§ 6. «ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ» ЛЬВА ИОСИФОВИЧА ПЕТРАЖИЦКОГО

Если представители предыдущих течений позитивизма рас­сматривали право как результат рационального освоения мира человеком, то Лев Иосифович Петражицкий (1867-1931) риск­нул рассмотреть право как результат эмоционального пости­жения мира.

К моменту начала этого отважного предприятия Петражиц­кий уже снискал себе славу незаурядного ученого-правоведа.

Первоначально Л.И. Петражицкий учился на медицин­ском факультете Киевского университета, затем перешел на юридический. В годы учебы он перевел «Пандекты» Барона, и этот перевод стал своего рода учебником для ряда поколе­ний студентов-юристов. По окончании университета Петра- жицкий был направлен на стажировку в Берлин. В Германии он опубликовал две крупные работы - «Распределение доталь-

90

ных плодов», развивающую учение римского права о доходах, и «Введение в науку политики права», посвященную проекту Гражданского уложения Германской империи^[85]. В 1896 г. он преподавал в Киевском университете. В 1897 г. Лев Иосифович стал ординарным профессором права в Санкт-Петербургском университете, возглавив кафедру энциклопедии и философии права. Он, как мы уже отмечали, сменил на этом посту одного из корифеев общей теории права Н.М. Коркунова.

Так что с юриспруденцией и логикой дела у Петражицко- го обстояли как нельзя лучше. А вот что касается психоло­гии, то эта дисциплина тогда делала еще только первые шаги. По мнению известного американского философа и психоло­га Уильяма Джемса (1842—1910), психология была не наукой, а всего лишь «надеждой на науку».

Собственно, и в наше время психология представляет собой нечто среднее между наукой и паранаукой. До сих пор нет общего мнения психологов, что же является объектом этой дисциплины — тело или душа.

На рубеже XIX—XX вв. уже существовали работы И.М. Сече­нова, И.П. Павлова и В.М. Бехтерева по физиологии высшей нервной деятельности, а также работы З. Фрейда. Но это были только наброски будущей дисциплины. Однако это никак не смутило Льва Иосифовича. В стиле древнегреческих софи­стов он решил ввиду отсутствия психологии как науки соору­дить ее самому, так сказать «из ума», по-видимому, на основе доминировавших тогда методов наблюдения и самонаблюде­ния. Так появилась «эмоциональная психология».

91

Скажем прямо, «эмоциональная психология» Петражицко- го, приспособленная им к нуждам философии права, не вошла в «золотой фонд» психологии как дисциплины. Однако если Лев Иосифович и не решил глобальных проблем психологии, то он сумел поставить весьма важные и актуальные вопросы относительно формулирования аксиом права. А правильная постановка вопроса - это уже половина решения задачи.

Основной пафос учения Петражицкого заключается в отрицании всех известных к тому времени определений права, как то: «веления» в виде государственных принуди­тельных норм; защита и разделение прав и интересов граж­дан путем опять же принудительных норм, исходящих от государства; «общая воля» участников общения, заключа­ющих «общественный договор»; разграничение «сфер сво­боды» граждан, - а также всевозможных комбинаций этих определений^[86]. Среди тех, чьи учения он опровергает, есть и представители российского социологического направле­ния - Муромцев и Коркунов.

Вообще, согласно Петражицкому, видеть в праве инстру­мент достижения каких-либо целей в корне неверно. Пра­во регулирует поведение людей, а оно зачастую расходится с логикой. «Если произвести научный психологический диа­гноз мотиваций, лежащих в основании тысяч совершаемых нами ежедневно телодвижений... то окажется, что сотням случаев предметной мотивации соответствуют единичные случаи мотивации целевой»^[87].

92

ное принуждение), непосредственно правом не является; это лишь нормативные факты, вызывающие специфическую реакцию в психике людей.

Поведение людей определяется их психикой, которую Петражицкий сводит к эмоциям. Он определил эмоцию вполне физиологически — как специфический нерасторжи­мый процесс возбуждения-торможения в человеческом орга­низме, возникающий при взаимодействии людей по поводу духовных и материальных благ. Эмоции делятся на два клас­са: эстетические и этические. Эстетические эмоции связаны не только с восприятием произведений искусства, но и с уко­ренившимся в человеке набором обычаев, например с пра­вилами хорошего тона, оценкой тех или иных поступков по принципу «красивый, благородный поступок — некрасивый, подлый поступок», и т.д.

