Обычное право: истоки, историография, источники
Выяснение роли обычного права в жизни русской деревни следует предварить некоторыми замечаниями о самом предмете исследования. Древнейшие термины, означающие «право», относились к обычному праву: «правда», «норов», «обычай», «преданье».
Такое же значение имели и термины «покон» и «закон», хотя впоследствии ими стали обозначать закон в собственном смысле. Летописец писал о древних славянах, что они «имея хуть обычаи своя, и законы отец своих и преданья, кождо свой норов», употребляя эти термины как равнозначные.Обычное право возникло на основе правового обычая. Истоком обычая являлся прецедент, а точнее, множество прецедентов. Единожды возникнув, он затем применялся в аналогичных ситуациях и становился обычаем. В дальнейшем это стало предметом для подражания, а на повторяемости действий формировалось убеждение в необходимости[2]. Юридический обычай отличался от обычая простого тем, что включал в себя признаки правовых норм, норм, предоставлявших свободу действия одним лицам и ограничивавших свободу других лиц[3]. По утверждению теоретика права В.М. Хвостова, «под именем обычая разумеется юридическая норма, получившая обязательную силу вследствие долговременного применения ее на практике и привычки к ней народа. Таким
образом, обязательность обычая покоится не на предписании государственной власти, а на привычке к нему на- селения»[4].
Обычай складывался постепенно и не имел личного происхождения. Наличность обычая проявлялась в том, что известные юридические действия совершались постоянно по единообразной норме. Под обычным правом В.И. Сергеевич понимал такие нормы, которые применялись к отдельным случаям, в силу согласных убеждений действующих лиц в необходимости подчиняться им[5]. Обычное право, по мнению М.Ф. Владимирского-Буданова, есть некоторая совокупность общих норм исполнения, которая считалась обязательной, бытие этих норм проявлялось в ряде единообразных действий.
Каждое новое поколение, прежде чем начинало действовать самостоятельно, наблюдало действия старших, их личная воля слагалась под влиянием установившихся уже способов действия[6]. Известный правовед конца XIX в. В.И. Сергеевич признавал обычай исходным источником правовых норм, трактуя его возникновение и функционирование в сугубо идеалистическом аспекте. По его мнению, вплоть до установления самодержавия в России понятия «закон» и «обычай» представлялись синонимами, и поэтому на обычае был основан весь правопорядок общественных отношений[7]. Крупный историк-правовед М.Ф. Владимирский-Буданов под понятием истории права понимал не только изложение норм, установлений в законе, но и существовавших помимо закона, т.е. обычного права. Он признавал обычай одним из источников права и отдавал должное существенности сохранившихся и в XIX в. обычно-правовых норм[8].
Сила, производящая обычай, по утверждению В.И. Сергеевича, есть народное сознание, которому соответствовало народное право. Первоначально согласные действия людей совершенно совпадали с их волей и прямо ей обуславливались. Но, по мере их накопления, они сами начинали оказывать давление на волю и определяли ее направление[9]. Близко к этому и суждение А.А. Риттиха, который считал, что обычное право есть система правовых норм, выработанных народной жизнью в соответствии с народным правосознанием и потребностями народного быта, пользующихся всеобщим признанием[10]. По мнению исследователя обычного права Н.С. Илларионова, оно сформировалось под влиянием бытовых условий повседневной жизни, заключало в себе общепризнанные юридические воззрения народа и осуществлялось фактически путем единообразного соблюдения в течение более или менее длительного времени[11].
Согласно происхождению обычное право обладало двойной обязательностью — внутренней и внешней, т.е. право измерялось не только личной совестью, но и сознанием права. Обязательный характер обычного права выражался в пословице: «Повальный обычай, что царский указ».
Исполнение обычая было обязательным и не зависело от убеждения исполняющего его. «Против обычая не спорь». Для сообщения праву обязательной силы ему придавалось религиозное значение, т.е. происхождение обязательных норм возводилось к самому Божеству. Другой отличительной чертой обычного права являлся упорный консерватизм, ибо изменение его грозило разрушением самого права; отсюда «поступать по старине» значит «поступать по праву». «Что старее, то правее», — говорит пословица. Правовед дореволюционной эпохи Н.П. Загоскин считал, что это определялось особо ревностным отношением народа к своим обычаям. Он, в частности,замечал: «Обычаями народ дорожит и оберегает их от забвения. Он считает их соблюдение делом священным, угодным Божественной воле, и наоборот, измену установившемуся обычаю считает делом дурным, преступным»[12].
