§ 3. Характеристика религиозных объединений, относимых к особенно вредным и изуверным сектам

Таким образом, вредное влияние иудействующих на православное население, по мысли дореволюционных миссионерских деятелей, было очень велико «уже по одному их отрицанию Троичного Бога, Христа как Сына Божья и Спасителя мира». С их точки зрения, секта иудействующих «есть не только возвращение от призвавшего нас Христа - к букве и игу Ветхого Завета, но и к жидовству с его интернациональным характером, с его космополитическими идеями, убивающими любовь к родному отечеству, вытравливающими с корнем священное чувство патриотизма». Поэтому рассматриваемая секта «при мирном, по-видимому, характере ее (курсив наш - И.А.), при отсутствии в ней духа прозелитизма», называлась (в связи с одним лишь своим существованием среди православного русского народа) «сектой вредной не только в церковном, но и государственном отношениях» .

Здесь мы сталкиваемся с концепцией, согласно которой последователи разнообразных сект, толков и др., оппозиционных господствующей церкви,

автоматически расценивались как вредоносные по отношению к «православному» обществу и государству. Например, в отчете обер-прокурора Синода за 1905 - 1907 гг. провозглашалось: «Святая Русь не знала сектантства. Цельная верующая душа русского человека настолько сроднилась с православием, настолько прониклась евангельскими заветами, что русскому человеку казалось немыслимым изменить хотя бы малую крупицу из сокровищ истинной веры... Вот почему на Руси не могло возникнуть сектантство; оно есть явление, заносное извне... Сектантство есть продукт культуры западноевропейской, мост к неверию. И в этом отношении оно враждебно не только православию, но и подлинной природе русского человека» . А.И. Клибанов

именует подобного рода утверждения основной «формулой» миссионерской литературы конца XIX - начала XX вв., посвященной сектантам, т.

258

верства и разврат .

Такого рода суждения можно было бы распространить и на иконоборцев, если допустить существование самостоятельного религиозного объединения с подобным названием на территории Российской империи. Как уже говорилось, иконоборчество, отвергавшее почитание икон и приравнивавшее его к идолопоклонству, возникло еще в Византии. Если же говорить об истории России, то вот какие сведения можно найти, например, в работе Н. Вара- динова «История Министерства внутренних дел». В начале XIX в. в Болхов- ском уезде Орловской губернии «открылась секта иконоборцев (как ее тогда называли) из 32 человек; они отвергали Христианскую веру и все догматы ее, постов не соблюдали, на исповедь не ходили, иконам не поклонялись, называя их кумирами, крестного знамения на себя не клали, объявляя его антихристовым начертанием, браки содержали (совершали? - И.А.) по ветхому завету, Православных Священников и церковных треб не признавали; из них ^{[253] [254]}

11 обратились в Православие при убеждении духовенства; а остальные 21 остались непреклонны; их велено, при дальнейшем упорстве, сослать на Молочные Воды» .

Упоминание об иконоборцах можно встретить еще в работе Дмитрия Ростовского (речь идет о так называемом Розыске о раскольнической брын- ской вере, созданном в начале XVIII столетия) и в некоторых других источниках, относящихся к XVIII в. Однако П.И. Мельников полагал, что речь, вероятнее всего, идет о некоторых толках старообрядчества либо о предшественниках молокан и духоборов. В частности, он отмечал, что «все отделы поповщины и беспоповщины, не принимают икон живописных и нового письма, но старым, а некоторые толки даже и новым, но иконописным, поклоняются. Правда, бывали отдельные случаи, не имеющие, впрочем, ничего общего с духом секты, что так называемые староверы, в пылу фанатизма, совершали иконоборные ругательства над новыми живописными иконами, но

их на этом основании еще нельзя назвать иконоборцами, так как они покло-

260

няются своим старым иконам» .

Духоборы и молокане, отвергающие всякую внешность, всякий обряд, «отвергают иконы, как старые, так и новые, как живописные, так и иконописные, но их все-таки нельзя назвать только иконоборцами, ибо сущность их верований состоит... отвержении таинств, церковного устройства и всяких обрядов внешнего богопочитания» и т. д. В этой связи под сомнение ставилось существование в России секты иконоборцев как некоего самостоятельного религиозного объединения, а также высказывалось недоумение по поводу того, что имел в виду законодатель, называя в числе последователей особенно вредных ересей иконоборцев (отдельно от духоборов и молокан)^{[255] [256] [257]}.

Рассматривая собственно секты молокан и духоборов, следует остановиться на ряде моментов, которые являются не вполне однозначными. В частности, источники, отражающие позицию миссионеров господствовавшей церкви, сообщают, что секта молокан, не выступая «открыто и решительно с политическими противоправительственными воззрениями», заключала в своем вероучении такие положения, которые должны были «воспитывать в последователях ее не сочувственное отношение к строю и порядкам русской гражданской жизни, а равно и к правительственной власти». Утверждалось следующее: не почитая царя за помазанника Божия и уча о всеобщем равенстве всех людей, молокане «в принципе отрицают и повиновение царю и властям, от него установленным, учат, что в нравственной жизни человек должен быть свободен от всяких человеческих принуждений и законов». В качестве примеров такого отрицания приводились сведения о том, что молокане «восставали» против военной службы и оправдывали «измену на войне», не признавали присяги и «иногда» отказывались от уплаты податей. На основании этого предполагалось, что «только страх и боязнь неизбежного наказания

262

удерживают этих сектантов от открытого противления законам» .

Советский исследователь А.И. Клибанов полагал, что применительно к раннему молоканству мы сталкиваемся с религиозной теорией пассивных способов сопротивления (с учетом оговорок о «благодетельности» мирских властей) «крепостническому государству и крепостникам, опробованным крестьянством в долговременном опыте классовой борьбы»^{[258] [259]}.

