Договорные обязательства

Понятия «договор», «обязательство» и «сделка» во второй половине XIX — начале XX в. не имели четких различий ни по закону, ни по обычному праву. Опре­деления обязательства российские гражданские законы не давали.

В своей повседневной жизни русские крестьяне изуча­емого периода практически постоянно вступали в имуще­ственные отношения разного рода. Чаще всего это были договоры займа, найма, купли-продажи. Для обозначения разного рода договоров в русской деревне использовались следующие термины: ряда, ляд, съем, заем, отступное, сделка^[388].

Как свидетельствуют источники, в большинстве сво­ем крестьяне выполняли взятые на себя обязательства. Всякое нарушение или неисполнение условий договора крестьянином неминуемо подрывало его репутацию. По мнению жителя Болховского уезда Орловской губернии: «Не исполнить договор, обещание или данного слова считается за большой грех и стыд, после этому челове­

ку никогда не верят»^[389]. Взгляд крестьян Нижегородской губернии на обязательность для каждой стороны, всту­пившей в договор, исполнения принятых на себя обязан­ностей отразился в местных пословицах: «Молись — не стыдись, работать — не ленись»; «Нанялся — продался», а лица, нарушившие обещание, не выполнившие договор, считались поступившими неблаговидно и осуждались об­щественным мнением^[390].

В договорах, предусматривающих денежный расчет, устанавливался срок оплаты. Обыкновенно сроки пла­тежа связывали с православными праздниками. Если к назначенному сроку крестьянин не мог уплатить день­ги, то за неделю до срока он должен был войти в соглаше­ние со своим партнером о переносе срока.

Договоры в деревне заключались преимущественно в устной форме: причиной тому была неграмотность сель­ского населения. По свидетельству этнографа Е.Т. Со­ловьева: «Большая часть договоров по найму, покупке и продаже движимых вещей производится словесно, ино­гда при двух-трех свидетелях, а иной раз и без них»^[392]. В письменную форму облекались договоры, когда от­давали на посев землю или когда речь шла о договоре с обществом, когда контрагентом был крестьянин из дру­гой деревни, которого знали недостаточно хорошо, или с человеком, который кого-нибудь обманул. Письменные договоры заверялись сельским старостой^[393]. По сообще­нию В. Кондрашова из Елатомского уезда Тамбовской губернии: «При сдаче земли или других угодий в аренду письменная форма договора обязательна. Акт без подписи силы не имеет. Договор без числа по понятиям народа не

действителен»^[394]. К началу XX в. письменная форма дого­вора была достаточно широко распространена в русской деревне, а сами крестьяне были сведущи в требованиях, предъявляемых при составлении бумаг такого рода. Еди­нообразной формы составления письменных договоров не существовало, но большинство из них заканчивалось фра­зой: «Обязуемся соблюдать свято и нерушимо»^[395].

Прекращение договора в русской деревне наступало известными гражданскому праву способами: выполне­нием его обеими сторонами, истечением срока его дей­ствия, по взаимному соглашению сторон. По убеждению крестьян, если человек вступил в известную сделку под влиянием обмана, то вправе был ее расторгнуть. Так, на­пример, продавший вещь под влиянием обмана мог взять ее назад, вернув полученные деньги, причем по обычаю должен был угостить покупателя водкой^[396]. Недействи­тельность сделке могло придать судебное решение. Ре­шением волостного суда исполнение договора могло быть отсрочено и даже признано необязательным вследствие каких-либо обстоятельств.

В крестьянских представлениях существовали требо­вания, которые предъявлялись к участникам сделки. Так, участниками обязательных отношений не могли быть не­совершеннолетние, их интересы представляли родители или опекуны. Независимо от возраста совершать акты, в коих выражалось право распоряжаться имуществом, мог лишь домохозяин^[399]. Если детей отдавали в работники, то их родители оговаривали условия и получали оплату, а при необходимости несли материальную ответствен­ность за причиненный материальный ущерб. Старший член семьи в случае смерти, болезни или ухода нанято­го обязывается поставить на место его другого или воз­местить деньгами все причиненные хозяину убытки^[400]. В Орловской губернии требования к участникам обяза­тельных отношений были следующие: «Лица, совершаю­щие договор, должны иметь не менее 19 лет, не идиоты, а также могущие исполнить договор без препятствия на то со стороны домашних. Сын при отце тогда может делать договоры, когда отцу больше 60 лет, или он не в здравом уме, или своему сыну дает доверенность рас­поряжаться по своему усмотрению. Если отец умер и хо­зяйствует сын, и жива мать, то сын хотя и может делать договоры, должен советоваться с матерью»^[401].

С целью недопущения расточения имущества двора сельский сход мог расторгнуть сделку, если она была со­вершена не в силу необходимости, а с целью извлечения средств для пьянства.

Заключение сделки в русском селе непременно сопро­вождалось определенным ритуалом, который включал в себя рукобитье, молитву, магарыч. В вологодских дерев­нях непременными действиями во время заключения до­говора являлись литки, рукобитие, молитва и нередко еда или целование земли. Подобным обрядам и символическим действиям жители русского села придавали громадное зна­чение — в смысле обычая и религиозных воззрений^[403].

