ГЛАВА III. РОЛЬ ПРОТИВОСТОЯНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ПРА­ВОВЫХ ВЗГЛЯДОВ ИДЕОЛОГОВ РАСКОЛА В ПОСЛЕДУЮЩЕМ РАЗВИТИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА РОССИИ

Раскол привел к серьезным изменениям в жизни государства и обще­ства. Светская власть во главе с царем приложила все усилия для уничтоже­ния своего главного соперника - церкви во главе с патриархом.

В противостоянии трех лагерей Раскола победу одержала государ­ственная власть, возглавляемая Алексеем Михайловичем. Именно она обла­дала административным ресурсом, возможностью легально применять силу. При этом и сами политико-правовые взгляды Алексея Михайловича макси­мально отвечали требованиям времени и сложившейся к середине XVII в. ис­торической обстановке в России. С соперниками победитель расправился: на Соборе 1666 г. и Никон, и Аввакум были объявлены вне закона, лишены сво­их постов и сосланы. Пятнадцать лет оба провели в ссылках (правда, условия содержания бывшего патриарха были несравнимо лучше) и умерли с разни­цей менее года.

Царская власть уничтожила лидеров, но не сами лагеря Раскола. Так, старообрядцы вплоть до 1917 г. станут одной из постоянных внутригосудар­ственных проблем.

Поборется за свои идеи и церковная власть: пусть недолго (до Петров­

ской эпохи), но в определенной степени успешно, хотя внешние успехи были весьма зыбкими, условными по своей сути. Так, взгляды патриарха Никона поддерживало всё церковное руководство. В ходе борьбы с Соборным Уло­жением оно добилось уступки по судебной линии: постановлением Собора 1667 г.

Вторую отмеченную нами небольшую победу церкви следует рассмат­ривать как одолжение со стороны светской власти. Номинальное упраздне­ние Монастырского приказа ни в коем случае не означало реальное измене­ние в расстановке сил. Государство и впредь продолжало диктовать церкви свои условия. Теперь это стало даже проще, поскольку царь более внима­тельно отбирал кандидатов на патриаршую должность, исходя из принципов послушности, уступчивости и сговорчивости со стороны патриарха. Так, устав от борьбы с энергичным Никоном, царь и епископы на Соборе 1667 г. избрали на пост патриарха «лицо, невозбуждавшее никаких споров в силу своей глубокой старости и незаметности»^[305] - архимандрита Троице-Сергиева монастыря Иосафа II (1667 - 1672 гг.). По тому же принципу вражды с Нико­ном и дружбы с царем заняли свои посты патриархи Питирим (1672 - 1673 гг.) и Иоаким (1674 - 1690 гг.).

Перестало существовать понятие «Монастырский приказ», но не исчез­ла суть его деятельности. В определенной степени царь лично сосредоточил в своих руках все основные функции этого органа. В самом деле, если священ­нослужители так сильно настаивали на ликвидации приказа, то почему было не пойти им навстречу и не убрать «опостылевшее» словосочетание. Его убрали. Но только само словосочетание. Государственная власть чувствовала себя в долгу перед Собором 1666 г., так как, под давлением монарха, была одобрена церковная реформа, а патриарх Никон осужден восточными патри­

архами (их было абсолютное большинство на Соборе, так как русские иерар­хи выступали против низложения Никона) за его крамольные идеи. Номи­нальное упразднение приказа явилось жестом благодарности.

Аналогична по своей природе уступка относительно передачи права суда над священниками и монахами в руки самой церкви.

Обратим внимание на еще один любопытный момент: русские иерархи, которые всегда были против снятия Никона с патриаршей кафедры и его ссылки, не только добились восстановления его в звании патриарха (по­смертно), но и смогли внушить как восточным патриархам, так и государю чувство вины перед Никоном. Перед смертью царь Алексей Михайлович в своем завещании просил у патриарха Никона прощения, новый царь Феодор Алексеевич принял решение о возвращении патриарху Никону его сана и просил его вернуться в основанный им Воскресенский монастырь^[306]. На пути в эту обитель Никон умер в августе 1681 г. Патриарх Никон был погребен с подобающими патриарху почестями в Воскресенском соборе Ново­Иерусалимского монастыря. В сентябре 1682 года в Москву были доставле­ны грамоты всех четырех восточных патриархов, «разрешавшие Никона от всех прещений и восстанавливавшие его в сане Патриарха всея Руси»^[307].

Противостояние политико-правовых взглядов идеологов Раскола отра­зилось на дальнейшем развитии государства и права как минимум в двух ас­пектах: во-первых, в изменении отношений между государством и церковью, утрате последней былых весомых позиций в управлении страной и постепен­ном лишении церкви административных и судебных функций, во-вторых, в разработке способов государственного воздействия на «инакомыслящих» лиц

- старообрядцев, которые вылились в появление целого ряда норм уголовно­го, административного, гражданского права, созданных специально для борьбы со староверами.

Рассматривая первый аспект влияния Раскола, необходимо отметить следующее. С правления Алексея Михайловича Романова начался процесс огосударствления церкви, смысл которого состоял в том, чтобы ликвидиро­вать конкурента абсолютной монаршей власти и подчинить государству каж­дого жителя страны, в том числе до этого привилегированного и относитель­но независимого представителя духовного сословия (ведь стране нужны налогоплательщики и солдаты, которыми, по мнению монарха, должны были быть и священнослужители, как государственные подданные).

Раскол в несколько раз увеличил скорость процесса подчинения церкви государству. Еще Алексей Михайлович начал наступление на церковное имущество, закрепив в Соборном Уложении нормы, препятствовавшие рас­ширению церковного землевладения и ограничивавшие юрисдикцию церкви. С конца XVII в. на церковь стали распространяться некоторые государствен­ные налоги. Затем были отменены тарханные грамоты, пошлинные привиле­гии монастырей, церковные откупа на сбор торговых и кабацких пошлин, ограничены налоговые льготы церковных учреждений. С 1705 г. служители

церкви, не имеющие прихода, стали облагаться особыми денежными сбора­ми, а приходы - сборами на военные и иные нужды. В 1722 г. установлены жесткие правила вступления в духовное сословие: в дворянской семье стать священником или уйти в монастырь мог только младший сын по достижению сорока лет. За представителей податных сословий, поступивших в духовен­ство, подушный налог должны были уплачивать их родственники^[308]. В годы правления Анны Иоанновны часть духовенства стала подвергаться военному призыву (с 1737 г.). Екатерина II в 1764 г. провела полную секуляризацию церковных имений. Интерес государства был очевиден: политика секуляри­зации принесла немалые выгоды, бывшие монастырские владения явились тем резервом, из которого российские монархи производили крупные пожа-

309 лования населенных земель сановникам^[309].