Однако соглашаться с полной консервативностью обычного права тоже не следует. Все-таки со временем условия жизни претерпевают изменения, иногда достаточно серьезные, и его существование на протяжении длительного времени говорит о том, что оно неплохо приспосабливалось к происходившим изменениям. Отдельные нормы не могли не меняться под воздействием новых условий, иначе обычное право теряло бы свою актуальность и неизбежно утратило бы свои практические функции, чего не произошло даже в XIX в. Как право, не выраженное в твердой (письменной) форме, оно имело даже большую возможность разнообразиться вместе с жизнью, нежели официальное[13]. Правовед Д.И. Мейер считал, что обычай есть «выражение юридического воззрения народа по существу своему»[14]. При этом он указывал, что «обычай так могущественен в юридическом быту, что, пожалуй, выведет из употребления закон, направленный против его при- менения»[15].
Принципиальное отличие обычая от закона было верно подмечено современным исследователем культуры средневековья А.Я. Гуревичем: «Нормы, зафиксированные в законе, становились неизменными, впредь надлежало следовать букве закона, ни в чем от него не отступая, закон приобретал независимое бытие, отвлекался от породивших его обстоятельств.
Самое же существенное то, что запись права вела к своего рода “отчуждению” его от его творцов, которые впредь уже не могли оказать на него своего воздействия и изменить его, толкование закона в дальнейшем становилось исключительной монополией судей, властей, но не общества, которое тем не менее должно было ему подчиняться. Между тем обычаи, не будучи записаны, сохраняли “пуповину”, связывавшую их с обществом, с определенными его группами и слоями, и исподволь, неприметно для людей, при сохранении иллюзии неизменности, изменялись, приспособляясь к новым потребностям. Обычай ведь не хранится в памяти людей в неизменной форме, он творится ими, хотя они этого и не сознают и по-прежнему уверены в его “седой старине”»[16].
Изучение обычного права русского крестьянства в XIX в. дало свои результаты. Так, в частности, были сделаны выводы о том, что традиционная юстиция действует на основании обычного права и ставит своей целью не беспристрастное применение формальной законности, а поиск справедливости, понимаемой как наиболее целесообразное с точки зрения сохранения жизнеспособности данного социума решение конфликта. «Государственная и общинная юстиция, — пишет Л.Е. Лаптева, — не конкурируют, а дополняют друг друга: первая игнорирует существо конфликта, концентрируясь на формальных признаках возникших отношений, вторая является вполне универсальной и в принципе исходит из формального равенства всех подпадающих под ее действие субъектов»[17].
Термин «обычное право» был введен в научный оборот основателем естественно-правовой школы в России, социологом и историком права, профессором М.М. Ковалевским. Ему принадлежит заслуга рассмотрения на конкретных примерах этапов развития права, выявления значения обычая и основанного на нем обычного права в становлении нормативной системы ранних обществ. М.М. Ковалевский считал обычай частью национальной системы права.
В XIX в. появились фундаментальные исследования сущности обычного права в рамках различных научных школ.
Значительный вклад в изучение данного института был внесен представителями исторической школы права — Г. Гуго, Ф.К. Савиньи, Г.Ф. Пухтой, которые рассматривали право в историческом развитии и неразрывной взаимосвязи с «народным духом». Идеи исторической школы получили разные оценки исследователей, но вместе с тем оказали большое влияние на дальнейшее изучение данного института и вызвали оживленную дискуссию в широких научных кругах, которая продолжается и сегодня.Представитель государственной школы К.Д. Кавелин выдвинул собственную теорию происхождения русского права, которая подчинялась его общеисторической концепции. Правовед утверждал, что до конца XVIII в. в жизни русского народа преобладал патриархально-родовой быт, основанием которого и было обычное право. После принятия Соборного уложения 1649 г., «древняя русская жизнь исчерпала себя вполне, и с этих пор гражданские отношения стали определяться государством». Окончательно укрепил приоритет закона над обычаем Петр I[18].