Например, один из идеологов возникшего в середине XIX в. течения прыгунов М. Рудометкин^{[261] [262], создавший проект «царствия божия» на земле и про-}

266

клинавший «русского, кровьми пьяного царя» , предписывал своим после

дователям не платить государственные налоги и подати, не идти на военную службу, не повиноваться административным и судебным властям^{[263] [264]. Между тем, такого рода идеология уже к началу 70-х годов XIX столетия претерпела существенные изменения. По замечанию вышеупомянутого А.И. Клибанова, ближайшие преемники Рудометкина расценивали Александра II не как «кровьми пьяного», а как «благословенного» царя (так, при посещении императором Тифлиса в 1871 г. прыгуны готовились преподнести ему приветственные стихи соответствующего содержания)[265] [266] [267] [268] [269].}

Похожие характеристики, в частности, касающиеся присяги и военной службы , распространялись и на секту духоборов (В.М. Скворцов даже писал о «молоканодухборческой секте») . Здесь мы можем вспомнить приво

дившееся ранее предписание Устава о предупреждении и пресечении преступлений о неосвобождении духоборов от каких-либо государственных обязанностей («не принуждая их токмо к совершению присяги»), а также положения Устава уголовного судопроизводства, касающиеся освобождения от

272

присяги лиц, принадлежащих к сектам, не приемлющим присяги .

Также примечательно встречающееся в литературе отношение к сведениям, содержащимся в выше приведенном указе от 9 декабря 1816 г., согласно которым местные власти отзывались о духоборах «весьма выгодным образом» со стороны их поведения (хотя и приносили жалобу на отпадения их от православной церкви) . Т.И. Буткевич признает данное мнение Александра

I о духоборах как о добропорядочных людях ошибочным и связывает его, в частности, с тем, что они никогда и ни с чем не обращались к гражданским властям; подати уплачивали «безнедоимочно», а в правительственных судебных учреждениях не имели никаких тяжб. Утверждается, что различные пороки и преступления были совершаемы духоборами не в меньшем количестве, чем и другими лицами, «только они были тщательно скрываемы от правительственных агентов». В подтверждение своих слов указанный автор ссылается на точку зрения херсонского военного губернатора Ланжерона, который кроме представителей Синода был единственным из «правительственных лиц», кто, по мнению Т.И. Буткевича, понимал вредность духоборческой секты. Ланжерон доносил Александру I, что духоборческая секта - «самая опасная для христианской религии и вообще для народной нравственности», так как ее последователи не раскольники, придерживающиеся христианских правил, но «люди, не имеющие никакой религии, не имеющие ни церкви, ни священников и не приемлющие таинств, что скрытно они ведут развратную жизнь, совершают тяжкие преступления , передерживают у себя беглых

275

крестьян, дезертиров и каторжников» .

В довершение этого приводятся свидетельства одного иностранного писателя, «нарочито приезжавшего» на Молочные Воды для изучения жизни и нравов духоборов^{[270] [271] [272]}, об убийствах и пытках, санкционированных руководством духоборческой секты в период ее существования в данной местности. «Для исполнения смертных приговоров был избран остров при впадении реки Молочной в лиман Азовского моря. Достаточно было самого легкого подозрения, малейшего признака мнимого отступничества или измены, чтоб

подвергнуться самой жестокой пытке. В течение двух лет почти 400 человек исчезло навсегда, не оставив по себе никаких следов» .

О. Новицкий полагал, что если не верить слухам (курсив наш - И.А.) о числе убитых духоборами, то нельзя отвергать результат деятельности следственной комиссии, назначенной правительством и действовавшей с 1835 по 1839 гг. Этот автор указывает, что «при всем их (духоборов - И.А.) упорстве и умении скрывать тайные злодеяния» следствие обнаружило 21 убийство. «Оказались люди, погребенные заживо, трупы обезглавленные и изуродованные. Воды молочные не раз выбрасывали кости убитых и утопленных...». Впрочем, О. Новицкий сожалел, что расследование было осуществлено слишком поздно (могло ли это сказаться на достоверности полученных данных?) , а документы, относящиеся к этому делу, на момент написания им

книги не были еще изданы в свет .

Так или иначе, в период правления Николая I с 1841 по 1845 гг. было осуществлено переселение духоборов из Молочных Вод в Закавказье^{[273] [274] [275] [276] [277]. В прежнем месте жительства осталось около тысячи человек, которые предпочли отказу от накопленного имущества отказ от духоборческого учения и присоединение к господствовавшей церкви . В дальнейшем духоборы, переселенные в Закавказье, были признаны местной администрацией надежнейшим для окраин Российской империи колонизационным элементом и характеризовались как «трудовой муравейник», как образцовое по поведению сообщество. Опять же можно столкнуться со стремлением доказать ошибочность данных характеристик и объяснить их тем, что «в течение 50-летнего периода жизни в Закавказье не оказывается ни в одном учреждении и пяти дел о преступлениях духобор, не поступало ни к кому от тихого населения ни одной жалобы...»[278]. С другой стороны, сами духоборы указывали на свою лояльность по отношению к русскому правительству вплоть до событий, относящихся к 1887 - 1895 гг., в том числе связанных с отказом от воинской службы, которые будут более подробно рассмотрены в следующей главе в контексте сопутствующих обстоятельств[279].}

Еще более «изуверные» деяния приписывались секте хлыстов или хри- стововеров (выше мы уже говорили о различных версиях происхождения названия данной секты). В литературе, касающейся рассматриваемых вопросов, можно встретить небезынтересное суждение о том, что используемая законодателем в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (ст. 212 в издании 1845 г.) формулировка «с противонравственными гнусными действиями» есть «неуклюжая попытка подвести законодательную базу под преследования хлыстов, обвинения которых в ритуальных убийствах оказались несостоятельными. Теперь основанием для их преследования становились внешние проявления культа - свальный грех во время радений и внебрачное со-

284

жительство» .