И Петр, и Екатерина Великие свои действия по резкому ограничению прав церкви мотивировали благородными целями. Через Синод Петр якобы сделал возможным в полной мере проявиться принципу соборности в цер­ковной деятельности^[310]. Екатерина объяснила секуляризацию необходимо­стью повысить уровень образованности духовенства и поднять авторитет церкви в обществе (по её логике, слишком богатое духовенство вызывало негативное отношение со стороны населения, и хозяйственные вопросы не позволяли заботиться о самовоспитании, самообразовании, духовном ро- сте)^[311]. Екатерина II взяла себе за правило «уважать религию, но ни за что не допускать её в дела государственные»^[312]. Она прямо озвучила тот принцип, которым фактически руководствовались все монархи России со времен Алексея Михайловича Романова. Последний еще в начале правления «со-

государствовал» с патриархом, а затем пришел к идее единоличной власти и устранения с политической арены главного её конкурента - церкви.

По мнению преподавателя кафедры истории Отечества исторического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета диакона Ивана Иванова, с начала XVIII в. русская православная церковь пре­вратилась в одно из ведомств государственного аппарата, лишившись владе­ний и оказавшись в зависимости от средств, выделяемых на её содержание государством^[313] (в самом деле, еще Петр установил оклады для монастырей и приходов, размер которых корректировал каждый следующий монарх). Далее И. Иванов резюмирует: «Такая действительность горько переживалась ча­стью духовенства и общества: начинался глубокий кризис русского право­славия, кульминацией которого станет безбожие ХХ века»^[314]. С последним выводом нельзя согласиться, поскольку причинно-следственная связь между взаимоотношениями государства и церкви в монархической России и взгля­дами коммунистов на религию явно отсутствует. Предположение о кризисе православия в XVIII и XIX вв. также неверно.

С.Ф. Платонов отмечает, что Петр I своими радикальными действиями «разрешил вопрос о церковном управлении так, что коренным образом уни­чтожил возможность столкновения царской и церковной власти»^[315]. Опыт Петра позволил и Екатерине II действовать в отношении церкви не менее ра­дикально. После, в 1841 г., Николай I передаст церковные земли в западных губерниях в управление Министерства государственных имуществ^[316].

Таким образом, следствием Раскола стало усиление резкости в дей­

ствиях светской власти по отношению к церкви. Если до Раскола государство предпринимало попытки наступления на влияние и имущество церкви, то де­лало это небольшими шагами, постепенными мерами (мы уже вели речь о том, что на ограничение роста землевладения церкви ушло около ста лет - от Стоглава до Соборного уложения). До Раскола политика государства по от­ношению к церкви отличалась взвешенностью и аккуратностью. Раскол чет­ко обозначил три враждующих лагеря, двумя из которых выступили светская власть, во главе с царем, и официальная русская православная церковь во главе с патриархом (третий лагерь Раскола - старообрядчество, - это своеоб­разное сочетание новых моделей светской и духовной властей, отличных от существующих). Напряженность борьбы в эпоху Раскола резко ухудшила без того сложные отношения между государством и церковью. В силу этого (своего рода - обиды) царская власть позволила себе впредь не считаться с мнениями иерархов, отказаться от деликатности по отношению к церкви, превратить последнюю в одно из государственных ведомств и рассматривать её лишь как важную составляющую духовной жизни общества, которая име­ла первостепенное значение в воспитании богобоязненных и законопослуш­ных подданных.

Судебные функции церкви постепенно сокращались еще до Раскола, а после него были резко сведены к минимуму. Уже в XVIII в. из юрисдикции церковного суда вывели категорию дел, казалось бы, подсудных исключи­тельно ему - преступления против нравственности. Например, простые жиз­ненные обстоятельства, при которых ни одна из сторон не заявляла о нару­шении своих прав, и которые устраивали обе стороны (сожительство с род­ственником, сожительство и рождение ребенка от замужней женщины в пе­риод долговременного отсутствия мужа (находящегося на заработках, в ар­мии, пр.), признавались юридическими фактами в виде неправомерных дей­ствий. Подобную категорию дел всегда рассматривали церковные суды и назначали наказания в виде разного рода послушаний (дома или в монасты­ре), отлучения от церкви и т. д. После Раскола эти дела стали рассматривать­

ся в светских судах. Однако, церковные суды, нарушая закон, нередко по привычке рассматривали указанные дела, что вызывало протест со стороны государства^[317]. В итоге компетенция церковных судов ограничилась рассмот­рением дел, связанных с дисциплинарными проступками священнослужите­лей.

Под влиянием Раскола сложилась принципиально новая система взаи­моотношений светской и духовной власти, совершенно отличная от суще­ствовавшей 650 лет (с момента принятия христианства на Руси до середины XVII в.). Не обращая внимания на протесты духовенства, Петр ликвидировал патриаршество и создал полусветский орган управления церковью - Синод, Анна Иоанновна обязала часть священнослужителей служить в армии, Ека­терина Великая провела полную секуляризацию церковных и монастырских земель. Возражать против такой политики государства церковь была не в со­стоянии. Патриарх Никон стал последним «великим государем» из предста­вителей духовенства, который реально мог вести серьезную борьбу за «пре­восходство священства над царством».

Из Раскола церковь вышла политически и экономически ослабленной. Однако два процесса, катализатором которых выступил Раскол, и которые явно пошли на пользу русской православной церкви, стали рост духовности (священнослужители «освободились» от государственных дел и ряда хозяй­ственных забот, переключив основное внимание на спасение душ верующих, как и положено духовенству), а также постепенное превращение России в светское государство.

Православие оставалось государственной религией России до прихода к власти большевиков. Государство контролировало экономическую дея­тельность церкви, до предела сузило её судебные функции, не допускало к

участию в политике. При всем при этом не вмешивалось в богослужебные дела и постепенно, к началу XX в., пришло к идее веротерпимости, рассмат­ривая многонациональность и многоконфессиональность как характерные особенности русского государства.

Невмешательство государства в вопросы религии и обрядов, и невме­шательство церкви в государственные дела после Раскола стали признаками развития в сторону «светскости» России.