Историк права Н.П. Загоскин расходился в оценке жизнеспособности русского обычного права с К.Д. Кавелиным, считая, что Петр I лишь нарушил народные юридические нормы, и они, слегка видоизменившись, продолжали свое существование до конца XIX в. Термин «обычай» исследователь русского права толковал как источник, определивший «значительную массу отношений и институтов не только частного гражданского права, но даже весьма обширный круг отношений и институтов, относящихся к различным сферам права, государственного, административного, уголовного и судебного процессов»[19].
Оппонентами исторической школы стали сторонники психологической теории во главе с Л.И. Петражицким[20]
и представители позитивистского направления юриспруденции (Г.Ф. Шершеневич[21]). На рубеже XIX—XX вв. появилось социологическое направление в юриспруденции, представители которого также не оставили без внимания институт обычного права (С.А. Муромцев, Н.М. Коркунов).
Главный акцент в работах XIX в. делался на происхождении обычного права и его взаимосвязи с менталитетом общества, психологией и правосознанием личности. Основные положения этих работ анализируются и используются современными учеными.***
Прочную основу собирание и изучение народных юридических обычаев получают лишь в начале 60-х гг. XIX в., вслед за крестьянской реформой 1861 г., придавшей юридическим обычаям живое практическое значение; с этого времени юристы начинают ими заниматься наравне с этнографами. Активная роль в изучении обычного права принадлежала российским научным обществам. Одним из первых сбор и обобщение правовых обычаев провело Русское географическое общество. Подготовленные этим обществом программы для собирания народных юридических обычаев в 1864 и 1877 гг. внесли неоценимый вклад в разработку отечественной юридической этнологии. В протоколах комиссии отмечалась необходимость изучения обычного права для «осторожного слияния» крестьянских юридических обычаев с государственным законодательством[22].
Материалы архива были систематизированы и описаны известным этнографом К.Д. Зелениным[23]. Изучением правовых устоев деревни плодотворно занималось
Этнографическое отделение Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Общество выпустило сборники по правовому быту кре- стьянства[24].
Весьма важным в рассматриваемом плане следует признать предпринятое в 1872 г. особой правительственной комиссией исследование положения волостных судов в 15 губерниях России, и притом не только как судебного учреждения вообще, но и как суда по народному обычаю. Комиссия дала массу материалов для обычного права[25]. Наиболее ценную часть этого издания, с точки зрения исследователя обычного права, представляет обширное собрание решений волостных судов. Материалы по обычному праву добывались из расспросов старожилов, из решений народных судов (волостных, станичных, сельских), из юридических сделок (письменных и словесных), из приговоров сельских и волостных сходов. При этом исследователей прежде всего интересовало народное понимание власти, государства, закона, справедливости.
Таким образом, в итоге большинство исследователей второй половины XIX — начала XX в. доказали факт существования специфических правовых отношений в народной среде. В историографии этого периода можно выделить ряд особенностей: в основном это публицистические статьи, имеющие определенную информационную ценность; объектом исторического исследования стали народные правовые отношения; были поставлены вопросы о происхождении и развитии крестьянских правовых воззрений и их соотношении с основными положениями официальных законов. Отличие в исследовательских подходах выразилось в том, что одни рассматривали обычное
право как явление самобытное, отличное от права государственного; другие видели в нем результат правовой обособленности крестьянства; третьи настаивали на связи между государственным и обычным правом.
Исследование и изучение обычного права получило свое продолжение после 1917 г. Советская юридическая и историческая мысль отводила обычаю ведущую роль в становлении писаного права на ранних этапах классового общества[26]. В «Общей теории государства и права» утверждалось мнение о том, что в процессе ликвидации феодальной раздробленности создавались единые кодексы национального права (в России — Соборное уложение 1649 г.), регулирующие в масштабе всей страны феодальные отношения[27]. Преобладающей формой права становился закон, который вытеснял обычное право. Так, С. Голунский отмечал, что «обычай становится нормой права в том случае, если его несоблюдение влечет за собой применение санкций со стороны государства»[28]. Но другие авторы считали, что, хотя создание централизованного государства подрывало партикуляризм права, многочисленные вопросы правовой жизни «по-прежнему решались на основе норм местного, обычного права»[29].
Органы крестьянского самоуправления в советской исторической литературе оценивались как полностью зависимые от власти. Так, исследователь советской эпохи И.Д. Шахназаров отмечал, что «в каждой волости был волостной суд, состоявший большей частью из богатых крестьян, из кулаков, — суд, целиком находившийся в руках царских властей и местных помещиков»[30]. Исто
рик П.А. Зайончковский на основе анализа полномочий мирового посредника писал об «отсутствии какого-бы то ни было крестьянского самоуправления в пореформенной России»[31].