Этические эмоции отличаются своеобразным мистическо- авторитетным характером и противостоят эмоциональным склонностям человека, физиологическим влечениям и т.п. Это «импульсы с высшим ореолом и авторитетом, исходя­щие как бы из неведомого, отличного от нашего обыденно­го и таинственного источника». Наряду с нашим я имеется налицо еще какое-то другое существо, противостоящее наше­му я и понукающее его к известному поведению, какой-то таинственный голос обращается к нам, говорит нам. «Сюда, например, относится слово «со-весть» — «со-ведать», ука­зывающее на наличие другого существа»¹. Так что, отвечая на извечный русский вопрос: «Как судить вас будем, мужи­ки, по закону аль по совести?» — мужики дружно отвечали: «По совести», справедливо полагая, что закон с его неумоли­мой определенностью будет к ним менее благосклонен, чем сакраментальный «таинственный голос».

93

Говоря о психологии в контексте Серебряного века, невоз­можно не упомянуть имя выдающегося советского психоло­га Льва Семеновича Выготского (1896-1934).

Свой творческий путь он начал с изучения психоло­гии искусства, написав рецензии на книги писателей- символистов - властителей дум тогдашней интеллиген­ции России: Андрея Белого, Вячеслава Иванова, Дмитрия Мережковского.

Большую часть своей творческой жизни Выготский посвя­тил дефектологии - науке о методах социализации детей с физическими или психическими недостатками путем их воспитания и обучения. Оказалось, что наблюдение за про­цессом социализации детей начиная с младенческого возрас­та дает гораздо больше информации о становлении и разви­тии социума, нежели результаты археологических изысканий и общение с сохранившимися реликтовыми сообществами первобытных людей, на которых изначально базировалась социология.

Человек рождается совершенно беспомощным и долгое время не может выжить без участия взрослых людей. В пер­вые месяцы своей жизни он обретает сознание, т.е. отделяет себя от окружающей среды, обретает собственное я. Посте­пенно осваивая язык - знаковую систему общения, он обре­тает память и способность к целеполаганию. В процессе дальнейшего воспитания и обучения он осваивает культу­ру своего сообщества. Именно цели, которые ставит перед

94

собой человек, и усвоенная им культура определяют его пове­дение. Как мы уже отмечали, в условиях жизни в человече­ских сообществах возникает необходимость регулирования поведения его отдельных членов.

Исторически развитие социума происходило в той же последовательности, только древним людям приходилось самим создавать знаковые системы и фиксировать в них культуру, вырабатываемую в процессе жизнедеятельности.

С философской точки зрения Лев Семенович был маркси­стом, т.е. материалистом и диалектиком: «Для диалектически- материалистического мышления проблема развития является центральной и основной для всех областей действительно­сти и для всех областей научного знания.

«.Человек в процессе своего исторического развития, - писал Выготский, - возвысился до создания новых движу­щих сил своего поведения: так в общественной жизни челове­ка возникли, сложились и развились его новые потребности, а природные потребности человека в процессе его историче­ского развития претерпели глубокие изменения»^[89]. Результатом этого развития стала культура - материальная и духовная.

Психология человека определяется не его физиологиче­скими или умственными особенностями, а прежде всего его

95

местом в системе общественной деятельности, используемой им знаковой системой и современными ему общественными отношениями. Фрейдистская трактовка сознания и психоло­гии как набора низших «бессознательных» физиологических функций — это, по мнению Выготского, «помойка», «изучать» которую могут разве что «шарлатаны» — психотерапевты.

Овладевая природой, изменяя ее, человек изменяет и себя. Именно в результате человеческой деятельности (труда) и возникли высшие психические функции, свойственные только человеку, которые, собственно, и делают его чело­веком. Генетически высшие социальные функции имеют социальную природу. Психологическая природа человека представляет совокупность общественных отношений, пере­несенных внутрь его и ставших функциями личности и фор­мами ее структуры^[90].

Образно говоря, каждый человек является индивидуали­зированной (и неполной) копией своего социума. Именно эти индивидуальные отклонения и являются механизмом возникновения новых культурных образцов, а значит, и раз­вития, как материального, так и духовного.

Вернемся к «эмоциональной психологии» Петражицкого, с ее «моторными реакциями», «телодвижениями», «импуль- сиями», «репульсиями» и т.д., стремившейся, следуя Фрейду, вывести высшие функции (социальное поведение) из низших (эмоции), против чего так активно выступал Выготский.

В итоге Петражицкий разделил право на две части — пози­тивное (сфера действия исключительно в распорядительной сфере государства) и интуитивное (выполнение человеком обязательств по отношению к другому человеку, возникших

96

вследствие двусторонней эмоции и не зафиксированных ни в одной норме). Параллельное действие этих двух «прав» воз­можно, например, в семье.