В определенной степени благодаря Расколу Российская Федерация се­годня является светским государством, что закрепляет статья 14 Конститу­ции РФ. В целях профилактики возможных расколов на религиозной почве следует пресекать все стремления сделать православие государственной ре­лигией России, как это было до 1917 года. Подобные идеи сегодня набирают широкую популярность, так как выросло число лиц, посещающих храм и считающих себя верующими, ряд религиозных праздников празднуются как государственные (Рождество, Пасха, Празднование Казанской иконы Божьей матери - День народного единства (в честь избавления Москвы и России от поляков в 1612 г.), в некоторых субъектах федерации, в частности в Брянской области, - Радоница - особое поминовение усопших на девятый день после Пасхи). Вместе с тем в последнее время усилились разного рода нападки на Русскую православную церковь: панк - «молебен» в Храме Христа Спасителя в феврале 2012 г., нападение на судью, избравшую меру пресечения в виде заключения под стражу участницам данной акции, нападения и убийства православных священников, уничтожение поклонных крестов и т. п. В этой связи многими известными общественными деятелями предлагается внести изменения в статью 14 Конституции РФ, и объявить православие официаль­ной государственной религией, что позволит затем внести поправки в Уго­ловный кодекс РФ, Кодекс об административных правонарушениях РФ вплоть до возрождения ответственности за богохульство. Представляется, что данный шаг нецелесообразен: церковь должна быть отделена от государ­ства, чтобы не возникало ощущения взаимосвязи действий церкви и её руко­

водства с действиями правящей политической элиты (иными словами, граж­дане, не уважающие Президента РФ, не будут уважать и Патриарха). Любая, даже незначительная церковная реформа автоматически перейдет в плос­кость политических реформ, как это было в Расколе, как раз когда правосла­вие было государственной религией. Политика (особенно современная отече­ственная) даёт массу поводов для возмущения, недовольства, митингов, в конце концов, для раскола. Поэтому, чем дистанцированней будет церковь от государства, тем выше вероятность неповторения в будущем расколов, в ос­нове которых в какой-либо степени присутствуют столкновения интересов государства и церкви, споры о религиозном культе, обрядах, пр.

Раскол возобновил дискуссии о рожденной еще в Византии идеи «сим­фонии властей». Наиболее активно полемизировали о своем понимании сим­фонии светской и духовной властей идеологи Раскола: царь Алексей Михай­лович, патриарх Никон, протопоп Аввакум. После победы государства в этом противостоянии споры утихли. Однако, и официальная, и старообрядческая православные церкви продолжат «тихо мечтать о древней симфонии», что подтверждают многочисленные богословские сочинения^[318].

В настоящее время вопрос о симфонии властей вновь стал актуален, но уже в связи с необходимостью адаптации самой идеи к реалиям современной жизни. Нами было отмечено ранее, что Раскол стал началом процесса пре­вращения России в светское государство. Можно возразить, что государство в одночасье объявили светским большевики, а в условиях нормального раз­вития монархической России без переломной революции октября 1917 г. православие осталось бы государственной религией. Однако еще при по­следнем российском императоре был принят закон о свободе вероисповеда­ния, государство не вмешивалось в богослужебные вопросы после Алексея Михайловича, равно как и церковь была отстранена от государственных дел. Даже если православие и осталось бы государственной религией, то с боль­шой вероятностью был бы провозглашен принцип независимости церкви от

государства. Скорее всего, светская власть проявляла бы заботу об офици­альной религии, как это происходит во всех странах, где есть последняя: ос­новы православия были бы одним из обязательных предметов школьной про­граммы, РПЦ имела бы налоговые льготы, в большем размере расходовались бы бюджетные средства на поддержку и строительство приходов и монасты­рей, сохранилась бы административная и уголовная ответственность за не­правомерные деяния против официальной церкви.

Сегодня в качестве симфонии властей рассматривается модель светско­го государства, в котором, по словам Патриарха московского и всея Руси Ки­рилла, «открывается замечательная перспектива развития церковно­государственных отношений таким образом, чтобы ни государство, ни цер­ковь не вмешивались в дела друг друга, уважали взаимно позицию друг друга по этим внутренним делам и одновременно выстраивали широкую систему 319 взаимодействия, диалога и сотрудничества»^[319].

Вопрос о соотношении государства и церкви, о симфонии властей в настоящее время весьма актуален. Раскол нарушил сложившуюся симфонию властей в России (правда, не в оригинальном византийском понимании, а с национальными особенностями), предопределив периодическое возникнове­ние дискуссий относительно взаимодействия этих двух институтов. Так, в Ереване и Дубровнике в 2010 и 2011 гг. соответственно прошли междуна­родные конференции, посвященные проблемам отношений церкви и госу­дарства: «Вклад православия в становление и развитие государственности стран восточнохристианской традиции», «Некоторые итоги мультикультур- ного проекта в современной Европе и проблемы духовной идентичности народов».

В.А. Алексеев, профессор МГУ, Президент Международного обще­ственного Фонда единства православных народов, в своем докладе «Государ­ство и Церковь» говорит, что «эти древнейшие и столь разные по содержа­

нию институты человеческого бытия, то конфликтуя, то поддерживая друг друга, продолжают двигаться по пути исторического прогресса»^[320]. «Может сложиться впечатление, что государство и церковь конкурируют между со­бой за влияние на народ, действуя в рамках одного общего социального и ис­торического пространства. Это и так, и не совсем так. С точки зрения сугубо светского подхода, здесь действительно можно усмотреть конкуренцию. Но если руководствоваться исключительно религиозными соображениями, то выводы будут другими»^[321]. «В идеальном варианте государство и церковь, дополняя друг друга, сотрудничают, гармонизируют общественное устрой­ство, что в византийской традиции получило название «симфонии»^[322]. Нельзя не согласиться с выводом В.А. Алексеева: «Для церкви в современном про­тиворечивом мире есть большое благо в том, что она отделена от государ­ства... Только в светском государстве церковь может адекватно существо­вать и развиваться»^[323].