Проблема развития правовых взглядов русских крестьян стала более активно интересовать ученых в 70-е гг. XX в. Большое внимание к изучению истории сельской общины в России привело и к первым попыткам исследования обычного права позднефеодальной и пореформенной деревни. Данный вопрос обсуждался на XVIII и XIX сессиях (1980, 1982 гг.) Всесоюзного симпозиума по аграрной истории. Первопроходцами в изучении данной проблемы стали М.М. Громыко, В.А. Александров и П.Н. Зырянов[32]. Этнограф М.М. Громыко в работе, посвященной сибирской деревне, рассмотрела повседневную жизнь крестьянской общины сквозь призму обычного права. Историк П.Н. Зырянов сделал попытку проследить изменения в обычном праве, появившиеся после реформы 1861 г. Он изучил влияние обычного права на общинное землевладение и роль обычаев в разделе и наследовании имущества. Автор утверждал, что обычное право к концу XIX в. стало препятствовать капиталистическому развитию деревни, правосознание крестьян в тот период уже было подготовлено к восприятию твердых оснований писаного права[33]. Иного мнения придерживался BA. Александров. Он утверждал, что «условия существования сельской общины способствовали живучести “неписаной совокупности правовых норм”, по своей
юридической сущности расходившихся с законодательными нормами»[34]. Изучая сельскую общину, автор отметил ее дуалистическую сущность как посредника между властью в лице феодала и крестьянами. Исследователь выдвинул тезис о приспособляемости общинного дуализма к конкретным природно-географическим и изменяющимся историческим условиям, о способности обычного права трансформироваться[35].
Рассматривая обычное право крепостной деревни, В.А. Александров отмечал, что «обычно-правовые нормы, регулирующие семейно-имущественные отношения в крестьянской среде, отвечали взглядам помещиков о необходимости сохранения тяглоспособности всех крестьянских семей». По его мнению, «только в начале XIX в. в крестьянскую среду, причем в ее наиболее зажиточную часть, связанную с отхожим предпринимательством, начали проникать, не без давления помещичьей администрации, законодательные принципы писаного гражданского права, прежде всего, в сфере завещания и наследования»[36].
1990-е гг. были отмечены новым всплеском исследовательского интереса к данной проблематике. В публикациях И.Н. Милоголовой были затронуты вопросы семейной собственности, положения крестьянки, распределения хозяйственных функций и их обусловленности нормами обычного права[37]. Правовая культура русской деревни, деятельность волостных судов получили свое освещение в работах историков Т.Н. Тарабановой и Л.И. Земцова[38].
В фундаментальном исследовании социальной истории России Б.Н. Миронов дал обстоятельный обзор состояния обычного права русской деревни[39]. Антропологический подход к изучению правовой ментальности российских крестьян второй половины XIX в. был применен в исследовании Т.В. Шатковской[40]. Проблема крестьянского правосознания подробно освещена в работах М.М. Громыко[41]. Она впервые показала, что морально-этические представления крестьян были естественной основой их правовой практики. Автор считает, что решающее влияние на формирование крестьянских правовых представлений оказали сельскохозяйственный труд и авторитет старших поколений.
Свой вклад в изучение проблемы внесли зарубежные историки, особенно работающие в области крестьянове- дения. Следует выделить работу М. Левина «Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи»[42]. В ней автор не только обстоятельно проанализировал состояние в дореволюционной историографии проблемы обычного права, но и показал значение юридических обычаев крестьян в самых разных сферах жизни русской пореформенной деревни. Взаимодействию правовой идеологии и юридической практики крестьянских судов в начале ХХ в. посвящена статья Дж. Бербанк. По утверждению автора, деятельность волостных судов способствовала формированию самосознания крестьянства и развитию правовой
культуры российской деревни[43]. Историк Г. Попкинс рассмотрел конкретные случаи из судебной практики волостных судов. Исследователь приводил случаи, когда правосудие основывалось на гражданских законах, тем не менее он сделал вывод о «триумфе» традиционных местных обычаев в повседневной практике волостных судов и даже судов более высокого уровня[44]. С позиций антропологического подхода изучает различные формы крестьянского самосуда американский исследователь С. Фрэнк. Самосуд он трактует как акцию крестьянской общины, направленную на пресечение действий, которые угрожали нарушить традиционные социальные отношения или нанести урон хозяйству деревни[45]. Из последних работ наших зарубежных коллег следует выделить статью Т. Шанина. В этой обобщающей работе автор выделяет особенности обычного права в русской деревне[46].