Таким образом, хлыстам инкриминировались такие деяния, как «свальный грех» (беспорядочное половое сближение), а также различные изуверства, например, при выборе так называемой «богородицы». Например, в работе одного из дореволюционных исследователей данного вопроса, В. Андерсона, говорится о таких деяниях, как отрезание левой груди женщины, провозглашавшейся «богородицей», и использование ее для причастия, убийство рождавшегося ею ребенка, использование его крови и плоти опять же для причастия и др. При этом сам автор относился к подобным обвинениям скептически, полагая, что подобный «анекдот» принадлежит к числу «несомненнейших инсинуаций» .

Следует согласиться с тем мнением, что такого рода обвинения схожи с приписывавшимися евреям ритуальными убийствами в целях получения крови христианина^{[280] [281] [282] [283]. В качестве примера здесь можно привести дело Андрея Ющинского, которое известно также как «дело Бейлиса» (1913 г.) . Анало}

гичные «изуверные» деяния приписывались также и старообрядцам еще в XVII - XVIII вв. Так, в одном из сочинений митрополита Сибирского и Тобольского Игнатия 1692 г. приводится рассказ о некоем «расколоучителе», жившем в лесах неподалеку от Вологды: «...к пустыннику приходят два человека и сообщают, что одна из живущих здесь девиц родила младенца мужского пола... Через некоторое время учителю приносят еще бьющееся младенческое сердце; он разрезает его ножом на четыре части и приказывает, высушив в печи, истолочь их в муку. После того как сердце высушено и истолчено, пустынник собственноручно заворачивает эту муку в бумажки и дает ее своим послушникам, которые должны проповедовать по «городам и весям и деревням» отказ от церковной обрядности и двуперстное крестное знамение», при этом подсыпая указанную «муку» в питье и т. д. Как указывается в соответствующей литературе, данный мотив не раз использовался церковными и светскими властями в борьбе с «раскольниками», однако весомых подтверждений справедливости вышеприведенных обвинений не находи-

289

лось

Целесообразно сказать, что подобные обвинения в отношении хлыстов были довольно распространены и в литературе конца XIX - начала XX вв. К примеру, Т.И. Буткевич утверждал, что «в прежнее время» хлысты причащались грудью живой девицы и телом заколотого младенца, и допускал, что в настоящее время этого обычая не существует. Радения же хлыстов, по его сведениям, сопровождались «свальным грехом» (при котором во внимание не принимались ни возраст, ни родство)^{[284] [285] [286] [287]. Близкими по смыслу являются и высказывания В.М. Скворцова, писавшего, что у хлыстов нередко бывают случаи убийства новорожденных младенцев, а радения соединены с «гнус-}

291

ными» деяниями .

Аналогичные сведения можно встретить и в современной литературе, посвященной рассматриваемым вопросам. В частности, в качестве иллюстрации «явно безнравственных» действий как признака изуверных учений по дореволюционному законодательству приводятся свальный грех на радениях, половой разврат, непризнание брака, причащения кровью умерщвленных младенцев (без указания конкретных сект)^{[288] [289] [290] [291]. В других источниках говорится, что наиболее радикальные течения в хлыстовстве учили о необходимости умерщвления плоти через самоистязания . Средствами этого служили, в частности, радения, «нередко завершавшиеся «свальным грехом» без разбора возраста, родственных отношений и пола . Кроме того, они... вменили в обязанность каждому хлысту иметь вместо законного супруга духовного. Плотское сожительство с ним не считалось блудом, тогда как брак христианский считался грехом» .}

Весьма определенно по поводу источника этих сведений высказывался А.И. Клибанов, который отмечал, что в «изображении дореволюционной миссионерско-церковной литературы религиозный культ христововеров едва ли не целиком сводился к половым оргиям как неизменным спутникам их радений, а также к ритуальным убийствам младенцев, якобы прижитых в результате оргий^[292]. Эти обвинения христововеров, рассчитанные на нездоровый интерес и дешевый успех, возбуждение против них общественного мнения, навлечение на них возмездия государственных властей, проникли в некоторые произведения дореволюционной художественной литературы (Мережковский, Андрей Белый)». Признания в совершении указанных деяний (половой разврат, ритуальные убийства и т. д.), сделанные несколькими хлыстами (христововерами) во время следствия, подготовлявшего процесс 1745 г., были добыты под воздействием пыток и позднее отвергнуты самими «признавшимися». Между тем именно эти «признания» послужили «исходным материалом для последующих провокационных обвинений, выдвигав-

298

тттихся против христововеров» .

Обоснованным представляется суждение последнего автора о том, что нельзя исключать тех или иных отдельных случаев половой распущенности ^{[293] [294]}

среди хлыстов. А.И. Клибанов указывал, что если говорить не об исключениях, а о правиле, то для христововеров «было характерно требование полового воздержания, которому они более или менее верно следовали... «Духовная радость» - особое состояние, в которое приводили себя христововеры, переживалась и дорожилась ими как наивысшая степень блаженства, как пламенное прикосновение запредельного мира. Эффект духовного опьянения достигался христововерами с помощью системы психо-физических приемов, в которой большую роль отводили «томлению плоти» длительным, продолжавшимся иногда несколько дней пощением. Изнуренный постом и сосредоточенной бессловесной молитвой человек приходил на проводившееся в обстановке глубокой тайны собрание. Как бы готовясь к священной жертве, он облачался в белое одеяние. Наступала разрядка. Под ритмичное пение сидящих на лавках христововеров, сопровождаемое отхлопыванием тактов по колену, то один, то другой верующий выходил на «радельный круг» и пускался в пляс. Но именно потому, что эффект «духовной радости» требовал поглощения нервных и физических сил человека, он бы не был осуществим при оттоке этих сил в другие каналы». Т. е. предполагается, что версия о половых оргиях христововеров противоречит психо-физической природе их культа .