В начале ХХ в. обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев убеждал по­следнего российского императора в обратном: под страхом смерти недопу­стимы отделение церкви от государства и, тем более, свобода вероисповеда­ния. В своем письме от 2 марта 1905 г. он писал: «Рассуждения об уравнении вероисповеданий и о переменах в церковном устройстве грозят опасностью подорвать самые основы, на коих зиждется вся жизнь государства и народ­ная. Церковь всегда была опорою государству, и государство - опорою Церкви: отделение Церкви от государства было бы гибелью и для Церкви, и для государства в России. Иначе при нынешнем потрясении умов - опять

смута, гибельная для Церкви и для государства»^[324]. Победоносцев пишет эти строки, когда не прошло и двух месяцев после Кровавого воскресенья (9 ян­варя 1905 г.). Зная его как крайнего консерватора, оценивая обстановку, в ко­торой высказано мнение о светском государстве и веротерпимости, можно заключить, что сиюминутно он прав, убедителен в том конкретном контексте политической обстановки. Перспективы развития отношений между государ­ством и церковью Победоносцев не рассматривает, но верно призывает им­ператора «подождать до спокойных времен», только тогда взвешенно и об­думанно решать вопрос о церковной реформе^[325].

Итак, одним из последствий Раскола стало начало процесса превраще­ния церкви в независимый от государства институт, а затем - России в свет­ское государство.

Интересен взгляд А.Г. Глинчиковой на возможные последствия Раско­ла. Она настаивает, что в случае победы старообрядцев Россия стала бы по- настоящему правовым, демократическим государством с гражданским обще­ством. Между тем до настоящего дня существующий политический режим в стране скорее тоталитарный, нежели демократический, несмотря на победу демократии в начале 90-х гг., именно потому, что в XVII в. взгляды расколь­ников потерпели поражение^[326]. Согласиться с автором можно в её мнении о проблемах свободы современного общества. Однако, что касается взглядов на превращение России в правовое государство в случае победы в Расколе движения старообрядцев, то они весьма спорны.

Старообрядцы строили жизнь в своих общинах по принципу соборно­сти (демократии) не потому, что они стремились к демократическим идеалам, а потому что они вынуждены были приспосабливаться к новым условиям

жизни. Для общества они являлись маргиналами. Будучи изгнанными, непо­нятыми они должны были создавать свои «микрогосударства» внутри рос­сийского государства. Так как они не разделяли взгляды официальной власти и церкви, то созданные ими модели организации жизни преднамеренно силь­но отличались от общепринятых: в России мнение народа никто не спраши­вал, а старообрядцы все важные решения принимали совместно (соборно), в государстве высшее духовенство назначалось царем и чиновниками, у старо­обрядцев весь клир избирался народом, государство не давало возможности разбогатеть простому человеку, окончательно закрепостив его, старообрядцы же всячески поощряли стремление к труду и богатству (иначе им было про­сто не выжить), государству был нужен послушный, неграмотный, непритя­зательный подданный, старообрядческому обществу - умная, активная, воле­вая, целеустремленная личность (что очень важно - непьющая!).

Ранее мы вели речь о том, что для старообрядцев было характерно де­ление мира на два противопоставленных лагеря. Именно поэтому жизнь в их общинах коренным образом отличалась от жизни в государстве: они созна­тельно выстроили модель-антипод. При этом если бы староверы отстояли двуперстие, сугубое «аллилуйя», и иные обряды, за сохранение которых они боролись, то не возникло бы необходимости «уходить в раскол», «селиться в зверопаственных районах» и ломать голову над особенностями организации жизни в своих общинах. Старообрядческая церковь заняла бы место офици­альной русской православной церкви и находилась бы после Раскола в том положении, какое мы описывали, с той лишь разницей, что крестились бы двумя перстами, использовали старые богослужебные книги, и пр. Таким об­разом, победа лагеря старообрядцев в Расколе никак не отразилась бы на скорейшем процессе демократизации общества и превращении России в пра­вовое государство.

Раскол оказал влияние на развитие отечественного права, в частности таких отраслей как уголовное, административное, гражданское, налоговое, в связи с тем, что был разработан целый ряд норм для борьбы с «инакомысля­

щими» - со староверами.

В самом начале Раскола старообрядцы не очень волновали светскую власть с той точки зрения, что не согласились с обрядовыми нововведениями. На них давили, их притесняли, но скорее «для порядка». Когда стало очевид­но, что «в раскол» уходят тысячи людей, государство испугалось потерять налогоплательщиков. Выше мы говорили, что для пополнения казны у церк­ви отнимались земли, вводилась ответственность за налоговые преступления. В старообрядцах увидели новую возможность заработать: за право исполнять христианские обряды по прежней, дореформенной традиции они платили специальный налог, который Петр I увеличил в два раза, освободив старооб­рядцев от службы в регулярной армии, - это был один из редких для России примеров, когда налог выступал в качестве консенсуса в отношениях между государственной властью и отдельной социальной группой^[327].

Государство сумело извлечь выгоду из появления старообрядчества, обязав платить двойной налог за возможность легально пользоваться доре­форменными обрядами и книгами. Однако часто староверы не хотели пла­тить двойной подушный оклад и притворялись ортодоксальными православ- ными^[328]. По этой причине было установлено весьма суровое наказание за «потаенный раскол» - каторга и взыскание с раскольника неуплаченного им двойного подушного налога^[329]. Со времен императрицы Елизаветы Петровны в разряд государственных преступлений было отнесено «совращение в рас- кол»^[330]. Сокрытие факта принадлежности к раскольнической секте, признан­ной особо вредной, в целях приписки к городскому сословию расценивалось как «лживое о себе показание» и наказывалось отдачей на военную службу в

кавказский корпус, либо ссылкой в Закавказский край^[331].

Царская власть, одержав победу в противостоянии трех лагерей Раско­ла, поначалу сурово расправлялась с лидерами двух других лагерей. В стане старообрядцев пострадали не только идеологи движения, но и простые участники. Однако политика государства по отношению к старообрядцам с течением времени становилась либеральнее. Причиной тому явилось осозна­ние неэффективности исключительно карательных мер, возможность попол­нить казну за счет компромиссов со староверами, а также стремление вер­нуть часть верующих под покровительство официальной церкви.

Первым императором, провозгласившим политику веротерпимости по отношению к старообрядцам, был Петр III. Он считал, что из-за репрессий староверы бегут за рубеж, и Россия много теряет от их эмиграции (главным образом в экономическом плане)^[332].

