§ 1. Положения о деструктивных религиозных объединениях в правовых актах первой половины XIX в., действовавших в период реформ Александра II
Данный параграф посвящен рассмотрению ряда изданных в царствование Александра I и Николая I правовых актов, касающихся как отдельных особенно вредных, изуверных сект, так и более обширного круга религиозных объединений.
В частности, целесообразно обратить внимание на соответствующие статьи Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., а также на иные акты, соотносящиеся с ними по тематике. Отмечается, что до издания закона 19 апреля 1874 г. «О правилах метрической записи браков, рождения и смерти раскольников» и ряда последующих правовых актов положение старообрядцев и сектантов было тяжелым. В связи с принадлежностью к «расколу» законодательством устанавливались определенные неблагоприятные юридические последствия (в частности, непризнание браков законными, ограничения в области замещения общественных должностей). Таким образом, с момента возникновения раскола в русской православной церкви и почти до конца XIX в. правовые нормы, относящиеся к старообрядцам, в разные периоды отличались друг от друга лишь большей или меньшей строгостью предусматриваемых ими мер. В аналогичном положении находились и сектанты, при этом характер применявшихся к ним правовых ограничений и суровость карательных мер зависели от принадлежно-119
сти к тем или иным сектам . [119]
Борьба государства с «расколом» характеризовалась то усилением, то ослаблением строгости его преследования. В некоторые периоды, например, в конце XVIII - начале XIX вв., осуществлялось определенное смягчение (по крайней мере, в рамках распоряжений верховной власти) государственной политики в отношении тех или иных сект, старообрядческих толков. В целом сколько-нибудь цельного законодательства, определяющего правовое положение старообрядцев и сектантов, до конца третьей четверти XIX века не существовало. Правовые нормы, которые нередко противоречили друг другу, имели в виду чаще всего те или иные секты, толки и даже отдельных лиц и нередко распространялись не на территорию всей страны, а лишь на некоторые ее районы; в частности, значительная часть нормативных актов регламентировала положение скопцов, духоборов и молокан[120] [121] [122] [123] [124] [125]. В качестве примера можно привести указы императора Александра I, касающиеся секты духоборов: высочайший указ, данный 27 ноября 1801 г. на имя слободско-украинского гражданского губернатора «О Мелитопольских поселенцах из Духоборцев» ; именной указ, данный новороссийскому гра жданскому губернатору Миклашевскому, «О переселении обитающих в Новороссийской и Слободско-Украинской Губерниях Духоборцев на поля, лежащие в Мариупольском уезде, по течению речки Молочной» от 25 января 1802 г. ; именные указы от 9 декабря 1816 г., данные министру внутренних 123 дел «Об устройстве Мелитопольской колонии» , херсонскому военному гу бернатору «О Мелитопольских поселенцах, называемых духоборцами» , санкт-петербургскому военному генерал-губернатору «О неименовании Мелитопольских поселенцев духоборцами и о передаче всех дел, до них касающихся, в Министерство Внутренних дел» . В данных документах содержатся формулировки, позволяющие определить особенности государственной политики в отношении оппозиционных религиозных объединений на примере секты духоборов или духоборцев[126] [127]. В частности, в первом из названных указов отмечается: «И разумом, и опытами давно уже дознано, что умственные заблуждения простого народа, прениями и нарядными увещаниями в мыслях его оглубляясь, единым забвением, добрым примером и терпимостью мало по малу изглаждаются и исчезают. Вот правило, коего местному начальству должно с ними (духоборами - И.А.) держаться... Сии увещания никак не должны иметь вида допросов, состязаний и открытого обряду их мыслей насилия; но должны сами собою и неприметно изливаться к ним из добрых нравов Духовенства, из жизни их, из поступков и наконец из непринужденных, к случаю и с видом ненамеренности направленных на их положение разговоров, а чтобы все сие имело более действия и чтоб они лучше почувствовали обязанности их к Правительству, прежде всего нужно бы было дать им самим приметить, что оно об них пе- 127 чется и после претерпеннаго ими разорения войти в их состояние...» . Приведенные положения о началах веротерпимости, на которых должны были базироваться действия местных властей в отношении духоборов, развивал именной указ, данный 9 декабря 1816 г. на имя херсонского военного губернатора «О Мелитопольских поселенцах, называемых духоборцами». В данном акте указывалось, что отдаление «сих людей от Православной Греко-Российской церкви есть, конечно, с их стороны заблуждение, основанное на некоторых погрешных заключениях их об истинном Богослужении и духе Христианства. Сие происходит в них от недостатка в просвещении: ибо ревность Божию имеют, но не по разуму. Но просвещенному ли Правительству Христианскому приличествует заблудших возвращать в недра церкви жестокими и суровыми средствами, истязаниями, ссылками и тому подобным? . Истинная вера порождается благодатию Господнею чрез убеждение, поучением, кротостию, а более всего добрыми примерами. Жестокость же не убеждает никогда, но паче ожесточает». Подчеркивалось, что все «меры строгости», применявшиеся в отношении духоборов в продолжение тридцати лет до 1801 года, не только не истребили этой секты, но и приумножили чис- -128 ло последователей . При этом в данном указе император обращал внимание, что местные власти отзывались о духоборах «неоднократно весьма выгодным образом со стороны их поведения, хотя и приносили жалобу на отпадения их от Православной Церкви». В этой связи херсонскому военному губернатору предписывалось, не полагаясь ни на чьи донесения, самому вникнуть «без предубеждения» во все местные обстоятельства, узнать в точности образ жизни и поведение духоборов. Также говорилось о необходимости принятия таких мер, чтобы духоборы могли почувствовать, «что они состоят под охранением и покровительством законов; и тогда только надежнее можно ожидать от них любви и привязанности к Правительству и взыскивать исполнения по законам его, кои столь для них благотворны»[128] [129]. В случае же доподлинного установления фактов укрывания духоборами дезертиров, совершения ими иных противоправных деяний, следовало в соответствии с требованиями закона применить необходимые меры государственного принуждения. 