В определенной мере данная точка зрения подтверждается и мнением Правительствующего Сената (решение № 34 1895 г.)^{[295] [296]}, который отмечал, в частности, следующее: «и в обвинительном акте указано, что о существовании в среде хлыстов Тарусских свального греха следствием не добыто фактических данных». Также по поводу отнесения к признакам соответствующего преступления учения об умерщвлении плоти посредством устройства и участия в собраниях или радениях («сопровождающихся пением сектантских песен, кружением до одурения и пророчеством, что всегда влекло за собою расстройство физической и умственной организации») Сенат указал, что «проповедь аскетизма не может считаться проповедью безнравственных действий». При этом Сенат «ядовито» (по выражению А.М. Бобрищева- Пушкина) отметил, что сведения, согласно которым рассматриваемая ересь влекла за собой физическое и умственное расстройство организма, находились в противоречии с тем, что из 20 подсудимых трое были старше 70 лет, четверо - старше 60 лет, а общий средний возраст подсудимых был 55 лет^{[297] [298].}

Интерес представляет реакция на данное решение третьего миссионерского противораскольнического и противосектантского съезда, который постановил обратиться к Обер-прокурору Синода «с почтительным ходатайством» о том, чтобы кассационное решение Правительствующего Сената «было разъяснено, кем следует, в том смысле, что при каждом отдельном судебном процессе, признаком гнусности (имеется в виду норма Уложения 1845 г. о приверженцах ересей, соединенных с противонравственными, гнусными действиями и т. д. - И.А.)... считать всякого вида уклонение последователей хлыстовщины от целомудрия и безнравственность, в известном деле установленные, не требуя всякий раз особых в тесном смысле гнусных видов разврата (свального греха)». Соответственно, радения хлыстов, «в безобразных их формах происходящие» (т. е. в любых формах, даже не сопряженных с приписываемым им свальным грехом), предлагалось считать за проявление «гнусности», что повлекло бы ответственность членов этой секты по ст. 203 Уложения (ст. 212 в издании 1845 г.) .

Таким образом, обобщенно, отмечается характерная (по крайней мере, первоначально) для секты хлыстов (христововеров) проповедь безбрачия, целомудрия^[299]. Вместе с тем, есть также упоминания о «духовных супругах» хлыстов, с которыми согласно их вероучению допускались половые отношения. Т. е. речь шла об оправдании внебрачных отношений, а также об отмечавшемся стремлении не иметь детей^[300]. Конечно, при оценке такого рода фактов необходимо также учитывать различия во взглядах на брачносемейные отношения, которые существуют между современным обществом и дореволюционным российским обществом второй половины XIX - начала XX вв. В то же время, обвинения всех последователей христововерия в таких деяниях, как свальный грех, убийства младенцев, употребление человеческой плоти и крови в качестве причастия и др., выглядят довольно сомнительно. В этой связи воззрения определенных кругов (в том числе, миссионерских^[301]) о необходимости установления ответственности за саму принадлежность к этой секте, т. е. о причислении указанной «ереси» (в целом) к числу «соединенных с свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, или же с противонравственными гнусными действиями», представляются противоречащими фактам.

Подробное рассмотрение вопросов, связанных с сектой хлыстов, непосредственно не упоминаемой в перечне особенно вредных (но названной одной из вреднейших по классификации 1842 г.), актуально еще и потому, что изуверная секта скопцов, как считается, выделилась во второй половине XVIII в. из этого религиозного объединения. Исходя из вышеизложенного, мы не будем детально рассматривать указания о тождественности хлыстовского и скопческого причастия, т. е. обвинения скопцов в ритуальном каннибализме (в силу специфики секты скопцов свальный грех им не приписывался). Например, в ходе судебного рассмотрения в Москве в 1871 г. так называемого дела Кудриных (первый публичный процесс над скопцами^[302]) прокурор К.Н. Жуков в своей речи со ссылкой на экспертов утверждал, что такое причастие «совершалось принятием тела и крови живого человека, а материалом к сему служили у хлыстов христосики, а у скопцов совершаемое ими обрезание и уродование членов человеческого тела»^{[303] [304].}

В рамках указанного процесса сущность учения скопцов с точки зрения экспертов характеризовалась как состоящая в искажении христианского учения об искуплении и в отрицании основанной Иисусом Христом церкви, хотя наружно они принимали таинства и обряды церкви. Христом Искупителем они признавали основателя своей ереси Селиванова, совершившего «будто бы искупление чрез оскопление». При этом Селиванова скопцы отождествляли с императором Петром III, торжественного пришествия которого и воцарения они постоянно ожидали (на этом основании предполагалось, что скопцы притворно признают законность существующих властей) .