В теоретико-методологическом аспекте наиболее актуальной является проблема соотношения обычного права и законодательства. Отождествление закона и правового обычая ограничивает понимание права суммой изданных государственными органами актов. В 80-х гг. XX в. в теоретических исследованиях правовой обычай преимущественно рассматривался как изживающий себя источник права. В настоящее время обычай и связанные с ним явления стали объектом пристального внимания со стороны целого ряда научных направлений (этнология, социоло
гия, юриспруденция)[47]. Плодотворно развитие такой научной отрасли, как антропология права, которая допускает существование в одном государстве нескольких правовых систем. Такая трактовка с позиций правового плюрализма позволяет изучать обычное право не как историческое явление, предправо, но как сосуществующее право. Недостаток прежних подходов заключался в том, что проблемы, связанные с функционированием регуляторов, не санкционируемых государством, оставались вне поля зрения исследователей. Однако историческая практика доказала, что игнорирование обычно-правовых норм и традиционных народных правовых воззрений, неприятие их в качестве непременного компонента правового развития общества приводят к серьезным несоответствиям юридической действительности и законодательства, понижению уровня правовой культуры и даже деградации общества.
Изучение правового обычая актуализирует, по мнению ряда авторов[48], вопрос о необходимости разграничения понятий «обычное право» и «правовой обычай». В данном контексте правовой обычай выступает как правило поведения, «соблюдаемое вследствие осознания его обществом как необходимого и обеспеченного общественной санкцией»[49], а обычное право — как совокупность указанных правил поведения, итог их действия, система права[50]. При этом обычное право предлагается рассматривать как совокупность не только правовых обычаев, но и иных явлений правовой действительности, всегда присутствующих в социальной
обычное право: истоки, историография, источники среде — религиозных норм, социальных норм, не являющихся обычаями и не санкционированных государством[51].
Современные исследователи, активно разрабатывая проблематику обычного права, акцентируют внимание на актуальности и прагматической направленности своих работ. Так, юрист А.Г. Алборова в диссертационном исследовании приходит к выводу о том, что, «по сравнению с писаным правом, народные обычаи, несмотря на свою консервативность, в действительности оказывались более гибким регулятором общественных отношений, способным учесть множество разносторонних факторов и приспособиться к ним. Эта черта обычного права способствовала достижению социальной справедливости в процессе его применения в том виде, как это понималось крестьянами»[52].
Выяснению роли обычного права в волостном судопроизводстве посвящено исследование А.В. Кирилина. Автор справедливо указывает на то, что «обыденное правосознание значительной части наших сограждан содержит массу традиционных элементов, истоки которых берут свое начало в крестьянском менталитете. В качестве примера достаточно привести неприятие института частной собственности, негативное отношение к позитивному праву»[53].
Обеспечение эффективного эволюционирования российской правовой жизни, по мнению А.С. Коноваловой, детерминируется авторитетом российских государственных правовых институтов за счет реального отражения обычного права в законодательстве и правоприменении, а также определяющим характером личностных отношений в конкретной социальной системе[54].
Особо следует отметить монографию Т.В. Шатков- ской[55]. Впервые в историко-правовой науке появилось фундаментальное исследование, основанное на междисциплинарном подходе, в котором дан исчерпывающий анализ роли, значения и потенциала обычного права в российской правовой системе России второй половины XIX — начала XX в. Выяснение принципов и характеристик обычного права приводит автора к выводу об исторически сложившейся взаимосвязи принципов обычного права и основ законодательства, о том, что главным условием эффективности обычного права является соответствие его институтов специфике внутренних институциональных связей социума[56]. Анализ дихотомии закона и обычая в правовой жизни российских крестьян дал основание исследователю утверждать, что признание обычного права в качестве основы права не умаляет значение закона как источника права, а лишь возвращает позитивному праву его историческую почву[57].
Современное состояние отечественной науки характеризуется ростом исследовательского интереса к проблеме обычного права русского села. Хорошим подспорьем в изучении данного вопроса стал библиографический указатель по обычному праву, составленный А.А. Никишен- ковым[58]. Чаще к данной теме стали обращаться молодые ученые. Так, принципы обычного права русского крестьянства анализирует в своем диссертационном исследовании А.В. Курашов[59]. Состоянию сельского судопроизводства посвящена книга липецкого историка Л.И. Земцова[60].