В царствование Екатерины II старообрядцам - «поповцам»^[333] было раз­решено пользоваться старыми обрядами и книгами, не противоречащими православным канонам, позволено строить церкви, но их священники долж­ны были ежемесячно отчитываться епископам о поведении раскольников в каждом приходе. Обер-прокурор Синода И.И. Мелиссино в своем обращении к императрице писал, что таким образом поповцев можно приблизить к офи­циальной церкви; к тому же не стоит называть их раскольниками, а лучше - «двоедонцами» (крестящиеся двумя перстами)^[334]. По его же ходатайству ста­рообрядцам было запрещено в случае рекрутского набора покупать крепост­ных крестьян у помещиков для отправки на службу вместо себя (подобная

практика в XVIII столетии имела широкое распространение)^[335]. Последний пример демонстрирует особую смекалку и предприимчивость старообрядцев: они нашли возможность избежать службы в армии, не нарушая закон. Не­удивительно, что именно они составят прослойку самых состоятельных предпринимателей России в конце имперского периода отечественной исто­рии.

По предложению Ивана Мелиссино Определением Святейшего Синода от 17 декабря 1764 г.^[336] все староверы были освобождены из монастырских заключений, опять же по чисто меркантильным соображениям: дабы не тра­тить на их содержание казенных средств, а «иметь с них казне немалую при­быль, записав в двойной раскольнический оклад»^[337]. Чуть позже, в 1765 г., И.И. Мелиссино выступил перед Синодом с предложением о непритеснении раскольников: «Строгой поступок развратившихся еще более развратить мо­жет... Гонение оных и ожесточает, напротиву же того кроткое увещание раз­вратившихся умягчает сердца, и их в раскаяние приводит. А напоследок за­старелую искоренив непокорность, и к должному обращает повиновению»^[338].

Либеральная политика Екатерины II и Павла I по отношению к старо­обрядцам продолжалась и в царствование Александра I (1801-1825). В цир­кулярном письме всем губернским начальникам от 19 августа 1820 г. задачи правительства в отношении старообрядчества формулировались следующим образом: «Раскольники не преследуются за мнения их секты, относящиеся до веры, и могут спокойно держаться сих мнений и исполнять принятые ими обряды, без всякого, впрочем, публичного оказательства учения и богослу­

жения своей секты... ни под каким видом не должны они уклоняться от наблюдения общих правил благоустройства, законами определенных»^[339]. Считая староверие сектантством, которое со временем должно быть полно­стью изжито, и называя послабления послепетровского времени «мнимыми правами» старообрядцев, правительство Александра I, тем не менее, не жела­ло начинать новых гонений. В государственном законодательстве этого вре­мени ярко выразился тот же принцип, по которому господствующая церковь решилась на учреждение единоверия - «терпимость без признания»^[340].

Правление Николая I (1825-1855) отличалось реакционной политикой, в результате которой пострадали и старообрядцы. Они утратили все льготы, предоставленные им прежними царями: снова были лишены прав граждан­ства и возможности открыто совершать богослужение, им запрещалось вести метрические книги (раньше выписки из них являлись юридическим докумен­том и заменяли собой паспорт), — таким образом, староверы оказывались вне закона. Не признавались старообрядческие браки, а дети староверов яв­лялись незаконнорожденными. Они не имели прав ни на наследство, ни на фамилию отца^[341][342]. При Николае снова было запрещено избирать старообряд­цев на общественные должности, записывать в иконописные цехи и в купе­ческие гильдии, им не позволялось принимать сирот и подкидышей, детей их

342 было предписано крестить в православной вере .

Правительством для борьбы со старообрядчеством создавались различ­ные «секретные совещательные комитеты» с центральным комитетом в Пе­тербурге, занимавшиеся слежкой и контролировавшие жизнь староверских общин с целью их подавления и закрытия.

В 1835 г., по ходатайству царю митрополита московского Филарета, был издан указ о разделении старообрядцев на три группы: самых вредных (или «вреднейших»), куда были отнесены сектанты и старообрядцы, не при­знававшие браков и молитв за царя; вредных, куда относились все остальные «безпоповцы», и менее вредных, куда были включены «поповцы»^[343].

В царствование Александра II (1855-1881) вновь наметилось смягчение вероисповедной политики государства. В 1863-64 гг. был издан ряд соответ­ствующих нормативных правовых актов, демонстрировавших рост веротер­пимости даже к тем старообрядческим сектам, которые до этого времени считались особо вредными. Так, в отношении молокан были изданы акты^[344], позволяющие им записываться в городское сословие в специально отведен­ный для них город Мариинск в Западной Сибири, получать документ, удо­стоверяющий личность, отлучаться из своих поселений в целях заработка торговлей и наемным трудом, брать земли сельскохозяйственного назначе­ния в краткосрочную аренду (что было особо актуально для сектантов Кры­ма, где в силу географических особенностей полуострова не было возможно­сти заготовить достаточного количества сена для скота).

Через десять лет, в 1874 г., был издан закон о старообрядческих бра­ках^[345], сведения о которых стали вносить в особые метрические книги при

полиции, а рожденные от таких браков дети отныне признавались законно­рожденными.

Наконец, 3 мая 1883 г., Александра III, несмотря на протест обер- прокурора Синода К.П. Победоносцева, подписал Закон «О даровании рас­кольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб»^[346]. Старообрядцы получали ряд гражданских прав: они могли зани­маться промышленностью и торговлей, получать паспорта на общих основа­ниях. Кроме экономических свобод, разрешалось совершать «общественные моления и богослужения», в том числе в специально устроенных молитвен­ных домах, открывать новые молитвенные здания, но с разрешения обер- прокурора Синода и министра внутренних дел, ремонтировать старые, с раз­решения губернатора, но запрещалось возводить колокольни^[347]. Помимо это­го, закон даровал старообрядцам ряд политических свобод: право быть из­бранным на общественные должности в тех губерниях, где они составляли большинство населения. Однако, закон 1883 г. ограничивал благотвори­тельную и образовательную деятельность старообрядцев, которая рассматри­валась как пропагандистская, преследовавшая цель «совращения в раскол». Была запрещена деятельность староверческих учителей и вся система обуче­ния в староверческих школах.