Н.И. Надеждин, автор работы «Исследование о скопческой ереси»^{[305] [306], которая фигурировала в рамках процесса Кудриных, полагал, что в отношении правительственном самая верная и полная характеристика скопцов содержится в указе Александра I, объявившем их «врагами человечества, развратителями нравственности, нарушителями законов Божьих и гражданских». «Они суть точно враги человечества: ибо оскорбляют человеческую природу изуродованием, следствия которого простираются не на одно тело, но и на душу. Разрушением брака, главного семейного союза, оскопление подрывает первые основания общественной нравственности; и тем более, что чрез производимую им телесную неспособность, разврат сладострастия не укрощается, но напротив, свирепеет и ожесточается до зверской дикости. Невозвратное же погашение всех естественных чувств и стремлений, следующее за оскоплением, соединенное с духом Секты, поставляет Сектаторов в непримиримо-враждебные отношения к существующим условиям общественного союза и гражданского порядка: что сопровождается беспрерывными нарушениями законов, неприметными только потому, что они совершаются в тайне» .}

Можно сказать, что оскопление составляло главную черту в учении и жизни скопцов^[307], оно называлось главным противонравственным элементом в скопчестве «как действие противообщественное и противонравственное». Главным же противонравственным обрядом считалось радение . Представляется, что здесь прослеживается определенное сходство с позицией, согласно которой, как отмечалось выше, радения хлыстов (не связанные со свальным грехом) следовало относить к «противонравственным гнусным действиям». Так, на вопросы защиты о безнравственном характере радений скопцов один из экспертов (профессор Н.И. Субботин) заявил, что «он радения считает безнравственными не в том тесном, исключительном смысле, в каком эксперт признает хлыстовские радения (свальный грех), но безнравственными на основании общего понятия о христианской нравственности, как такие действия, которыми возмущается нравственное чувство христианина... радения - как богослужебные действия должны считаться возмутительными и без-

313

нравственными» .

Сказанное в какой-то мере дополняется мнением председательствующего на данном суде П.А. Дейера, который, обращаясь к присяжным после завершения прений сторон, отметил, что понятие о противонравственных действиях не должно быть смешиваемо с понятием о безнравственных действиях, которым посвящен особый отдел в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных^{[308] [309] [310]}. Также было указано, что государство взяло на себя защиту нравственных основ учения христианской православной церкви, состоящих, помимо прочего, в том, что православная церковь верит в искупление и признает Иисуса Христа своим искупителем. Последователи же скопческой ереси, не отрицая существования Иисуса Христа и признавая в нем

человека святой жизни, считали своим искупителем Селиванова, которого они отождествляли с личностью императора Петра III, долженствующего устроить царство скопцов на земле. Исходя из того, что скопцы заменяли нравственные основы учения христианской православной церкви об искуплении своим учением об искуплении чрез отнятие или повреждение половых органов, само действие отнятия или повреждения половых органов, как противное основам учения христианской православной церкви, с точки зрения, изложенной П.А. Дейером, должно быть признаваемо противонравственным действием. Соответственно, последователи секты, соединенной с такими действиями, должны быть причислены к тем сектам, о которых говорится в ст. 203 Уложения о наказаниях (в издании 1866 г.) . В некотором смысле примечателен и тот факт, отмеченный защитой, что один из экспертов, привлеченных к рассмотрению дела Кудриных, «прямо сказал, что скопческая секта соединена с изуверством, а другой эксперт объяснил более уклончиво, что она только близка к сектам, соединенным с изуверством»^{[311] [312] [313]. В свою очередь, М.Ф. Громницкий, выступавший защитником Никиты Кудрина, доказывал, что оскопление является противоестественным деянием, «но в нем ни свирепого изуверства, ни безнравственности нет; оно - целомудрие, возведенное, под влиянием религиозного фанатизма, до последней, конечной его степени» . Для нас также интересен вопрос: относилось ли оскопление к}

свирепому изуверству или противонравственным действиям? В то же время, можно предположить, что в данном случае мы сталкиваемся со стремлением применить обе указанные характеристики в отношении секты скопцов.

Насколько известно, операция оскопления у первых скопцов состояла только в «отнятии семенных ядер или яичек, которые называются у них “удесными близнятами”». Это делалось посредством «отжигания» мошонки раскаленным железом и буквально соответствовало даваемому такой операции названию «огненного крещения». В дальнейшем утвердился обычай ис-

пользовать бритву, нож или другое острое орудие, которым отрезалась мошонка после предварительной крепкой перевязки ниткой (тоненькой веревочкой). Позднее для достижения «совершенного бесстрастия и полной чистоты», скопцы стали подвергать себя отнятию «самого ствола, называемого у них “ключом бездны”». Эта операция, орудием для совершения которой могли служить топор или долото, именовалась «полным крещением» или «наложением царской печати». По сведениям Н.И. Надеждина, второй вид оскопления начал распространяться в Петербурге не раньше 1816 года и с точки зрения так называемых «старых скопцов» («оставшихся при одном отнятии ядер»), являлся «преступным нововведением, получившим начало свое от скопцов Замосковных» .

В «Исследовании о скопческой ереси» говорилось, что признаки оско- пленности женщин встречались у них обычно «на грудях или в самих детородных частях. Первые иногда отрезываются начисто; иногда вырезываются, выжигаются, или вытравливаются на них только сосцы; а иногда все ограничивается вырезкою подгрудных железок, в особенности из-под левой груди. У детородных частей отрезываются клитор, малые губы, а иногда и часть больших губ... Действительно оскопление женщин может быть произведено только вырезкою “яичников”: а эта операция, по крайней трудности исполнения, признается в современной Медицине (речь идет о первой половине XIX в. - И.А.) если не совсем невозможною, то весьма сомнительною» . Оскопление женщин, по уверениям «старых скопцов», также принадлежало к нововведениям, начавшим распространяться в Петербурге в 1816 г. (как и вторичное «полное» оскопление мужчин будто бы вопреки воле основателя секты Селиванова)^{[314] [315] [316]}.