130 ком правонарушении . Приведенные соображения и сведения, которыми оперировал Александр I и которые представляются вполне достоверными (в частности, было получено подтверждение, что лица, доносившие об укрывательстве беглых духоборами и тому подобном, были исключены из их общины за «дурное» поведение; при этом обвинения, выдвигавшиеся этими лицами, остались недоказанными)[130] [131] [132], позволяют сделать определенные выводы о сомнительности данных, содержащихся в упомянутых доносах о противоправной деятельности духоборов, и соответственно, действительной степени опасности секты духоборов, в дальнейшем причисленной к особенно вредным. Хотя данные указы и были адресованы только отдельным губернаторам, касались только отдельных поселений духоборов и позднее были заменены иными документами, положения, нашедшие отражение в них и касающиеся в том числе объективности и беспристрастности разбирательства, сохраняли свою актуальность (как своеобразный образец) и в начале XX века . вать, что положения данных документов основываются на принципе веротерпимости, но не свободы совести: учение духоборов рассматривалось в качестве заблуждения, не отменялась ответственность за его распространение и т.д. Отмечается, что организованное Александром I переселение духоборов является примером стремления императора к компромиссу - «с одной стороны, не чинить насилия над совестью своих подданных, с другой - не допустить соблазна среди православных» . Далее нужно обратить внимание на ряд правовых актов, изданных в период царствования Николая I, который описывается в научной литературе как период усиления конфронтации в области взаимодействия государства со старообрядческими толками и сектами[133] [134] [135]. В первую очередь, интерес представляет отделение второе «О ересях и расколах» главы второй («Об отступлении от веры и постановлений церкви») раздела второго «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 года. Данное отделение включало основные положения главы третьей «О наказаниях за ересь и раскол» раздела второго («О преступлениях противу Веры») книги первой («О преступлениях и наказаниях вообще») Свода законов уголовных (в изданиях 1832 г. и 1842 г.) . В свою очередь, названная глава Свода законов представляла собой компиляцию выдержек из различных указов и иных нормативных актов, изданных в царствование Александра I и Николая I[136], что следует учитывать при анализе соответствующих статей Уложения 1845 г. Следует сказать несколько слов о названии интересующего нас отделения и его толковании различными исследователями. меется учение о вере, уклоняющееся от учения православной грекокафолической церкви. Названия «ереси» и «расколы» одинаковы; первое из них есть слово греческое, а другое русское» . Похожее мнение высказывает уже современный автор С.В. Розенко, в ходе рассмотрения указанного отделения второго говорящий о «... наказаниях за ересь и раскол..., которые рассматривались наряду с сектами как тождественные (курсив наш - И.А.) явления.»[137] [138] [139] [140]. В другой работе в дополнение к данному высказыванию он отмечает, что понятие «раскол» в Своде, а затем и в Уложении получило «новое толкование, отличное от прежнего, церковного. Расколом назывались все противоцерковные (противогосударственные) ереси, возникшие в начале XIX в., которые преследовались за противообщественный характер их деятельности». Также указывается, что в рамках Свода законов 1832 г. (глава третья «О наказаниях за ересь и раскол») ересь и раскол рассматривались как однородные (курсив наш - И.А.) явления . Вместе с тем, другой современный исследователь Л.Д. Башкатов высказывает не вполне ясную точку зрения, согласно которой ересь определялась в Своде законов в редакции 1832 г. «как случай индивидуального отклонения от догматов православия, а раскол как уклонение массовое, сопровождаемое созданием нового религиозного общества». С другой стороны, по мнению Л.Д. Башкатова в Уложении 1845 г. ересь трактуется «как проповедование, или отвлечение иным путем, иной, нехристианской, во всяком случае, неправославной, веры в массовом масштабе, а раскол как публичная пропаганда своего вероучения и иные формы массового отвлечения. от христианской, прежде всего, православной, веры» . Подводя итог, следует сказать, что значительное число дореволюционных исследователей (например, С.В. Познышев, Г.Е. Колоколов, Л.С. Бело- гриц-Котляревский, А.В. Лохвицкий) при рассмотрении данного вопроса подчеркивали отсутствие точного определения терминов «ересь» и «раскол» в законе. Так, с точки зрения С.В. Познышева, законодатель подразумевал под ересью отпадение от православия, не охватываемое понятием «раскол», и ставил рядом эти два термина как смежные, но одновременно различные. По мнению вышеуказанных авторов первоначально раскольниками называли тех православных, которые не признали правильным исправление церковных книг и некоторых обрядов при патриархе Никоне, «т.е. под расколом понимали отделение от законной иерархической власти при сохранении всех существенных догматов и обрядов церкви». Однако позже расколом стали называть и те «новые направления, которые обнаружили уклонение от церкви в самых догматах веры», название раскола, кроме двух главных ветвей его - поповщины и беспоповщины, «спуталось с понятием ереси[141] [142]», распространилось и на множество «второстепенных» сект с различной окраской . Таким образом, данное мнение в целом согласуется с одной из изложенных в первой главе точек зрения на соотношение понятий «раскол» и «секта». Переходя непосредственно к содержанию рассматриваемых статей Уложения 1845 г. (в первоначальной редакции это статьи 206 - 217[143]), представляется целесообразным объединить их в несколько групп в зависимости от того, последователей каких религиозных объединений они касаются. В частности, Л.С. Белогриц-Котляревский подразделял указанные статьи на две группы, говоря, во-первых, о сектах, не соединенных с изуверством, выражающимся в посягательствах на свою или чужую жизнь, или с «противонравственными гнусными действиями», и, во-вторых, о сектах, соединенных с таким изуверством или действиями[144]. Однако данный автор, по сути, отождествлял изуверные секты и особенно вредные секты, отмечая, что под последними «закон разумеет ереси, соединенные со свирепым изуверством, фанатическим посягательством на жизнь свою или других..., а также с противонравственными гнусными действиями»[145]. Действительно, такие последователи изуверных сект, как например, скопцы, относились к лицам, принадлежащим к особенно вредным ересям, но это отнюдь не означает, что все ереси, расцениваемые как особенно вредные (например, духоборы, молокане), были соединены со «свирепым изуверством» и т.д. Т.е., по нашему мнению, целесообразнее говорить об особенно вредных ересях и «ересях, соединенных с свирепым изуверством» как о взаимосвязанных, но не тождественных понятиях. Вызывает сомнение и удачность классификации С.В. Розенко, который на основе текста ст. 206, 207 и 212 Уложения 1845 г. выделяет, во-первых, «уже отпадшие от православной церкви и повреждающие веру» ереси, во- вторых, «особо вредные» ереси и, в-третьих, «ереси, соединенные со свирепым изуверством.»