Издание Закона от 3 мая 1883 г. - яркий пример абсолютно новой мо­дели отношения государства и церкви. Государство в лице монарха своим волеизъявлением вопреки мнению обер-прокурора Синода и большинства его членов установило нормы, регулирующие общественные отношения в той сфере, которая всегда находилась под влиянием и контролем церкви. Светская власть, игнорируя мнение церкви во главе с Синодом, самостоя­тельно решала, как относиться к раскольникам, какой круг прав и свобод им предоставить, исходя в своих решениях из политических и экономических

интересов. Возмущения членов Синода остались неуслышанными. В этой новой модели поведения государства по отношению к церкви в полной мере отразились последствия Раскола. Государство самостоятельно (без помощи церкви) устанавливало общеобязательные правила поведения в соответствии со своими интересами: подданные, прежде всего, должны быть законопо­слушными, служить и работать на благо Отечества. После двухсот лет гоне­ний на старообрядцев для государства утратилась актуальность проблемы «чистоты» вероисповедания. Безусловно, она не утратилась для церкви, но новая модель соотношения светской и духовной властей позволила к концу XIX в. совершенно не учитывать мнение последней.

Законом 1883 г. было упразднено деление сект на более и менее вред­ные. Уголовному преследованию подвергались только секты скопцов и иные изуверские секты: за распространение своих взглядов они лишались всех прав состояния и ссылались на поселение, то же наказание следовало за са- мооскопление, а за оскопление третьих лиц, как добровольное, так и насиль­ственное, предусматривались каторжные работы до пятнадцати лет, помимо лишения всех прав состояния; более того, наказание предусматривалось даже за отсутствие записи об оскоплении в личных документах ввиду сокрытия данного факта оскопленным лицом^[348]. Строгость законодателя к указанному типу «верующих» вполне оправданна и объясняется заботой государства о здоровье подданных и заинтересованностью в стабильном демографическом росте.

В целом причина улучшения отношения к староверам со стороны госу­дарства в конце XIX в. состояла не в стремлении светских властей сделать шаг на пути к свободе вероисповедания, а скорее в осознании неэффективно­сти карательной политики. Более того, государству требовалось нормализо­вать отношения с одной из наиболее экономически активных категорий насе­ления. В этот период исследователи выделяют интересную особенность пра­

воприменительной практики: судьи (по разным делам, как уголовным, так и гражданским) часто вставали на сторону старообрядцев, если те выступали

349

одной из сторон в процессе^[349].

Критикуя законодательные притеснения старообрядцев, профессор М.А. Рейснер писал: «Воззрение на религию, как на основу народности, было причиной и особенного отношения нашего права к русскому расколу и рус­ским раскольникам. Раскол по своей христианской и нравственной ценности стоит, конечно, не ниже римского католичества, протестантства и прочих, с точки зрения православия, еретических религий. и однако раскол не поль­зуется ни их привилегиями, ни правами. И если в общем гарантированная расколу терпимость ставит его наряду с религиями грубого язычества, то в

350

частностях раскольники поставлены даже ниже язычников.»^[350].

В самом деле, и государство, и официальная церковь к старообрядцам относились хуже, чем к мусульманам, католикам и прочим «инославным», так как в них видели не просто соперников православной церкви, а лиц, пре­тендующих на абсолютную истинность и чистоту православной веры. В од­ной из брошюр, изданной Синодом в 1881 г., говорилось: «Русский раскол есть болезненное порождение самой Русской Церкви. Это есть домашний, внутренний, кровный враг её, именно из вражды к ней получивший свое бы­тие. Этими своими коренными свойствами раскол существенно отличается от иностранных религий, существование которых дозволено в России и к ко­торым так несправедливо желают иные приравнять его. Оградить законом полную свободу раскола во всех его религиозно-общественных отправлени­ях, значило бы узаконить и оградить законом во всех её проявлениях злей­шую вражду против Православия, стремление к ниспровержению или, по крайней мере, за невозможностью достигнуть этого, к причинению великого

зла Православной Церкви»^[351].

Проблема реформирования церковно-государственных отношений ак­тивно обсуждалась российской общественностью в конце XIX - начале ХХ вв. и привлекла внимание правящих кругов. Так, председатель Комитета ми­нистров Н.Х. Бунге еще в 1890-х годах ставил на первый план «вопрос о вве­дении широкой веротерпимости»^[352]. Подобные взгляды разделяли москов­ский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович (дядя царя), министр внутренних дел В.К. Плеве и сменивший его на данном посту П.Д. Святополк-Мирский. Последний на аудиенции у императора 25 августа 1904 г. по случаю утверждения его в должности говорил о веротерпимости и сво­боде совести как о важных составляющих своей программы реформ и полу­чил поддержку Николая II, сказавшего, что «это всегда были его воззре- ния»^[353]. По мнению современного историка церкви С.Л. Фирсова, вряд ли император в действительности так считал, поскольку он был воспитан край­ним консерватором К.П. Победоносцевым - противником отделения Церкви от государства, свободы совести и вообще каких-либо реформ^[354]. Тем не ме­нее, император принял ряд актов, официально закрепляющих веротерпи­мость, в интересах своих неправославных (а также неортодоксальных право­славных) подданных в целях гарантии экономической привлекательности России для активных предпринимателей и промышленников, которые зача­стую были представителями старообрядчества либо инославных конфессий (армяне - монофизиты, иудеи, мусульмане).

Существенным сдвигом в вопросе веротерпимости стал Именной Вы­сочайший указ Правительствующему сенату «О предначертаниях к усовер­

шенствованию государственного порядка» от 12 декабря 1904 г. Пункт ше­стой указа гласил: «Признаем необходимым сохранять терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и независи­мо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого прямо в законе не уста-

355

новленного стеснения»^[355].

Именным Высочайшим указом Правительствующему сенату «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. «сняты все суще­ствовавшие в государстве стеснения в исповедании веры, а так как господ­ствующей верой в России является православная, то законодатель, отменяя меры против отпадения от христианства, приурочил к православной вере от­мену карательных мер, установленных при переходе из оной»^[356]. Апрельский манифест создал благоприятные условия для достижения гражданского рав­ноправия, которого так давно добивались старообрядцы.