Актуальность рассмотрения способов оскопления объясняется тем, что «первым по своей важности доказательством» принадлежности кого-либо к скопчеству считалось его оскопление. В частности, в ходе процесса Кудриных поднимался вопрос о том: могут ли полоски, надрезы и рубцы в области грудей считаться признаком оскопления женщин^[317]. Также, по сообщениям Н.И. Надеждина, из донесений местных властей стало известно о существовании особого рода скопцов, называемых «перевертышами». Указывалось, что они «не лишают себя никаких частей тела; но, вероятно еще с детства, перекручивают себе «семенные канатики» или «семенники», к коим привешены ядра, и тем разрывают всякую органическую связь между ними и остальным телом, что препятствует приготовлению в них семени, и оттого, по своим последствиям, вполне соответствует оскоплению». Кроме того, называется новая секта, основанная крестьянином Куткиным, дававшая «сильный повод к подозрению», что в ней употреблялось оскопление посредством «прорезывания или прокалывания «семенных канатиков», следствия которого должны быть те же, как и от перекручивания». Впрочем, это подозрение, «распространенное между туземцами в виде несомненной уверенности», не подтвердилось местным врачебным осмотром. Но некие опытные и сведущие медики, о которых упоминает вышеназванный автор, полагали, что если такая операция (несмотря на чрезвычайную сложность в исполнении) будет удачно совершена, то узнать о ней, как и об операции перекручивания, наружным свидетельствованием не будет возможности^{[318] [319].}

Здесь следует учитывать то обстоятельство, что согласно мнению Сената одна принадлежность к скопческому учению без его распространения, без совращения в него других и без оскопления себя или других (курсив наш - И.А.) являлась ненаказуемой . Так, в некоторых источниках сообщается о существовании так называемого новоскопчества или духовного скопчества, приверженцы которого, «по-видимому», отрицали фактическое оскопление (по другим сведениям, оскопление предписывалось совершать на склоне лет, чтобы не подвергаться преследованию за принадлежность к изуверной секте)^{[320] [321].}

Обсуждая применение государством разнообразных мер в отношении последователей скопческого учения, следует согласиться с В. Кельсиевым в том, что «самое страшное обвинение, какое можно взвести на скопцов» - это оскопление детей и насильственное оскопление взрослых. Вместе с тем, этот автор задавался вопросом: являлись ли подобные случаи результатом «изу- верного рвения» отдельных лиц или представляли собой общее правило всей секты. В качестве аргументов в пользу первого из изложенных вариантов он приводил соображения некоторых «раскольников», утверждавших, что им было бы оскорбительно, если бы с ними молился человек, приставший к ним из страха или из рабства. Соответственно, с точки зрения скопцов «едва ли следует скопить маловерного или колеблющегося; невероятно предположить, чтобы не было у них какого-нибудь искуса перед окончательным вступлением в Секту, и как бы могли прочно и тесно держаться их корабли, если б в них набирали всех встречных и поперечных?» .

Признавая, что нападение на кого-нибудь, посягательство на чужую личность, насилия всякого рода должны быть предотвращаемы и преследуемы государством, В. Кельсиев высказывал довольно дискуссионное мнение, согласно которому скопцам (как и последователям всех религиозных объединений вообще) следует дать безусловную свободу делать над собой (курсив наш - И.А.) «решительно все что угодно». С этой точки зрения скопцов, а также последователей учений, предполагавших «самоистребление», нельзя остановить ничем, «кроме объявления полной свободы каждому резаться и топиться сколько угодно. Безусловное позволенье на самоубийство - неизбежно убьет изуверие. Только преследования и тайна дают возможность существовать» такого рода сектам. Предполагалось, что свобода вероисповедания, соединенная (для «уничтоженья зла» следовало использовать проповеди, слушание которых не должно было быть обязательным) с предоставлением иных прав и свобод, если не истребит подобные явления, то, во всяком случае, значительно их ослабит^[322].

Иллюстрацией необходимости взвешенного подхода в данном случае может служить ряд неоднозначных действий государственной власти, имев- тттих место в середине XIX столетия, рассказ о которых, в общем-то, не нуждается в пояснениях. Имеется в виду своеобразный обряд, состоявший в том, чтобы поводить по соответствующим селениям оскопившихся лиц в женской одежде и «дурацкой шапке». Описание такого рода процессии и производимого ей впечатления можно почерпнуть из донесения орловского губернатора 1850 г. «Крестьянки в одной из деревень пели при этом свадебные песни, с язвительным применением их к скопцам, а дети, с криком и свистом забегали вперед скопцов, бросая в них грязью и всячески издеваясь над ними. Между тем родственники одного скопца в то время, как проводили его мимо двора их, плакали от стыда; а дед другого скопца, выйдя из толпы народной, горько укорял внука, что он нанес такое посрамление всему своему семейству и роду, причем прибавил еще, что он, чрез оскопление себя, продал душу свое чорту. То же чувство негодования выражали и другие пожилые крестьяне, говоря, что скопцы своим отвратительным преступлением обесчестили все их общество, и притом присовокупляли, что они заслуживали бы гораздо строжайшего за то взыскания, что правительство слишком еще к ним милостиво и что если бы этих безумцев поручили им, то они распорядились бы с ними иначе». Сами же скопцы остались равнодушными и «нераскаянными и заявляли, что терпят ради спасения души», впрочем, по замечанию губернатора «мера эта предполагалась не для них, а для народа» (чтобы возбудить «презрение и омерзение» к скопчеству). Приводятся и другие описания последствий этих мер. Так, в 1851 г. по предписанию нижегородского губернатора подсудимый скопец был одет в «бабий сарафан» и показан народу на базаре. «Но на многолюдном базаре не было смеха: смущенная толпа, вследствие распространившейся молвы о казни, ожидала появления палача и виселицы. Кончилось дело тем, что все, и раскольники, и нераскольники, смотрели на скопца, как на мученика, старухи плакали, а когда скопца повезли обратно в уездный город, то народное к нему участие выразилось в необыкно-

327

венно щедром подаянии ему калачами и деньгами» .