[146]. Хотя данные понятия и употребляются в отдельных статьях Уложения, они частично совпадают по объему или находятся в отношениях соподчинения, поэтому говорить о них как о самостоятельных разновидностях, находящихся на одном уровне деления, вряд ли допустимо. Например, формулировка «уже отпадшие от православной церкви и повреждающие веру» по своему смыслу касается и особенно вредных, и «изуверных» ересей. Однако при сопоставлении содержания статей 206 и 207 видно, что в первом абзаце статьи 206 речь идет о ересях, не относившихся к особенно вредным. Поэтому целесообразнее провести разграничение на так называемые «секты, повреждающие веру, но менее вредные в гражданском отношении» (курсив наш - И.А.) и «секты особенно вредные, как и в отношении к охранению веры, так и в гражданском отношении» (соответственно, ст. 206 и 207). Что касается третьей группы (указываемой в качестве самостоятельной), т. е. «сект, соединенных со свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, или же с противонравственными гнусными действиями», то не вполне ясно место скопцов в данной классификации. Как уже говорилось, скопцы, как правило, именовались «изуверной» сектой, но в то же время скопческое учение упоминалось в ст. 207 Уложения в числе особенно вредных ересей. В качестве возможного объяснения этого противоречия предлагалось причислять к указанной третьей группе только тех последователей скопческого учения, которые оскопили себя или дру- 147 гих Больший интерес представляет точка зрения В.Б. Лебедева, который полагает, что в данном случае может быть применено «условное деление статей на следующие группы в зависимости от субъекта преступления»: 1) статьи, касающиеся последователей всех ересей и расколов, как существующих в Российской империи на момент принятия Уложения, так и возникших позже (ст. 206, 210, 213); 2) статьи, касающиеся последователей сект, принадлежащих к ересям, которые были или впоследствии будут признаны особенно вредными (духоборы, иконоборцы, молокане, иудействующие, скопцы) (ст. 207, 208); 3) статьи, касающиеся последователей ересей, «соединенных с свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, или же с противонравственными гнусными действиями» (ст. 212), а также статьи, касающиеся скопцов, «то есть секты, несомненно подпадающей под это определение» (ст. 211, 212); 4) статьи, касающиеся исключительно старообрядцев (ст. 214, 215); 5) статьи, касающиеся исключительно секты иудействующих (ст. 209, 216, 217)[147] [148]. Однако ряд положений данной классификации по нашему мнению все же требует определенного уточнения. Во-первых, представляется, что статья 206 в части, устанавливающей ответственность за распространение уже существующих ересей и расколов и «заведение» новых сект касается последователей всех ересей и расколов за исключением последователей особенно вредных ересей, ответственность за распространение которых (равно как и за совращение в оные) установлена в статье 207. Во-вторых, статья 209 устанавливает ответственность за допущение малолетних христиан производить духовные обряды не только по «жидовской вере» (т. е. учению секты иудей- ствующих), но и иной какой-либо ереси. В-третьих, следует упомянуть статью 215, устанавливающую ответственность за «заведение раскольнических скитов или иных сего рода обиталищ и за построение новых и починку старых каких-либо для службы и моления по раскольническим обрядам зданий, под наименованием церквей, часовень или молитвенных домов, и за устройство престолов в существующих уже часовнях, наконец и за обращение крестьянских изб в публичные молельни». Т.е. из самого текста статьи (с учетом рассмотренных выше особенностей употребления терминов «раскол», «раскольнический» и т.д.) нельзя сделать однозначный вывод о том, что она касалась исключительно старообрядцев. Например, Л.С. Белогриц-Котляревский в качестве субъекта данного преступления рассматривал любое лицо, являющееся членом не только «не особенно вредных сект, но и особенно вред- ных»[149]. В этой связи можно пересмотреть место указанной статьи в рассматриваемой классификации. Таким образом, помимо статей, касающихся последователей ересей, «соединенных с свирепым изуверством» и т.д., целесообразно сосредоточить внимание также на положениях, посвященных особенно вредным ересям (статьи 207 - 209, 216, 217 и статьи 206[150], 210, 213, 215 применительно к соответствующим религиозным объединениям)[151]. В начале будут рассмотрены статьи Уложения 1845 г. и связанные с ними иные правовые акты, посвященные особенно вредным ересям в целом. Обособленную группу составят положения, касающиеся только секты иудействующих. В дальнейшем обратимся к различным нормативно-правовым актам, принятым в первой половине XIX столетия, которые посвящались изуверным сектам в целом и секте скопцов в частности. Перечень особенно вредных ересей (неисчерпывающий), был закреплен в статье 207, сформулированной следующим образом: «Последователи сект, именуемых духоборцами, иконоборцами, малаканами, иудействующи- ми, скопцами[152], а равно и другие принадлежащие к ересям, которые установленным для сего порядком признаны или впоследствии будут признаны особенно вредными, за распространение своей ереси и совращение в оную других, по совершенном изобличении в сем преступлении, подвергаются: лишению всех прав состояния и ссылке из Европейской России в Закавказский край, из областей Кавказской и Каспийской и из губернии ГрузиноИмеретинской в Сибирь, а по Сибири - в отдаленнейшие оной места, для водворения особо от других поселенцев и старожилов. Малаканы и прочие из принадлежащих к ересям, признанным особенно вредными, дозволяющие себе проповедовать свое лжеучение публично православным, за самое первое сего рода действие признаются распространителями раскола»[153]. Следует отметить определенное различие между формулировками статей 206 и 207 Уложения: если первая из них устанавливала ответственность только за распространение соответствующих ересей и расколов, то вторая (как видно из вышеприведенного текста) упоминала как распространение ереси, так и совращение в нее других. По поводу соотношения понятий «совращение» и «распространение» в дореволюционных источниках не существовало однозначного мнения. Например, А.В. Лохвицкий указывал, что первое из них «обнимает единичный факт, тогда как для бытия второго едва ли достаточно такого факта, нужно несколько совращений одновременных или разновременных для того, чтобы составилось распространение». Касательно использованной в Уложении конструкции «за совращение других», данный автор отмечал: этому выражению «нельзя придавать того смысла, что им требуется совращение не одного только лица, но нескольких. Это просто способ выражения, допускаемый в уголовном законе - множественное число еще не составляет непременное отрицание единственного»[154]. Подобного мнения придерживался и Г.