За полгода со времени издания указа 17 апреля 1905 года была проде­лана масштабная работа по реализации его пунктов. Однако охранительные силы не сдавали своих позиций, что наглядно проявилось в создании и дея­тельности Особого совещания по делам веры под руководством графа А.П. Игнатьева и отчасти в работе министерств. С одной стороны, власти сдержи­вали осуществление реформ, но с другой - подготавливали для них более со­лидную юридическую базу. В частности, деятельность Министерства юсти­ции должна была сосредоточиться, главным образом, на подготовке введения

в действие главы II Уголовного уложения 1903 г.^[357], и согласовании его уста­ревших статей с указом 17 апреля 1905 г., а также на принятии мер к облег­чению участи тех осужденных, наказание которых должно было быть смяг­чено или совсем отменено. 25 июня 1905 г. императором был подписан соот­ветствующий Указ «Об облегчении участи лиц, осужденных за религиозные преступления»^[358]. Данный Указ имел целью устранить коллизии между тремя нормативными правовыми актами: двумя уголовными кодексами (1885 и 1903 гг. соответственно) и Указом «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. Дело в том, что уголовные законы содержали нормы о привлечении к ответственности лиц за религиозные преступления, в то время как апрельский Указ объявлял обратное. Для устранения данной коллизии законодатель в первом пункте Указа декриминализовал целый ряд преступ­ных деяний (семнадцать составов преступлений), ответственность за которые была предусмотрена Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.

Наконец, 17 октября 1906 г. был принят Именной Высочайший указ Правительствующему сенату «О порядке образования и действия старооб­рядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от право­славия сектантов», в соответствии с которыми староверам предоставлялись следующие права: свободно образовывать религиозные общины, избирать совет духовных лиц в общинах, сооружать храмы, устраивать школы, благо­творительные учреждения, приобретать недвижимость, духовные лица ста­рообрядческих общин получили право вести книги для записи рождений,

браков и смертей своих единоверцев^[359].

Итак, с 1906 г. старообрядцы были уравнены в правах с «другими тер­пимыми в России христианскими исповеданиями»^[360]. В это же время утрати­ли силу нормы, предусматривающие наказание за «совращение в раскол» и «распространение ереси».

В Государственных Думах первых трех созывов по старообрядческому вопросу шла острая полемика. В III Государственной Думе даже была обра­зована старообрядческая комиссия, которая пыталась провести ряд законо­проектов, направленных на расширение и защиту прав старообрядцев. Одна­ко все проекты данной комиссии передавались на заключение комиссии по делам РПЦ, которая не позволила воплотить в жизнь ни один из них. Не­смотря на это, в старообрядческих кругах принято называть период 1905­1917 гг. «золотым веком» старообрядчества^[361].

Историческое осмысление опыта взаимодействия старообрядчества и власти показывает, что государственная политика конфронтации, гонений, направленных против религиозных объединений, неэффективна, так как под­рывает основы гражданского мира, наносит серьезный ущерб общегосудар­ственным интересам^[362].

События 1917 г. в определенной степени уравняли правовой статус всех конфессий. Гонению подверглись все религиозные течения. Общая тра­гедия «безбожного» века сгладила церковные разногласия. Более того, в 1971 г. Русская православная церковь официально признала право на существова­ние взглядов старообрядцев и отказалась впредь именовать их еретиками, принеся свои извинения за предыдущие века гонений.

Сегодня русская православная церковь спокойно относится к суще­ствованию старообрядческой церкви. Чего не скажешь об обратном векторе

отношений. Если до 1917 г. староверы вели борьбу за признание своих прав, то сегодня, являясь по своей правовой природе равноценными некоммерче­скими юридическими лицами наряду с РПЦ, столкновения идут на имуще­ственной почве.

Г.А. Михайлов, очевидно, будучи сам старообрядец, очень эмоцио­нально обрисовывает в своей статье отношения к староверам со стороны гос­ударства и церкви на рубеже XX-XXI вв.: «Современные власти стараются не замечать старообрядцев. Сегодня нет травли, но отсутствует и заинтересо­ванноевнимание к их нуждам. Старообрядцы - самая обиженная и страда­ющая сторона. Закон о свободе совести и о религиозных объединениях^[363]отражает интересы исключительно Московской Патриархии, поэтому старо­обрядцы были против его принятия. При этом вся 350-летняя история ста­рообрядчества свидетельствует, что они не пропадут без помощи и поддерж-

364

ки государства»^[364].

Вероятно, по причине продолжительной обиды сегодня старообрядцы демонстрируют неуступчивость и упрямство, не желая идти на контакт с официальной церковью. К тому же далеко от религиозности отстоит стрем­ление староверов переделить материальные ценности, в том числе недвижи­мость. Например, старообрядческая церковь выступила против передачи Минфином в пользу московской патриархии 563 культовых предмета из Гос­ударственного фонда драгоценных металлов и камней РФ, среди которых были колокола, книги, иконы, иные драгоценности. Событие имело место в конце 1999 г. Старообрядческая церковь несколько лет после передачи пыта­лась предъявить свои права на ценности.

Можно констатировать, что обрядовые споры между старообрядческой и официальной православной церковью в настоящее время отсутствуют. Так же не приходится говорить о староверах, как активных и предприимчивых

людях, которыми они являлись до 1917 г. Сегодня старообрядцы чаще фигу­рируют в качестве сторон в судебных процессах, связанных со спорами по имуществу либо неимущественными спорами.

Так, до настоящего времени староверы негативно относятся к офици­альной православной церкви, называя её паству «щепоточниками» из-за сло­жения пальцев при крестном знамении. Старообрядцы и в XXI веке неохотно идут на контакт, либо вообще не идут, несмотря на то, что Русская право­славная церковь всегда относилась к ним спокойно и с пониманием (даже сам патриарх Никон не видел ничего страшного в богослужении по старым книгам и обрядам). Общение с православными священниками порой рас­сматривается ими как глубокое самоосквернение. Здесь ярким примером от­голоска Раскола может выступить дело Миролюбова против Латвии. Так, по материалам Постановления Европейского Суда по правам человека от 15 сентября 2009 года (вынесено III Секцией), три заявителя были активными членами религиозной общины, к которой они принадлежали. Первый заяви­тель был старообрядческим «духовным руководителем», двое других явля­лись соответственно главой и членом совета Рижской Гребенщиковской ста­рообрядческой общины (далее - РГСО, - крупнейшая из 69 латвийских ста­рообрядческих общин). Их неправомерно изгнали из общины, в том числе на том основании, что они, «пригласив для богослужения в церкви РГСО свя­щенника русской православной церкви, отказались от своих старообрядче­ских взглядов и тем самым лишили себя прав членов общины». Европейский суд по правам человека, который, руководствуясь статьей 9 Конвенции о за­щите прав человека и основных свобод^[365], постановил, государство обязано сохранять нейтралитет в религиозных вопросах, его вмешательство не могло считаться «необходимым в демократическом обществе» независимо от пре­следуемой цели. С учетом принципа законного доверия, присущего всем по­ложениям Конвенции, и принципа структурной автономии религиозных об­

щин, вытекающего из требований статьи 9 Конвенции^[366], только наиболее се­рьезные и непреодолимые основания могут оправдать такое вмешательство. Таким образом, по делу допущено нарушение требований статьи 9 Конвен­ции (вынесено шестью голосами «за» и одним - «против»). В порядке при­менения статьи 41 Конвенции^[367]. Европейский Суд присудил выплатить каж­дому заявителю 4 000 евро в счет компенсации причиненного морального _вреда^[368]_.