Завершая рассмотрение основных характеристик, относящихся к собственно сектантам, нужно уделить внимание некоторым толкам и согласиям раскольников в более узком смысле этого слова. Не останавливаясь подробно на воззрениях, в соответствии с которыми наиболее вредным и опасным для господствовавшей церкви называлось австрийское поповщинское согласие , перейдем к вопросам, связанным с так называемой беспоповщиной.

Из беспоповщинских толков наиболее вредными для господствовавшей церкви и государства считались федосеевцы, филипповцы, а также толк странников (бегунов). Как уже говорилось, учение федосеевщины (как и других беспоповщинских толков и согласий) было связано с учением об антихристе, который «от лет Никона царствует в русском государстве, уничтожил семь таинств церкви, и восседает ныне в наших храмах, где православные ему и поклоняются. Священнослужители господствующей церкви суть слуги антихриста, равно как и все правительственные лица». На этой концепции и появилось правило не молиться за царя (к примеру, по мнению федосеевцев, просить в молитве преуспеяния царю, значило бы то же, что желать успеха антихристу). В то же время федосеевцы подчинялись государственной власти и ее установлениям, что, впрочем, рассматривалось некоторыми исследова- ^{[323] [324]}

телями как действие, вынужденное необходимостью. Вторым упоминавшимся выше признаком вредности федосеевщины было отрицание законного (церковного) брака (см. выше). Строгие беспоповщинские толки запрещали брак, руководствуясь выражением «женатый - разженись, неженатый не женись», однако это правило принималось в разных направлениях беспоповщины различно («от Поморян, живущих по любви, до Федосеевцев, светских монахов» ). Последствием этого в жизни раскольников последнего толка

якобы являлся разврат (внебрачное сожительство), сопровождающийся истреблением плода и детоубийством. Исходя из этого, заключалось, что у федосеевцев подорваны основы семейной и общественной жизни^{[325] [326]}.

Аналогичная характеристика (учение об антихристе, отрицание брака) давалась и отличавшемуся несколько более строгими обрядами толку фи- липповцев, которому изначально был присущ ярко выраженный деструктивный элемент, связанный с учением о роли самоубийства в качестве средства соблюсти веру^[327]. Здесь мы должны учитывать также изложенные ранее сведения об изменениях, которые претерпели рассматриваемые религиозные объединения в процессе своего существования: отказ от самосожжений и безбрачия у филипповцев, появление молений за царя и выделение «новожё- нов» (признававших брак) у федосеевцев.

Самоубийство или самоистребление (в виде самоуморения, самозаклания, самоутопления или самосожжения) встречалось не только у филиппов- цев, но и в иных раскольничьих толках и согласиях. Самым распространенным способом самоистребления было самосожжение, случаи которого имели место не только в конце XVII в., XVIII в., но и XIX в. Из других видов самоистребления было более распространено самоуморение. В частности, случай такого рода самоистребления имел место в 1897 г. и был вызван объявлением

всеобщей народной переписи. Так называемые «Тираспольские изуверы» заживо погребли себя в Днестровских плавнях Тираспольского уезда, Херсонской губернии (всего было погребено заживо 25 человек: 6 монашествующих и 19 мирян) . На вопрос о том, к какому старообрядческому согласию или

толку принадлежали эти лица, не было дано однозначного ответа. С одной стороны, весьма часто встречается указание, что они являлись поповцами, последователями австрийского священства. С другой стороны, было высказано мнение, что «главная руководительница означенного проявления изуверства» Виталия (Вера Мокеева) рассорилась с представителями поповщины и перешла в беспоповство бегунского (страннического) толка. В частности, отмечалась ее проповедь о том, что священство иссякло и каждый сам себе церковь, а также отказ от всякого общения с другими старообрядцами. Виталия и ее последователи в последние годы, предшествовавшие изложенным событиям, не брали паспортов, кроме того она некоторое время не брала денег, видя в них «печать антихриста» и др. В итоге комиссия, созданная в процессе деятельности 3-его всероссийского миссионерского съезда в Казани в 1897 г., «рассмотрев и тщательно изучив» полученные данные, также не смогла придти к окончательному «решительному» заключению по этому во-

333

просу .

Вышеназванные странники (бегуны), утверждавшие, что антихрист царствует в лице российских государей, начиная с Петра I, довели учение об антихристе до крайних пределов. Они отвергали подчинение всякой власти, уклонялись от различных государственных и общественных повинностей. Например, странники, чтобы избежать власти антихриста, считали грехом записываться в ревизию, брать паспорты, отбывать воинскую повинность, удалялись от населенных мест и видели возможность спасения в постоянном странствовании. Также в составе толка странников возник особый разряд последователей, называемых странноприимцами, пристанодержателями или ^{[328] [329] «жиловыми странниками», которые жили на одном месте в соответствующих обществах и устраивали у себя «тайники» (на чердаках, в подвалах и др.), где и укрывались собственно бегуны. В этой связи следует сказать о якобы существовавших в среде странников так называемых «красносмертов», с религиозной целью прибегавших к убийству путем удушения своих заболевших или престарелых сочленов (в том числе, пристанодержателей), будто бы, для снискания последним мученического венца и спасения[330]. Утверждалось, что подобная смерть именовалась «красной» смертью, что и привело к образованию названия «красносмерты» (использовалось также название «душители»)[331].}