Е. Колоколов, подчеркивавший, что первый термин существует и при одиночном факте, «для бытия же второго необходимы несколько совращений»[155]. Вместе с тем, в некоторых комментариях можно встретить ссылки на соответствующую судебную практику, отражающую иную точку зрения. Так, Сенат в решении по делу Селютиной и делу Гончарова пришел к выводу, что «применительно к ст. ст. 206 - 207 только распространение предполагает обращение потерпевшего в ересь, а под совращением следует понимать только попытку такого обращения, которая наказуема лишь в отношении особо вредных сект по ст. 207... Сенат, признавая, что для понятия распространения раскола необходим факт обращения кого-либо из православия в ересь или раскол и именно под воздействием со стороны виновного, считал достаточным один случай совращения»[156] [157]. При этом в рассматриваемой статье предусматривалось распространение посредством убеждения, если же «распространение ереси и раскола было сопровождаемо насилием или другими, увеличивающими вину обстоятельствами», применялась статья 210 Уложения, предполагавшая наказание в виде лишения всех прав состояния и ссылки «в каторжную работу» от 12 до 15 лет (с учетом некоторых особенностей для тех, кто не был изъят от телесных наказаний). В целом, как уже отмечалось, появление категории «особенно вредные ереси» связано с высочайше утвержденным мнением Государственного совета от 20 октября 1830 г. «О духоборцах, иконоборцах, малаканах, иудейст- вующих и других, признанных особенно вредными, ересях» . При сопоставлении данного документа с рассматриваемой статьей Уложения 1845 г. можно отметить, что он предусматривал ответственность вышеуказанных лиц, изобличенных в распространении своей ереси и привлечении к ней других, а также «в соблазнах, буйстве и дерзостях против церкви и духовенства Православной веры». Признанных судом виновными в данных действиях, следовало отдавать в солдаты (на службу в Кавказский Корпус), а неспособных к службе и женщин отсылать для водворения в «Закавказские Провинции». Отданным на военную службу в соответствии с данными правилами «раскольникам», если они не обратятся к православию, полагалось не давать ни временных отпусков, ни отставки. Также предписывалось приверженцев вышеупомянутых сект «из людей казенного ведомства, просящих о переселении к их единомышленникам, водворять впредь в Закавказских только Провинциях; водворение же их в Новороссийском краю отныне прекратить». Там же, где проживали лица православного исповедания, не допускалось замещение общественных должностей, соединенных «с правом власти или начальства», духоборцами, иудействующими и последователями других ересей, признанных особенно вредными[158]. Если кто-либо из вышеуказанных лиц обращался к православию, то при соблюдении установленного порядка обратившихся во время производства по делу полагалось возвращать «в прежние их общества или помещикам». Тем, кто принял соответствующее вероисповедание уже в местах нового поселения, дозволялось возвращаться во внутренние губернии империи «с трехлетнею от платежа податей льготою и с правом избрать род жизни податного состояния и приписаться к городскому или сельскому обществу по их желанию, но с согласия сих обществ». Если вновь обратившиеся по возвращении из мест удаления снова «совращались в раскол», их надлежало по судебному решению отсылать в Закавказье безвозвратно. Особо оговаривалось, что приведенные правила не распространяются на наставников и последователей сект, учение которых соединено с жестоким изуверством и фанатическими покушениями на жизнь свою или других. Лица такого рода должны были быть «судимы и наказываемы... по законам за смертоубийство, или намерение самоубийства». Таким образом, наказание, предусмотренное для лиц, виновных в распространении особенно вредных ересей, претерпело определенную трансформацию и согласно Уложению 1845 г. представляло собой для всех категорий лиц лишение всех прав состояния и ссылку в Закавказье и т. д. В дореволюционной литературе подчеркивалась специфичность данного наказания, в частности, отмечалось, что причина его установления состояла в том, что «частые ссылки раскольничьих вожаков в Сибирь повели к распространению раскола в этой отдаленной стране; а за Кавказом нет шансов для раскольнической пропаганды среди грузин, татар и черкесов»[159] [160]. Особенностью этого наказания было и то, что если сосланный присоединялся к господствующему вероисповеданию, он получал «свободу и гражданские права». Но как следует из вышеприведенного документа и как было закреплено в статье 213 Уложения, если последователь ереси или раскола, обратившийся в православную веру и вследствие этого возвращенный из места ссылки, снова «совращался» в ересь или раскол, он ссылался в соответствующие места безвозвратно. Возвращаясь к вопросу о категории «особенно вредные ереси (секты)», следует процитировать следующий документ, который дополняет мнение Государственного совета 1830 г., т. е. позволяет лучше понять смысл ст. 207 Уложения 1845 г.: «... Государь Император 8 октября 1835 г. Высочайше повелеть соизволил: сообщить главным местным начальствам, что кроме Духоборцев, Иконоборцев, Малаканов, Иудействующих, должно считать особенно вредными ересями: Скопцов и не молящихся за Царя, а сверх того и тех из раскольников, кои, по местным соображениям, будут в равной степени признаваться вредными для общества; о сих последних испрашивать каждый раз разрешения Министерства Внутренних Дел, описывая обряды, мнения и правила, и означать степень вреда, от них происходящего» . Т .е. помимо учений, перечислявшихся в наименовании вышеназванного акта 1830 г., к особенно вредным ересям были причислены учения скопцов и тех раскольников, которые обобщенно описывались как «не молящиеся за Царя». Также разъяснялся порядок отнесения к данной категории иных старообрядцев и сектантов, учения которых расценивались местными властями в качестве вредных. Определенное влияние на рассматриваемую сферу также оказала упоминавшаяся в предыдущей главе своеобразная классификация «раскольнических сект», осуществленная духовной властью. Согласно разъяснению Святейшего Синода 9 декабря 1842 г. в целях «более точного определения, какие именно из раскольнических сект и толков признаются духовным начальством особенно противными учению Св. Церкви и в каком порядке следуют они одна за другою по степени своего вреда для веры православной», эти религиозные объединения были подразделены на: вреднейшие секты, вредные секты и менее вредные секты. Группа, именуемая «секты вреднейшие», включала в себя иудействующих, молокан, духоборцев, хлыстовщину[161], скопцов и «безпоповщинские секты, которые отвергают брак и молитву за Царя»[162]. Т.