На основе этой классификации права он пытается отве­тить на вопрос, почему люди живут в соответствии с закона­ми, порой не подозревая об их существовании. Оказывает­ся потому, что интуитивное право стремится превратиться в позитивное: «Этим объясняется отчасти инстинктивное, отчасти сознательное, но повсеместно замечаемое стремле­ние людей к выработке, признанию и уважению так называ­емого позитивного права, права, определяемого по однооб­разным для всех внешне распознаваемым признакам»^[91].

При такой трактовке права его границы раздвигаются прак­тически до бесконечности. Наряду с официальным правом, посредством которого государство влияет на эмоциональную сферу в нужном ему направлении, есть еще неофициальное право, которое проявляется во всех сферах жизнедеятельности, где возникают так называемые императивно-атрибутивные переживания, т.е. переживания, соотнесенные с конкрет­ным лицом. Получается, что в каждой обособленной группе людей формируется свое право наряду с официальным пра­вом. В качестве примера неофициального права Петражицкий приводит «детское право», складывающееся в психике детей; «разбойное право», складывающееся в психике разбойни­ков, да и договор с дьяволом - тоже пример неофициального права. Официальное право представляет собой «совершенно микроскопическую величину» по сравнению с тем необъят­ным множеством жизненных ситуаций, которые регулиру­ются интуитивным правом. Л.И. Петражицкий приписывает

97

интуитивному праву, как явлению весьма подвижному, живо­му, гибко реагирующему на запросы времени, все более воз­растающую роль в жизни общества. Само собой, официаль­ное право должно вобрать в себя прогрессивные положения интуитивного права, прежде всего аксиомы интуитивного порядка, выраженные в понятии «справедливость»^[92].

Заслуги Петражицкого, особенно в области критики иных подходов к определению аксиом права, признавались всеми его оппонентами. Психологическая теория права была при­знана, несмотря на ее недостатки, ценным открытием в обла­сти исследования правосознания, которое тогда не было изучено. В общественной мысли России идеи выдающего­ся русского юриста нашли широкий отклик, так как отри­цательное отношение к праву в российском обществе было традиционно^[93].

Власти Российской империи относились к психологиче­ским теориям права индифферентно, поскольку никакой угрозы самодержавию они не несли. А вот марксистско- ленинская теория права в течение некоторого периода после Октябрьской революции 1917 г. базировалась на идеях психо­логической школы права, находя в ней опору учению Маркса о классовом сознании. Затем стал доминировать этатистский позитивизм, где развивалось командное видение права как веления государства, что совпадало с точкой зрения Ленина на право как на орудие классового господства^[94].

98

После смерти Петражицкого в 1931 г. психологическая тео­рия права была забыта, поскольку его работы не были переве­дены на иностранные языки. Они были опубликованы в США только в 1955 г. И сразу же его идеи получили развитие в рам­ках таких направлений юриспруденции и социологии права, как американский и скандинавский правовой реализм, «дви­жение свободного права» и др. Основные принципы этих тео­рий — умаление роли официального права, правовой плю­рализм, отрицание объективного характера права, призыв изучать психологию людей как основной источник правово­го поведения^[95].

Однако величие Льва Иосифовича Петражицкого заклю­чается не только и не столько в этой оригинальной теории. Его величие обусловлено, как мы отмечали выше, теми вопросами, которые он поднял в своих работах и которые просто не поняли его современники, да и не только они.

Во-первых, он один из первых, если не первый, указал на то, что искать аксиомы права в рамках только юриспруденции и философии невозможно — необходим межпредметный подход^[96]. В данном случае речь идет о юриспруденции, логике и психо­логии. И не вина Петражицкого, что в его время такие мощ­ные дисциплины, как культурология, теория деятельности, еще не возникли. Да и исторического материала, к которо­му Лев Иосифович активно обращался в своей работе, еще было недостаточно.

Во-вторых, огромную ценность представляют его наработ­ки в сфере «политики права». Под политикой права он пони­мал план постепенных государственно-правовых реформ, как в законодательном, так и правоприменительном плане, раз­витие правосознания граждан на основе, как сейчас приня-

99

то говорить, программного подхода к системной разработке научных и методических проблем. Исходя из своей «психо­юридической» теории, Л.И. Петражицкий важную роль отво­дил правовому просвещению и воспитанию как отдельной сфе­ре в системе деятельности права. Это - в-третьих. «Родители и воспитатели должны вообще обращать серьезнейшее вни­мание на развитие в детях сильной и живой правовой психо­логии... Притом важно развитие, так сказать, обеих сторон права, внушение прав других и их святости, сильного уваже­ния к ним, но точно так же и собственных воспитываемых прав и уважения к ним»^[97].