В Брянской области в первое десятилетие XXI в. имели место несколь­ко громких конфликтов РПЦ и старообрядческой церкви по поводу принад­лежности храмов и монастырей, которые долго время находились в запусте­нии, и теперь стал вопрос об их реставрации и возобновлении богослужений. Спор шел о том, какой церкви вести восстановление. Средства массовой ин­формации Брянской области охотно и эмоционально писали о конфликтах. Старообрядческая церковь была настроена инициировать судебные разбира­тельства, однако все спорные объекты в Новозыбковском, Климовском, Ста- родубском районах Брянской области были справедливо поделены между церквями в досудебном порядке. Фактически все спорные объекты недвижи­мости принадлежали именно старообрядческой церкви (в нашей области зна­чительное число старообрядцев, даже резиденция патриарха находится в г. Новозыбкове - на юго-западе области). Однако староверы вынуждены были согласиться передать ряд пустующих храмов русской православной церкви по причине нехватки средств на их реставрацию и дальнейшее содержание, так как РПЦ безусловно обладает большими финансовыми ресурсами нежели

старообрядческая церковь. Например, крайне неохотно, «с болью в серд- це»^[369], староверы вынуждены были передать в 2005 г. некогда богатейшую старообрядческую лавру, частично разрушенную в советское время, на окра­ине г. Климово православному монастырю (Богородицкая Площанская муж­ская пустынь) ввиду нехватки средств на восстановление и малочисленности общины староверов в Климовском районе.

Таким образом, споры между русской православной и старообрядче­ской церковью в настоящее время имеют место, но все они в основном идут по вопросам принадлежности имущества.

Сегодня можно говорить о существовании двух параллельных, взаимо­связанных процессов, определяющих в конкретном государстве направления взаимодействия власти и церкви. С одной стороны, наблюдается усиление веротерпимости, связанное с укреплением в сознании граждан понимания важности свободы совести и свободы вероисповедания, а также реализацией норм права регулирующих отношения государства и религиозных объедине­ний на демократических принципах. С другой стороны, налицо постепенная утрата государственной церковью особых привилегий, что постепенно при­водит к секуляризации общественного сознания^[370].

Ранее мы останавливали внимание на положительных сторонах свет­ского государства, в частности в вопросах профилактики в нем расколов на религиозной почве. Статья 14 Конституции РФ должна оставаться незыбле­мой. При этом считаем возможным согласиться с достаточно популярным в настоящее время мнением о необходимости исключения из ст. 13 Конститу­ции РФ пункта 2: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Депутат Государственной Думы Феде­рального Собрания РФ Федоров Е.А. отмечает: «Убрав запрет на государ­ственную идеологию, Россия обретает право на выработку собственного ли­

ца, собственного характера, появятся чёткие ориентиры государственной по­литики, появятся понятия что хорошо, а что плохо с ориентацией на христи-

371

анские ценности»^[371].

Итак, противостояние политических и правовых взглядов идеологов Раскола отразилось на дальнейшем развитии государства и права России, прежде всего, в изменении отношений светской и духовной властей. В этом можно выделить как минимум два положительных момента: во-первых, цер­ковь была отстранена от государственного управления, перестала препят­ствовать развитию абсолютизма, утратила статус самого крупного землевла­дельца в стране и все внимание стала уделять своим основным обязанностям - религиозным; во-вторых, светское право (и материальное, и процессуаль­ное) окончательно вытеснило каноническое, что способствовало гармониза­ции правовой системы России (в самом деле, было что-то противоестествен­ное в том, что в стране параллельно действовали два основных нормативно­правовых акта: например Стоглав 1551 г. - источник канонического права, - имел большую юридическую силу, чем Судебник 1550 г.; успех Стоглава че­рез сто лет неудачно пытался повторить Никон со своей Кормчей). Отрица­тельные стороны противостояния «государство - церковь» в Расколе выде­лить сложно, так как официальная церковь физически не страдала от гонений и притеснений в монархической России, как старообрядцы. Напротив, «оби­да» церкви на государство (за ликвидацию патриаршества, учреждение Си­нода, призыв священнослужителей в армию и т. д.) давала ей внутреннюю сплоченность против общего «врага», которая усилилась в годы советской власти. В настоящее время, когда государство не является враждебным церк­ви (то есть общий «враг» исчез), наметился раскол внутри официальной церкви на согласных и несогласных с политикой патриарха: стоит ли так плотно общаться с представителями светской власти, руководителями иных конфессий, демократизировать внутрицерковную жизнь и т. п. Подобный тип

раскола следует назвать «дисциплинарно-психологическим»^[372], и он может привести к серьезным последствиям, в частности возникновению целого движения «неостарообрядчества».

При исследовании второго обозначенного нами аспекта роли противо­стояния политических и правовых взглядов идеологов Раскола в последую­щем развитии государства и права России, можно согласиться с мнением Глинчиковой по поводу того, что на старообрядцах государство отрабатыва­ло методы борьбы с инакомыслящими^[373].

Влияние Раскола на развитие государства и права России было особо ощутимо до переломного 1917 года. Государство, выйдя победителем из Рас­кола, оказывало мощное давление на два проигравших лагеря: официальную церковь лишили ряда привилегий и практически всех административных и судебных функций, окончательно отстранив её от участия в государственном управлении; на старообрядцев сначала обрушили волну гонений, а затем в целях борьбы с ними разработали целый ряд норм налогового, уголовного, гражданского, административного права. Новый раскол в российском обще­стве - революция 1917 г., - перекрыл остроту Раскола середины XVII в. Од­нако отголоски последнего мы можем наблюдать в настоящее время, которые проявляются в особенностях взаимоотношений государства и церкви, специ­фики отношения власти к лицам, не разделяющим официальных политиче­ских и правовых взглядов, а также в до сих пор существующей «обиде» ста­рообрядцев на официальную церковь и государство.