е. следует отметить сходство данного перечня с перечнем особенно вредных сект. Как уже говорилось, помимо статей Уложения 1845 г., касающихся особенно вредных ересей в целом, можно выделить группу статей (209, 216 и 217), которые преимущественно связаны с так называемой сектой иудейст- вующих. Статья 209 предусматривала, что «за допущение малолетних христиан производить духовные обряды по жидовской вере, или иной какой-либо ереси, или же участвовать в оных, родители сих детей или воспитывающие их» подвергались наказанию, аналогичному установленному статьей 207 Уложения. Сами же малолетние, «производящие сии обряды», отсылались в батальоны и полубатальоны военных кантонистов (способные к военной службе) или на казенные фабрики (неспособные к военной службе)[163] [164]. Статьи 216 и 217 предусматривали ответственность, соответственно, для евреев, высланных из мест распространения «жидовской ереси», а затем самовольно туда возвратившихся, и для лиц, давших пристанище такого рода евреям. А.В. Лохвицкий отмечал, что поскольку «законодатель для именного обозначения ереси избрал жидовскую веру», можно прийти к выводу, что под действие статьи 209 подходят только такие учения, которые «существенно и резко отделяются в догматическом отношении от православия и христианства вообще», т. е. некоторые из тех, которые перечислены в 207 статье. Также обращалось внимание на выражение «допущение малолетних христиан», которое показывает, что преступление существовало как в отношении детей православных, так и других христианских исповеданий . Что касается использования термина «жидовская вера», «жидовская ересь», то для его лучшего понимания следует обратиться к более ранним документам. В частности, синодский указ от 29 июля 1825 г., по высочайше утвержденному положению Комитета министров «О мерах к отвращению распространения Жидовской секты, под названием Субботников» содержит ряд интересных положений, разъясняющих в чем заключалась опасность данного учения с точки зрения духовных властей. Подчеркивалось, что сущность секты, «не представляя прямо ВетхоЗаветного Иудейского Богослужения», содержалась «в некоторых токмо обрядах, как то: в праздновании субботы и обрезании, в составлении супружеств и разводе оных по произволу, в погребении умирающих и в собраниях для моления. Зараженные Иудейством люди делают соседям своим, Правоверующим, соблазны и озлобления, именно: в праздничные дни и посты делают над Христианами насмешки, и тайно внушают молодым людям, что вера их лучше, нежели Христианская; что у них нет постов, что могут жениться на ком хотят, даже на родственницах; венчаются сами и разводятся по произволу; - каковыми и тому подобными прельщениями поселяют разврат, от чего многие однодворцы тайно пристают к их обычаям, уклоняясь от Церк 165 ви...» Также отмечалось, что «.содержание веры их состоит в том, что ожидают единого спасения в Моисеевом Законе, не ходят в Православную церковь, не изображают на себе крестного знамения, не принимают церковных Таинств, и Пасху совершают по Еврейскому Закону 15 числа Марта.»[165] [166]. В частности, один из последователей этого учения характеризовался следующим образом: «... в заблуждении своем, а особенно в непризнавании Трии- постасного Божества, в отвержении Мессии, даже и в том смысле, в каковом Иудеи Его ожидают, в субботствовании жидовском, в плотском понятии будущего Царствия, в непоклонении святым иконам и в других заблуждениях остался непреклонным.»[167]. Таким образом, констатировалось, что Святейший Синод «нашел таковое отступничество от Христианской Церкви, весьма опасным и соблазнительным для простого народа, более чувственностью водимого, а вообще для Христианства оскорбительным и вредным.. .»[168] [169]. Рассматривая закрепление в нормативно-правовых актах мер, применяемых к последователям данной секты, необходимо учесть вышеуказанное специальное положение Комитета министров, высочайше утвержденное 3 февраля 1825 г., которым предусматривались различного рода обязанности светских и духовных властей в отношении секты иудействующих . «Губернским начальствам» предписывалось «без всякого участия духовной власти и в виде обыкновенного полицейского распоряжения, взять в тех селениях, где секта сия находится, начальников оной и их помощников и отослать немедленно для определения в военную службу годных к оной, а неспособных к военной службе - на поселение в Сибирь» (особые правила действовали в отношении субботников «Кавказской губернии, в Александровском уезде находящихся»). Таким же образом надлежало поступать впоследствии с теми, которые окажутся начальниками и распространителями секты. В Сибири указанные лица должны были размещаться «в отдаленные места и сколь можно отдельно, и чтоб Земская Полиция строгое имела наблюдение, дабы они никого не вовлекали в свое заблуждение». Важно отметить, что данное положение содержало разъяснение о том, что начальниками секты следует считать тех, кто совершает какие-либо обряды, занимает первое место в богослужении или дает наставление «в правилах иудейских». Из уездов, в которых находилась секта субботников, и соседствующих с ними уездов следовало выслать всех евреев без исключения, где бы они не находились, и «впредь ни под каким предлогом пребывания там им не дозволять» (См. статьи 216 и 217 Уложения 1845 г.). На местные власти возлагалась обязанность затруднять «сколько возможно» общение «правоверных» жителей с иудействующими. Для этих целей предписывалось не выдавать паспортов никому из принадлежащих к этой секте для отлучки в другие места. Также мы сталкиваемся с правилом (сходным с упоминаемыми ранее), согласно которому данные лица не должны были избираться ни «к каким общественным должностям». Вместе с тем, духовной власти полагалось употреблять способы убеждения к обращению отступников «паки в недра Церкви». Для этого следовало обращать особенное внимание на священников тех приходов, в которых «укореняется Иудействующая секта, стараясь, чтобы поведением, кротостью и твердым познанием в Законе Божием соответствовали они важному предназначению своему». Приходские священники не должны были «домогаться какими-либо явными действиями или усилиями к обличению отступников. Им принадлежит только пользоваться приличными случаями к кроткому увещеванию, а в распоряжениях, принадлежащих гражданскому на- 170 чальству, не должны они принимать никакого участия» . Как указывает В.Б. Лебедев, в этом нормативном акте впервые в истории борьбы государства с сектантством и расколом расшифровывались (посредством перечисления ряда действий) понятия «наружное оказательство» секты и соблазн . Под «наружным оказательством» секты понимались: собрания из разных домов в один для молитвы, обрезание, венчание, погребение и прочие обряды, не имеющие сходства с христианскими, а под соблазнами - «всякое действие при Христианине противное его Вере и в особенности хула и насмешки над правилами Церкви и над теми, кто следует оным» . В этом же акте разъяснялось использование вышеназванного термина «жидовская секта» (вера, ересь), который, как указывает В.