Содержание правовых традиций русских установлено в посмертно опубликованном исследовании этнографа С.В. Кузнецова[61]. Проблема правового обычая в жизни русского села затронута в ряде исследований правоведов. Выяснению роли обычного права в волостном судопроизводстве посвящена работа А.В. Кирилина[62].
Не утратила своей актуальности и тема крестьянского самосуда, свидетельство тому — ряд современных публикаций по этой проблеме. Исследователь из Кургана С.Г. Федоров изучил феномен самочинных расправ крестьян над конокрадами[63], в качестве наказания за сно- хачество[64]. Автор приходит к выводу, что если в борьбе с конокрадством самосуд в российской деревне был явлением обыденным, то самосуд за снохачество являлся мерой экстраординарной.
Исходя из тезиса об архаике и примитивности социально-правового развития страны, рассматривает самосуд А.М. Смирнов. В научных статьях[65] и монографии[66]
он, на наш взгляд, упрощенно трактует самосуд как исключительно преступное деяние. Такой поверхностный взгляд на уникальное явление правовой жизни крестьян вызвал обоснованную критику со стороны специали- стов[67]. Напротив, примером глубокого и всестороннего анализа этого явления стала статья Т.В. Шатковской[68]. Автор интерпретирует понятие «самосуд» как проявление народной культуры. Исследователь приходит к обоснованному выводу о том, что «посредством сельского самосуда осуществлялись. укрепление сельской солидарности, выход коллективной агрессии. формализация и блокирование насильственных форм поведения, силовое обеспечение «мирского» авторитета. улучшение стратегий выхода из аномальной ситуации»[69].
Устойчивый интерес проявляют исследователи и к деятельности волостных судов. За последние годы этой теме посвящено значительное число публикаций, выполненных на материалах регионов[70]. Вопросы рефор
мирования волостного судопроизводства рассмотрены в статьях А.А. Сорокина[71], О.С. Степановой[72], Ю.В. Ще- дриной[73]. О тенденции сближения волостной и мировой юстиции размышляет в своей работе С.В. Лонская[74]. По ее весьма спорному утверждению, «на протяжении пятидесяти лет сосуществования в Российской империи волостной и мировой юстиции в конце XIX — начале ХХ в. шел процесс неуклонного движения к единой системе местных судов»[75]. Основываясь на изучении деятельности правительственных комиссий начала XX в., В.В. Баринов считает, что «преобразование организационно-правовых основ деятельности волостного суда происходило на фоне разрешения вопроса о дальнейшем существовании местной юстиции в целом и необходимости возрождения низшего звена судебной системы Российской империи — мирового суда»[76]. Оценка закона
о местных судах 1912 г. приводит украинского историка И.Г. Верховцеву к выводу о том, что «несмотря на то, что этот шаг способствовал преодолению сословной ограниченности крестьянства, он оказался фатально запоздалым, поскольку усиливал социальное напряжение в селе накануне Первой мировой войны»[77].
Проблема взаимодействия волостных судов с земскими начальниками изучена в публикации исследователя Н.В. Башкиревой[78]. Анализ автором контроля земских начальников волостного судопроизводства приводит ее к выводу о том, что такая опека способствовала подъему правосознания деревни, сокращению практики применения телесных наказаний в крестьянской среде[79]. На основе широкого круга архивных источников Д.В. Егоровым создан исторический портрет волостного судьи[80]. Причину склонности волостных судей к взяткам уральский историк И.А. Попп усматривает в их абсолютной безнаказанности, в том, что они обосновывали свои действия аморфными и не всегда ясными «обычаями»[81].
Проблема роли и места правового обычая в повседневной жизни российской деревни продолжает привлекать внимание современных ученых. Так, значение правового обычая в регулировании общественных отношений в дореволюционной России на примере удмуртской общины- бускель изучена в статье А.Е. Загребина и И.Л. Позде- ева[82]. По утверждению авторов, правовой обычай «был од
ним из наиболее эффективных механизмов постепенного включения членов этнических сообществ в сферу позитивного права Российской империи и организации государственного управления инородческих окраин»[83]. Эволюция обычно-правовых норм семейно-брачных отношений у марийцев стала предметом изучения в статье молодого ученого из Чебоксар А.В. Ефремова[84]. Анализ особенностей обычного права в контексте «трудовой» теории крестьянской семьи предпринят в работе П.Ю. Мельникова[85]. Им дан обстоятельный обзор взглядов правоведов дореволюционной поры на принцип «трудового начала» и его роли в семейных и наследственных отношениях русских крестьян.