Свои идеи Петражицкий стремился донести до студентов и молодых ученых. Широкую известность получил студенче­ский кружок Петражицкого, который он вел наряду с препо­давательской и научной деятельностью в 1905-1917 гг. Этот кружок то запрещали, то разрешали. В отдельные моменты численность его слушателей достигала 1000 человек. Сре­ди участников этого кружка было немало молодых ученых, впоследствии получивших мировую известность, например П.А. Сорокин, Г.Д. Гурвич, Н.С. Тимашев. Были среди них и будущие политики, например глава Временного правитель­ства А.Ф. Керенский.

Лев Иосифович стоял у истоков партии кадетов и до 1915 г. входил в ЦК этой партии. Избранный депутатом Первой Госу­дарственной Думы, он активно участвовал в законопроект­ной деятельности. В своем выступлении на заседании Думы 26 мая 1906 г. он произнес речь, если можно так сказать, о пользе позитивизма, которая сводилась к следующим тези­сам. Позитивизм должен порождать в сознании людей обя­занность поступать в соответствии с признанными правилами

100

поведения. Позитивистская теория должна оберегать эти пра­вила поведения. Позитивистское право должно определять и защищать человека, его права, помыслы, чаяния, интере- сы^[98]. Трудно себе представить, чтобы в наше время кто-нибудь выступил на заседании парламента с подобным текстом.

С другой стороны, это выступление Льва Иосифовича можно считать ответом тем исследователям, которые нео­правданно относили его к представителям неокантианско­го течения в философии права: уж очень его «внутренний голос» похож на «нравственный закон внутри нас» Канта. Однако происхождение этих «внутренних сущностей» пря­мо противоположно.

Как и все члены партии кадетов, Петражицкий после раз­гона Первой Думы подписал Выборгское воззвание и был за это поражен в политических правах. В 1917 г. он был назначен Временным правительством сенатором Первого департамен­та Сената. Как писал со скрытой иронией А.Ф. Керенский в мемуарах «Россия на историческом повороте», Петражиц- кий «не раз навещал меня и предлагал осуществить немало полезных начинаний в области законов и политики для улуч­шения социальных отношений. Увы, в условиях 1917 года следовать его отличным советам было едва ли возможно»^[99].

В 1921 г. Л.И. Петражицкий решает стать гражданином воссозданной Польши. После переезда в Варшаву он зани­мался преимущественно социологией и возглавлял кафедру социологии, на которой работал до 1931 г.

Л.И. Петражицкий родился в Витебской губернии, в поме­стье Колонтаево, в семье польских аристократов. И хотя за всю жизнь Лев Иосифович не смог избавиться от сильно­го польского акцента, он был человеком русской культуры

101

и писал свои труды на русском языке. На польский язык он перевел их, уже находясь в Польше. Как впоследствии отме­чал Керенский в упомянутых выше мемуарах, «Петражицкий был из тех поляков, которые впоследствии стали так непо­пулярны в Польше Пилсудского из-за своей убежденности в том, что отношения между народами России и Польши должны строиться не на политических, а на братских основах. Таких, как они, высоко ценивших русскую культуру и рус­ские социальные идеи, в Польше не любили»^[100].

Может, не случайно в одной из своих последних, к сожа­лению, незаконченных работ «О комплементарных куль­турных течениях и закономерностях развития торговли»^[101], совсем недавно переведенной на русский язык, он обраща­ется к теме взаимодействия культур, находящихся на разных уровнях развития.

Нимало не стесняясь своего статуса неофита, теперь уже в экономике и культурологии, Лев Иосифович исследует, как появление, пусть и незначительного числа, представителей иной культуры, более оспособленной в той или иной сфере деятельности (конкретно — в торговле, которую он относит к психо-юридическому аспекту экономики), может послу­жить «фактором развития благосостояния нации и эконо­мического прогресса и связанного с ним культурного про­гресса». Любопытно и его определение культуры: «.наличие определенных элементов и свойств психики (эмоционально­го и интеллектуального), которые человеческий род не полу­чил от природы (не унаследовал от более примитивных пред­ков), но которые были приобретены постепенно в течение долгосрочного процесса, названного — культурой».

102

В качестве одного из примеров он приводит историю, ког­да изгнание сефардов (евреев) из Испании в XVI-XVII вв. существенно снизило торговый потенциал этой страны, в то время как потенциал Голландии, куда они в основном мигри­ровали, существенно возрос.

Почему-то при чтении этого труда Петражицкого, опубли­кованного после его смерти, вспоминаются слова из извест­ной песни: «.Быть может, это место для меня?» (Расул Гам­затов, «Журавли»).

Однако польские интеллектуалы отнюдь не видели в уче­ном с мировым именем представителя комплементарной (дополняющей, развивающей) культуры. Для них он оста­вался чужаком, «москалем», к тому же с какими-то заумными идеями. Во время одного из приступов депрессии Лев (тогда уже Леон) Петражицкий покончил с собой.