Степень объективности сведений о существовании практики удушения заболевших и престарелых членов секты странников можно оценить, опираясь на практику известного русского адвоката В.А. Маклакова, который представлял интересы обвиняемых в подобном преступлении. Краткое содержание этого дела, касавшегося бегунов, живших на территории Владимирской губернии, излагается следующим образом. «... Между тем, из толка бегунов постепенно выделилась особая категория, которая получила название «жиловые бегуны». Они жили в миру, признавали и государство, и власть, и деньги, не признавали только существующей Церкви. Было замечено, что эти отпавшие от Церкви, состоятельные, безупречные люди. исчезали бесследно. Никто не видел, ни как они умирали, ни как их хоронили. Многие старики тяжело болели некоторое время; все селение или город ждали их смерти, но вдруг узнавали, со слов семьи, что больной поправился и «ушел в Иерусалим Богу молиться». Это было обычное объяснение, которому скоро перестали верить. Замечали и то, что такой уход «Богу молиться» обыкновенно совпадал с присутствием в их доме и таким же исчезновением незнакомых людей. Отсюда пошла легенда, неизвестно кем сочиненная, но которой в этих местах все верили, будто этих старых людей убивали; было придумано и объяснение: так как они своей жизнью в миру были грешны перед Богом, то они должны искупить эти грехи мученической смертью. Потому их единомышленники, с их согласия, их убивали. Этот ритуал и назывался «красной смертью». «Красная» была, вероятно, равнозначаща «прекрасной», «желанной» смерти. Потом уже это стали понимать буквальнее и прозаичнее и утверждать, будто их душили красной подушкой»^{[332] [333].}

Подзащитные В. А. Маклакова обвинялись в убийстве одного из «жи- ловых бегунов», труп которого был найден зарытым в лесу через несколько месяцев после исчезновения этого человека. По заключению уездного врача, который в силу отсутствия специалиста по судебной медицине делал вскрытие трупа, на нем не оказалось никаких внешних признаков насилия. Указывается, что врач констатировал «только увеличение сердца, его жировое перерождение. Но по каким-то кровяным точкам эксперт заключил, что он умер от удушения “красной подушкой”» .

Кроме того, В. А. Маклаков сообщает, что один из последователей учения бегунов объяснил ему соответствующие религиозные воззрения, лежавшие в основе исчезновения «жиловых бегунов» незадолго до смерти. По его словам «православные (т.е. бегуны - И.А.) не хотят допустить, чтобы те хорошие люди, которые помогают своим и которые ради этого жили в мире в грехе, в грехе бы и умерли. Потому перед смертью они их из домов уносят, чтобы они умерли среди не грешного людского, а Божьего мира, и чтобы руки нечестивых к ним не дотрагивались. Потому их перед смертью уносят в сад, огород или лес и там погребают, а нечестивцам говорят, что они “ушли Богу молиться”». Что касается действий представителей судебной власти, то в своей защитительной речи В. А. Маклаков, в частности, изложил от себя

сведения, рассказанные указанным лицом, и в итоге подсудимые были оп-

338

равданы .

Обобщая вышеизложенное, следует отметить ряд негативных явлений, сопровождавших производившиеся в XIX в., в том числе по указанию Министерства внутренних дел, исследования различных сект и старообрядческих согласий и толков и оказавших влияние на представления о деструктивном характере многих из них. Как указывал И.П. Липранди (при всем его отрицательном отношении к «расколу»), определенная часть доверенных лиц, действовавших по поручению Министерства внутренних дел, возбуждала дела, чтобы показать эффективность своей деятельности, а также могла руководствоваться корыстными мотивами . В этом случае «очень естественно родились доносчики, иногда и из среды самых раскольничьих толков, но все эти доносчики были люди большею частью отвергнутые самими общинами; а потому, по естественному чувству мщения или обольщенные значительными выгодами, обещанными им теми, на коих возлагались следствия, доносчики взводили преступления бездоказательные, никакими юридическими фактами не подкрепляемые; разыскивали среди раскольников беглых и если находили таковых, то вместо того чтоб поступать с передержателями таковых, на общем основании существующих об этом предмете законов, производили из сего дело религиозное и подвергали ответственности и новым мерам строгости всех, без различия, раскольников за преступление одного или немногих»^{[334] [335] [336]}. Таким образом, говоря о деструктивных религиозных объединениях, в рамках деятельности которых преступные деяния совершаются по убеждению и по требованию веры, необходимо, как мы убедились, отграничивать частные случаи, не имеющие ничего общего с вероисповеданием.

В качестве действительно деструктивных (возможно, только на определенных этапах развития) можно рассматривать такие религиозные объединения, как секта скопцов, толки филипповцев и странников, деструктивный характер деятельности которых проявлялся в совершении оскоплений, проповеди самоистребления, отказе от установленных государственных повинностей и распространении соответствующих учений. Вместе с тем, следует отграничивать достоверные факты о совершавшейся такими сектами (толками, согласиями) противоправной деятельности от сомнительных либо ложных сведений о ритуальном каннибализме применительно к скопческому учению, удушении престарелых, тяжелобольных бегунов.

В деятельности других религиозных объединений, называемых в Российской империи особенно вредными, вреднейшими (в частности, духоборов, молокан), могут усматриваться определенные проявления деструктивности, иногда присущие отдельным направлениям в этих религиозных течениях (например, выделение течения прыгунов в рамках молоканства). Однако дать утвердительный ответ о деструктивном характере таких сект или толков в целом весьма затруднительно. Помимо прочего, необходимо учитывать различия между теоретическими воззрениями, выраженными в том или ином учении, и практической деятельностью соответствующего религиозного объединения (например, положение о власти антихриста в Российском государстве и подчинение установлениям этого государства), а также обвинения отдельных руководителей различных сект в противоправных (репрессии в отношении последователей) или неблаговидных (пьянство, половая распущенность) действиях.