Таким образом, историографический обзор проблемы обычного права русских крестьян дает основание утверждать, что ее изучение не утратило своей актуальности и имеет практическое значение в деле совершенствования правовой системы современной России. Очевидно, что плодотворное изучение правовых обычаев русского села сегодня возможно только на основе междисциплинарного подхода, посредством объединения усилий исследователей различных специальностей.
***
Основу настоящей работы составил архивный материал, извлеченный из фондов центральных и местных архивов. Часть использованных документов введена в научный оборот впервые. Сложность сбора фактического материала была обусловлена спецификой рассматриваемой проблемы. Документы, отражающие (прямо,
а чаще косвенно) содержание правовых обычаев и состояние сельского правосудия, рассредоточены в фондах различных ведомств и учреждений. Мало, что вполне закономерно, свидетельств, исходящих непосредственно от самих крестьян. Это приговоры сельских сходов, решения волостных судов, крестьянские письма, мемуары сельских жителей. В работе была использована информация, исходящая от представителей сельской интеллигенции, являвшихся активными участниками обследований деревни, проводимых научными обществами (Русское географическое общество, Вольное экономическое общество, Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии). Архивы этих обществ содержат ценный материал, отражающий хозяйственный уклад села, состояние общинных традиций, правовые воззрения крестьян, культуру и быт жителей деревни[86].
Богатый материал (более 2 тыс. документов) находится в фонде Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева Российского этнографического музея[87]. Документы тени- шевского фонда на сегодняшний день еще недостаточно востребованы и изучены специалистами по отечественной истории. Корреспонденции (учителей, священников, землевладельцев, редко — крестьян), присланные в качестве ответов на вопросы программы этнографического исследования, содержат информацию о различных сторонах сельской повседневности конца XIX в. Материалы фонда по ряду губерний опубликованы[88].
Не много в материалах фонда информации об обычном праве. Это связано с тем, что соответствующий раздел программы В.Н. Тенишева содержал специфические вопросы, на которые было трудно ответить корреспондентам, не разбиравшимся в юридических тонкостях. Другая причина заключалась в позиции губернских властей.
Так, в фондах РГИА нами обнаружена переписка губернаторов с министром внутренних дел по вопросу сбора этнографических сведений о крестьянах Центральной России[89]. Из нее следует, что в ряде губерний местные власти воспретили сотрудникам Этнографического бюро снимать копии с приговоров волостных судов и производить опросы местных жителей о состоянии сельского правосудия. В качестве мотива указывалось, что это может вызвать нежелательные толки среди населения и представления о возможности пересмотра вступивших в силу судебных решений[90]. Поэтому исследовательской удачей стало выявление в фонде В.Н. Тенишева копий решений Ильинского волостного суда Болховского уезда Орловской губернии за 1896 г.[91] В совокупности с материалами волостных судов уездов Тамбовской губернии, обнаруженными в фондах ГАТО, они дали необходимую репрезентативность. Анализ конкретных судебных дел позволил установить причины внутридеревенских конфликтов, выяснить аргументацию тяжущихся сторон, определить особенности сельского судопроизводства и роль правовых обычаев в принятии решений.
Содержание различных аспектов правовых отношений жителей русской деревни было установлено посредством использования материалов фондов центральных архивов[92]. Из фонда Земского отдела МВД[93] извлечены документы, характеризующие деятельность земских начальников, выборных лиц сельского и волостного правлений, раскрывающие состояние земельных отношений (аренда, покупка, наследование) и форм землепользования, содержащие сведения о состоянии сельской преступности и движении дел в волостных судах. Материалы данного фонда относятся к массовым источникам. Единообразная форма
отчетности, начиная с волостного уровня, позволила установить закономерности и особенности развития крестьянских хозяйств региона. Данные инспекторских ревизий раскрывают объективную картину состояния сельского самоуправления и действий должностных лиц. Анализ крестьянских жалоб и ходатайств уполномоченных сельских обществ периода 1890—1910-х гг. дал возможность установить суть коллизий, возникавших в поземельных отношениях русской деревни.
