См.: Скворцов В.М. Правда о Закавказской духоборческой секте. - С. 17 - 20. 409 Клибанов А.И. Указ. соч. - С. 109. 410 См.: Арсеньев К.К. Указ. соч. - С. 187; Клибанов А.И. Указ. соч. - С. 110. 411 гр местной администрации» . Т. е. на накопившиеся социальные противоречия между бедными и богатыми духоборами наслоились действия местных властей, связанных с противниками П. Веригина , что в итоге и привело к событиям 1895 г. В целом, оценивая правовое регулирование, осуществлявшееся в период правления Александра III в отношении различных сект, старообрядческих толков, согласий, в том числе деструктивного характера, можно выделить следующие положения: 1) с одной стороны, в царствование данного императора были продолжены соответствующие реформы, начатые в период правления его отца (см. закон от 3 мая 1883 г.); в частности, из Уложения о наказаниях уголовных и исправительных была изъята формулировка «особенно вредная ересь». Как уже говорилось, нетерпимость по отношению к старообрядцам и сектантам в целом была постепенно заменена «ограниченной» терпимостью; 2) с другой стороны, пределы подобной терпимости были весьма изменчивыми (например, признание штунды особо вредной сектой), что в частности проявлялось в деятельности местных властей по отношению к отдельным религиозным объединениям. [403] [404]