Б. Лебедев, был направлен на дискредитацию рассматриваемого религиозного учения . Буквально в рассматриваемом акте говорилось следующее: «Как ничто не может иметь большего влияния над простым народом, как презрение или посмеяние над заблуждениями, в кои совращать его ищут, и что именно средство сие употребляют как раскольники разных сект, так и Субботники, в отношении [170] [171] [172] [173] Православной веры, то в сношениях местных начальств именовать Субботников Жидовскою сектою и оглашать, что они подлинно суть Жиды, ибо настоящее их наименование Субботников, или придерживающихся Моисееву закону, не дает народу точного о секте сей понятия и не производит в нем того к ней отвращения, какое может производимо быть убеждением, что обра- 174 щать стараются их в жидовство» . С вышесказанным сопряжено указание о неразглашении действительного числа последователей секты иудействующих. «Губернским начальствам» предписывалось собирать данные сведения «со всею возможною скромностью и без явных распоряжений, дабы не дать повода к каким-либо неудобствам, как то: или оглашению еще большего числа сих русских евреев, доселе еще вероятно скрывающихся, или распространению толка, что они Правительством терпимы, подобно тому, как сие уже случилось при розы- 175 сканиях о числе раскольников» . В дальнейшем данные правила были дополнены Высочайше утвержденным положением Комитета Министров от 8 июня 1826 г. «О наказании за подущение малолетних детей к исполнению обрядов Жидовской ереси»[174] [175] [176], которое позволяет более полно уяснять смысл статьи 209 Уложения 1845 г. Это положение содержит следующие сведения, объясняющие причину установления ответственности за деяние, предусмотренное указанной статьей: «... между исполнителями духовных обрядов, по правилам Жидовской ереси, оказались виновными четыре 12-летние однодворцы; и как они не могут быть подвергнуты, на основании Высочайше утвержденных правил Комитета Министров 3 февраля (29 июля) 1825 года, ни отдаче в военную службу, ни ссылке в Сибирь на поселение, потому, что на счет малолетних нет никакого постановления. предавшиеся Жидовской ереси возмужалые люди нарочно употребляют малолетних к исполнению духовных обрядов, дабы себя избавить от определенного наказания и быв уверены, что сии исполнители их заблуждения, избегнут оного, по несуществованию об них по- 177 становления» . Исходя из этого, Комитет министров утвердил ряд правил, которые с некоторыми изменениями нашли отражение в Уложении 1845 г.: 1) малолетних, производящих по «жидовской ереси» духовные обряды, в кругу своего семейства либо вне оного, «отсылать способных в Военно-сиротские Отделения»; 2) совершающих духовные обряды «жидовской секты» женщин (если субботники для совершения духовных обрядов станут употреблять вместо мужчин женщин), равно как и мальчиков, «неспособных в Военно-сиротские Отделения», отсылать на казенные фабрики; 3) за совершение малолетними этих обрядов «подвергать наказанию, на основании высочайше утвержденных 3 февраля 1825 года правил, не родителей, а тех, кто по изследованию найдены будут виновными в принуждении или соглашении к тому малолет- 178 них, родители ли то, или посторонние...» . Наконец, следует сказать несколько слов и об упоминавшейся в первой главе статье 212 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, посвященной так называемым изуверным сектам. Согласно этой статье те из «раскольников, хотя и неизобличенные в совращении православных, которые принадлежат к ересям, соединенным с свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, или же с противонравственными гнусными действиями, по совершенном их в том изобличении», должны были подвергнуться наказанию, предусмотренному статьей 207 Уложения. Отдельно оговаривались вопросы ответственности в случае, если «по побуждениям сего фанатизма» было совершено убийство или покушение на убийство (в этом случае виновные подвергались наказаниям, установленным за эти преступления). Как следует из текста указанной статьи, наказание предусматривалось за сам факт принадлежности к подобным объединениям, поскольку законо- [177] [178] датель полагал, что вступление в такого рода секты влечет за собой, как правило, и приобщение к «изуверской деятельности». Вместе с тем, в литературе, посвященной данной теме, поднимался вопрос о соразмерности ответственности для рядовых последователей этих религиозных объединений. Например, подчеркивалось, что им обыкновенно трудно распознать все цели учения, либо они часто с детства наставляются родителями. Высказывалось мнение, что некоторых последователей таких сект, которые не знали и не могли знать начал нравственности и религии (в случае доказанности этого факта), «принятых в действительном обществе, вследствие систематического отчуждения родителями», можно было бы подвести с большим основанием под статью, касающуюся сумасшедших, чем под статью 212 . В качестве примера изуверной секты часто приводится секта скопцов, о деятельности которой особо говорится в статье 211 Уложения (помимо упоминания в статьях 207 и 208). За оскопление других, «по заблуждению фанатизма, хоть и без употребления насилия», виновные приговаривались к лишению всех прав состояния и к ссылке «в каторжную работу на заводах на время от четырех до шести лет, а буде они по закону не изъяты от наказаний телесных, и к наказанию плетьми... с наложением клейм». Изобличенные в оскоплении самих себя подвергались лишению всех прав состояния и ссылке в Закавказский край или в Сибирь на поселение[179] [180]. В дореволюционной литературе мы можем встретить ряд суждений, касающихся особенностей квалификации данных преступных деяний. В частности, для наличия состава преступления, выражающегося в оскоплении других лиц, не требовалось, чтобы повреждение половых органов достигало предполагаемой цели, т. е. лишения способности к «половому совокуплению и к воспроизведению потомства». Было достаточно факта повреждения чу- 181 жых половых органов по «заблуждению фанатизма» . Но как покушение на совершение данного преступления расценивались «приступ к операции», совершение с указанной целью незначительных повреждений или вообще внешних действий (на соответствующих органах), не доведенных до 182 конца . Приведенное толкование момента окончания рассматриваемого преступления связывалось с природой оскопления, согласно которой соответствующие действия должны состоять «в более или менее серьезном повреждении половых органов; лишение же