Содержание земельных исков крестьян и порядок разрешения земельных споров позволили установить документы II-го (крестьянского) департамента Сената[94]. Крестьянские жалобы на действия должностных лиц, решения губернских по крестьянским делам присутствий содержат конкретные примеры столкновения интересов общинников в вопросах землепользования, налогообложения и пр. Источниковедческий анализ данного вида документов позволил выявить наиболее типичные проблемы правоотношений в их обыденной жизни и повседневной деятельности.
Причины внутриобщинных конфликтов, недовольства действиями выборных лиц, факты сопротивления властям были установлены на основе содержания документов министерства юстиции[95]. Исследованные дела позволили уточнить характер взаимоотношений крестьян с властными структурами и мотивы противоправных действий жителей села.
Большой интерес представляют фонды личного происхождения, в которых отложилась ценная информация по интересующей нас проблеме. Так, в фонде Ф. Калачова обнаружена рукопись исследования Е.Т. Соловьева о правовых обычаях крестьянского населения[96]. В ней раскрываются содержание имущественных сделок и договорных обязательств жителей села, а также особенности крестьянской оценки различных видов уголовных преступлений. Состо-
яние волостного судопроизводства и оценка деятельности земских начальников приведены в отчете А.В. Кривошеина о результатах его инспекционной поездки (1894—1895 гг.) по губерниям Центральной России[97]. В этом документе для служебного пользования содержится достоверная информация об уровне сельского судопроизводства и степени эффективности системы крестьянской опеки. Сведения о состоянии органов крестьянского самоуправления, характеристика деятельности сельских старост и волостных старшин, земских начальников и чинов сельской полиции отложились в личных фондах министров внутренних дел В.К. Плеве[98], Н.П. Игнатьева[99].
К этой группе архивных документов примыкают и материалы личных архивов, хранящиеся в отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Здесь нами обнаружены ранее не востребованные документы. В частности, в фонде Воронцовых-Дашковых[100] — это записка сенатора Н.А. Хвостова о волостных судах, а в фонде К.П. Победоносцева[101] — приговор крестьян Моршан- ского уезда Тамбовской губернии на имя императора Александра III.
Из фондов региональных архивов извлечены сведения, свидетельствующие о характере правовых отношений и уровне правовой культуры жителей деревни. Исследованы документы канцелярий губернаторов[102], губернских жандармских управлений[103] и по крестьянским делам присутствий[104]. Роль обычного права в сельском судопроизводстве и его значение в обыденной жизни деревни выяснялись на основе изучения фондов волостных
судов Тамбовской губернии[105]. Материалы фондов участковых земских начальников Тамбовской губернии[106] дали возможность рассмотреть содержание гражданских и уголовных дел, познакомиться с крестьянскими жалобами на приговоры сельских обществ, выяснить взаимоотношения жителей села, складывающиеся в их повседневной практике. Содержательным источником для данного исследования стали приговоры и наказы сельских и волостных обществ. Первоисточники содержат информацию о повседневных нуждах и интересах крестьян, об отношении жителей деревни к власти, формах социальной защиты однообщественников, обыденных заботах сельских семей.
Следующая группа источников — это официальные документы. Это прежде всего законодательство о крестьянах периода 1881—1917 гг.[107]. В написании работы были использованы труды правительственных (сенатских) комиссий[108], отчеты по результатам ревизий губерний Центрального Черноземья[109], своды и сборники по крестьянскому вопросу[110]. Выяснение уровня сельской преступности и нравственного облика деревни стало возможным благодаря привлечению материалов текущей губернской статистики[111].
Хорошим подспорьем в изучении проблемы стали материалы периодической печати. В толстых общественно-политических и литературно-художественных журналах конца XIX в. практически постоянно появлялись статьи, очерки, исследования, обзоры, воспоминания,
отражающие современное состояние правовой культуры русской деревни. Вопросы обычного права, правовых обычаев деревни, практики волостного судопроизводства нашли отражение в публикациях журналов «Этнографическое обозрение», «Журнал Министерства юстиции», «Юридический вестник» и др. Эпизоды правового быта русских крестьян, извлеченные из публикаций местной периодики, стали хорошим иллюстративным материалом в освещении проблем сельской преступности и деятельности волостных судов.