способности к совокуплению есть цель», достижение которой по общему правилу не требуется. В этой связи упоминаются случаи повторного оскопления и разграничение скопцов по степени членовредительства на две категории: скопцы «малой печати» (будучи лишены мошонки сохраняли возможность полового совокупления) и скопцы «большой печати» (лишенные соответствующей способности в связи с «отнятием у них самого ствола детородного члена»). При этом разъяснялось, что совершение кем-либо над скопцом «малой печати» членовредительства «большой печати» является новым актом оскопления, который дополняет предыдущий и подпадает под действие вышеприведенной статьи Уложе- 183 ния Позднее императорским указом от 10 июня 1850 г. (не был опубликован ни в Своде, ни в Полном собрании законов) ответственность скопцов за предусмотренные Уложением деяния была увеличена[181] [182] [183] [184]: 1) виновные в оскоплении самих себя и вообще в принадлежности к скопческой ереси подвергались лишению прав состояния и ссылке в крепостные каторжные работы на Аландские острова от 8 до 12 лет; 2) совершенно неспособные к работам и женщины - ссылке в Сибирь на поселение в Туруханский край; 3) «ересеначальники» и активисты секты наказывались каторжными работами в рудни- ках сроком от 15 до 20 лет; 4) в тех случаях, когда оскопление было произведено насильно, наказанием служила бессрочная каторга[185]. Рассматривая статьи Уложения 1845 г., касающиеся скопцов, в совокупности можно столкнуться с некоторым противоречием, на которое обратил внимание А.В. Лохвицкий. С одной стороны скопцы не могут существовать, скопчество есть преступление, за которое положено уголовное наказание, а с другой, «видно, что скопцы живут спокойно во внутренних губерниях, пользуются гражданскими правами, но не могут вступать в выборные должности и приписываться в некоторых городах» (см. статью 208). Указанный автор разъяснял этот вопрос следующим образом: «правительство, после изменения взгляда на скопчество, определило ссылать в Сибирь скопцов, но только новых, а тех, которые во время терпимости их учения были обнаружены и оставлены на местах жительства, естественно нельзя было подвергать наказаниям. Таким образом, одни статьи Уложения имеют в виду старых скопцов, получивших особые паспорта, а другие новых». Также отмечается, что постановление о ссылке «новых» скопцов в Восточную Сибирь никогда не исполнялось строго. «Иначе, как объяснить, что по официальным статистическим отчетам значится более 7000 известных правительству скопцов, когда от прежних могло остаться в живых, может быть, не более нескольких десятков?»[186]. Что касается «старых» скопцов и «времени терпимости», то речь идет об определенном периоде царствования императора Александра I, о котором мы говорили в начале этой главы. Программа, которой Александр I руководствовался по отношению к старообрядчеству и сектантству до двадцатых годов XIX в., может быть выражена следующим образом: «общее правило принятое Мною на заблуждение сего рода (в частности, имелась в виду секта духоборов - И.А.)... состоит в том, чтобы, не делая насилия совести и не входя в розыскание внутреннего исповедания веры, не допускать однако же никаких внешних оказательств отступления от Церкви и строго воспрещать всякие в сем соблазны не в виде ереси, но как нарушение общего благочиния и порядка» . Хотя при Александре I первоначально предписывалось отда вать скопцов в солдаты, позднее вышел указ, предполагавший «отнюдь не преследовать» скопцов, которые чистосердечно признаются, где они были оскоплены. Как отмечается, этот закон «оказал большую услугу скопцам, они чистосердечно сознались, что оскопили себя сами и были оставлены в по- 188 кое» Впрочем, нормативные акты, касающиеся скопцов, в царствование Александра I довольно часто подвергались изменениям (встречается мнение, что «скопцы, по своей ловкости и увертливости, всегда находили возможность их обходить» ). В целом, характер правительственных распоряжений «по расколу» в конце царствования императора Александра I указывает, с точки зрения исследователей, на отсутствие всякой связи с теми актами, которые издавались в начале его царствования. Соответственно, в двадцатых годах правления Александра I наметился поворот к преследованию старообрядцев и сектантов (в том числе, скопцов)[187] [188] [189] [190]. Здесь следует назвать сопряженное с вопросом о «старых» и «новых» скопцах положение Комитета министров от 7 января 1819 г., согласно которому те из них, кто оскопились сами до 4 августа 1816 года, оставались «без преследования»[191]. Но данное правило не распространялось на лиц, склонявших других к вступлению в эту секту и способствовавших ее «умножению». Данное положение примечательно еще и тем, что иллюстрирует особенности опубликования многих нормативных актов, касающихся старообрядчества и сектантства. В соответствии с «особенным Высочайшим повелением» названное положение было принято управляющим Министерством полиции «для собственного токмо его распоряжения и исполнения, не делая оного гласным, дабы чрез сие не подать нового способа оскопляющимся вновь избегать законного с них за то взыскания, под предлогом давнего оскопле- 192 ния» Также некоторые представляющие определенный интерес соображения по рассматриваемому вопросу приводятся в положении Комитета министров от 30 января 1826 г. «О распространении прежних постановлений о скопцах и на тех, кои оскоплены другими» . Отмечалось, что действовавшие узаконе ния касались только тех лиц, которые оскопляли других, или производили оскопление «сами над собою»; но те, кто после издания положения Комитета от 4 августа 1816 г. были оскоплены другими, не подпадали под действие каких-либо нормативных актов. При этом многие из выявляемых скопцов при допросах указывали, «будто оскопление над ними произведено неизвестными людьми». Исходя из этого заключалось, что скопцы, будучи «некоторым образом» осведомлены об ограниченности закона, умышленно скрывали имена и место пребывания тех, кто их оскопил, или «сами себя оскопляя, ложно иные относят преступления свои к другим и весьма часто к таким, кои уже умерли, в той уверенности, что сами они не подлежат никакому наказанию, и по сему некоторые не отдаляют даже и времени своего оскопления». Поэтому предполагалось целесообразным распространить действовавшие нормативные акты на тех «вновь открываемых» скопцов, которые при допросах утверждали бы: 1) что они были оскоплены неизвестными им людьми, или теми, кто уже умер; 2) что оскопление над ними было произведено во время сна, или «в младенческих летах, так, что они не помнят, кем, когда и даже не чувствовали боли сей операции, или же насильственным образом»; 3) что они лишились своих детородных органов от ушиба, болезни, 192 Собрание постановлений по части раскола. Т. 1. Постановления Министерства внутренних дел. - С. 41, 42. 193 См.: Полное собрание законов Российской империи. - Собрание второе. - Т. I. - № 101. или от других «выдуманных подобных сему» случаев. Таких лиц предлагалось считать умышленно произведшими над собой оскопление. Сопоставляя приведенные положения (о распространении действия соответствующих актов на три категории скопцов) с более поздним законодательством, мы должны отметить, что они воспроизводились в Своде законов Российской империи (в томе, посвященном уголовным законам) в изданиях 1832 и 1842 гг., однако отсутствуют в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Вместе с тем, аналогичное предписание о неприемлемости в качестве оправданий ссылок скопцов на вышеуказанные обстоятельства встречается в статье 588 Законов о судопроизводстве по делам о преступлениях и проступках (Свод законов уголовных в изд. 1857 г.)[192], которая применялась вплоть до издания судебных уставов 1864 г. В заключение, еще раз подчеркнем тот факт, что не следует отождествлять ереси, соединенные «со свирепым изуверством» и т. п., с одной стороны, и особенно вредные ереси», с другой. Целесообразность этого разграничения подчеркивается и тем, что даже в современной литературе можно встретить суждения следующего рода: объективная сторона преступления, предусмотренного статьей 207 Уложения, «состояла в принадлежности к секте (курсив наш - И.А.), распространении ереси, совращении к ней других»[193]. Однако такие утверждения представляются не вполне корректными, поскольку в данной статье идет речь об особенно вредных сектах в целом, последователи которых несли ответственность за распространение и совращение в соответствующие религиозные течения, но не за принадлежность к ним (в отличие от членов изуверных сект). Конечно, последователи особенно вредных ересей были легально лишены права общественного богослужения, а также ограничены в области некоторых других прав и свобод (так, им запрещалось занимать ряд выборных должностей). За ними оставалось только право верования, а также воспитания детей в своем вероучении (последнего права были лишены некоторые сектанты, в том числе скопцы). Впрочем, и в этом отношении относительно раскольников существовали «исключительные постановления». Православное духовенство имело право «входа в дома раскольников для убеждения их к присоединению», а полиция должна была помогать всеми силами такой проповеди[194]. Существенную роль играл и тот факт, что так называемому «оказательству» (секты и др.), которое предписывалось строго преследовать, придавалось широкое и разностороннее толкование. В свою очередь, это позволяло лицам, на которых возлагалась обязанность следить за таким оказа- тельством, пользоваться этим термином как средством для различного рода злоупотреблений и вымогательств[195] [196]. В целом, в рассмотренных правовых актах, относящихся к царствованию Николая I, отразилось уже упоминавшееся усиление конфронтации во взаимоотношениях между господствующей церковью и государством, с одной стороны, и старообрядцами и сектантами, с другой. В частности, в обзоре мероприятий Министерства внутренних дел, составленном в начале XX в., при характеристике одной из вышеприведенных классификаций (в рамках которой были выделены вреднейшие, вредные и менее вредные секты) отмечалось, что духовная власть, в сущности, не исследовала учения указанных объединений и избрала в качестве критерия степень политического и религиозного вреда. Однако «такой односторонний взгляд на раскол и подобная классификация... еще более укрепили в императоре Николае убеждение, что раскол представляет собою анти-политическое явление, а для императора Александра II служили главным препятствием к осуществлению желания сего государя дать большему числу раскольников возможно широкие гражданские права как по происхождению и имуществу, так и по отправлению ими духовных треб» . Обобщая вышеизложенное, следует еще раз очертить круг особенно вредных ересей, правовая политика в отношении которых (наряду с ересями, соединенными «со свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, или же с противонравственными гнусными действиями») будет рассматриваться в дальнейшем. К числу данных ересей, помимо перечисленных в статье 207 Уложения 1845 г. учений духоборцев, молокан, иудействующих, иконоборцев, скопцов, могут быть отнесены учения так называемых «раскольников, не приемлющих и не молящихся за Царя». Близко к этой группе стоит и «вреднейшая» (по терминологии, используемой в классификации 1842 г.) секта хлыстов, хотя делались определенные попытки причислить ее к числу «изуверных»[197]. При этом необходимо учитывать тот факт, что скопческое учение упоминалось и в числе особенно вредных ересей, и в то же время считалось примером ересей, «соединенных со свирепым изуверством» и тому подобным. Возможное объяснение этого обстоятельства заключается в отнесении к «изуверным» сектам не всех лиц, принадлежавших к скопчеству, а только тех последователей данного учения, которые оскопили себя или других. В первоначальной редакции Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. непосредственно особенно вредным ересям были посвящены статьи 207 и 208. При этом в статьях 209, 216, 217 особо говорилось о мерах, связанных с сектой иудействующих. Что касается изуверных сект в целом и секты скопцов в частности, то о данных объединениях шла речь в статьях 211 и 212. Обозначенная группа статей Уложения 1845 г. сформировалась на основе ряда более ранних актов: Высочайше утвержденного положения Комитета Министров 1825 г. «О мерах к отвращению распространения Жидовской секты, под названием Субботников»; Высочайше утвержденного положения Комитета Министров 1826 г. «О наказании за подущение малолетних детей к исполнению обрядов Жидовской ереси»; Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета 1830 г. «О духоборцах, иконоборцах, малаканах, иудействующих и т. д. Т. е. можно говорить о постепенном дополнении и уточнении соответствующих правовых норм, которые применялись в данный период отечественной истории. Помимо этого, в названных положениях Комитета Министров, мнении Государственного Совета более подробно характеризовался ряд понятий: например, «жидовская секта», «наружное оказательство» секты, «соблазн» и т.д. Таким образом, постепенно сложились правила, согласно которым последователи особенно вредных ересей (наряду с ответственностью за иные деяния, запрещенные для «раскольников всех сект») несли ответственность за распространение и совращение в соответствующие религиозные течения, переход к городскому сословию в запрещенных для них законом местах. Члены же «изуверных» сект несли ответственность за саму принадлежность к подобным объединениям (для скопцов также предусматривалось наказание за оскопление других и самих себя).