По свидетельству самих крестьян, дела по сделке ве­лись по неделе и более, обсуждались до мельчайших под­робностей, не торопясь. По обычаю, закончив сделку, сто­роны ударяли по рукам и молились, произнося при этом: «В добрый час! Дай Бог!» Существовал обычай «разнима­ния рук» свидетелем, передачи повода проданной лошади, коровы «из полы в полу». Все эти обряды завершались совместной выпивкой («Хоть в убыток продать, а магарыч пить», «Барыш барышом, а магарыч даром»)^[404]. Житель Болховского уезда Орловской губернии Ф. Костин обы­чай заключения сделки характеризовал так: «Когда дер­жат договор, то в свидетели берут 2-х—3-х человек. Дают друг другу руки, молятся Богу и пьют магарыч. Руки друг другу дают обернутые полой шубы, один из присутству­ющих свидетелей должен их разбить»^[405]. Правовед конца XIX в. Н. Загоскин утверждал, что таким образом народ придавал твердость и внешние формы своим правовым представлениям^[406]. При заключении крестьянских догово­ров иногда привлекали свидетелей. Их участие придавало сделке легитимность, служило доказательством действи­тельности договора на суде, гарантировало осуществле­ние прав сторон. Главным требованием к свидетелям яв­лялась беспристрастность, т.е. отсутствие необходимости поддерживать интересы той или иной стороны^[407].

Другими средствами обеспечения договоров являлись неустойка и поручительство.

Поручительством в обычном праве являлось ручатель- ное одобрение членов сельского общества, подтвержде­ние репутации и имущественной состоятельности лица, его возможности выполнить взятые на себя обязатель­ства. К поручительству прибегали преимущественно при заключении договоров крестьян по казенным обязатель­ствам. В сделках крестьян между собой поручительство сторонних лиц не было обязательным. К нему прибегали, если кредитор не был уверен в благонадежности заем­щика. Поручителей в селе найти было нелегко. Отноше­ние крестьян к поручительству ясно отражено в народ­ных пословицах: «Порука — мука»; «Кто поручится, тот и поучится»; «Жил и горя не знал, а поручился — пе­чаль познал»^[409]. Крестьяне соглашались быть поручителя­ми неохотно и только в том случае, если были уверены в просителе. Обычно такие поручительства имели харак­тер устного ручательства. Соглашаясь по просьбе соседа быть за него поручителем, крестьянин предупреждал его, что денег он за него платить не будет. Таким образом, он нес лишь моральную, но не материальную ответствен­ность в случае неуплаты долга. Да и волостные суды, согласно с общественным мнением, почти никогда не приговаривали таких поручителей к возмещению долга в случае неисполнения договора займа^[410].

Реже поручительство в русском селе облекалось в письменную форму. Поручительство подписывалось всеми участниками сделки и скреплялось печатью во­лостного правления. Вот образец такого поручительства: «Я, нижеподписавшийся, крестьянин Сугоновской волости с. Сугуново, Карп Игнатов, заключил настоящее согла­шение с церковным старостой Иваном Гордеевым в том, что он, Иван Гордеев, дает мне в заем тридцать рублей (30 руб.) с тем, чтобы я, Карп Игнатов, эти деньги воз­вратил ему, Ивану Гордееву, или кому он укажет, по про­шествии года со дня получения мной тридцати рублей, считая таковой от 8 июля 1897 г.

Обыденным явлением в селе были займы зерна до но­вого урожая. Зерно занимали как для посева, так и для пропитания. За исключением ростовщиков, крестьяне давали хлеб в долг без процентов. Возврат обыкновенно производился осенью, когда урожай был собран и обмо­лочен. Денежный заем в крестьянской среде чаще всего производился без платежа процентов, а лишь за угощение водкой. Такие сделки старались заключать без свидетелей из-за страха того, что присутствие постороннего может иметь неблагоприятные последствия для сторон. Соглас­но существовавшим в русской деревне суевериям взай­мы не давали, когда родится животное, в заговенные дни, в большие праздники, в Чистый понедельник, в Великий четверг, в Фомин понедельник, а также в дни, когда начи­нали косить, жать, пахать, возить навоз и т.п.^[412].

По мере развития товарно-денежных отношений в конце XIX — начале XX в. такие займы в деревне по­лучили широкое распространение. Нередко они удосто­верялись расписками: преимущественно в тех случаях, когда заимодавцем выступал не член сельской общины. Значительным было количество дел о взыскании денег с должников, рассмотренных земскими начальниками. Так, у земского начальника 1-го участка Моршанского уезда Тамбовской губернии в период с августа 1890 г. по июль 1891 г. таких дел было 43, или 24 % от всех дел, бывших в производстве^[413]. Из сохранившихся запи­сей Пичаевского волостного суда Моршанского уезда за 1912—1916 гг. о взыскании долгов было 12 % дел, а в Ры­бинском волостном суде того же уезда за 1913—1917 гг. было 28 % дел^[414]. Это дает основание предположить, что неисполнение долговых обязательств жителями деревни было делом довольно распространенным.

При обращении кредиторов в волостной суд с исками о возврате долга недобросовестными заемщиками требо­валось представить расписки или, в случае отсутствия та­ковых, заявить свидетелей, которые могли подтвердить суть претензий. Так, в 1907 г. в Гагаринский волостной суд Моршанского уезда поступило исковое заявление крестьянина д. Веденской Губанова на односельчан. Они должны были по письменной расписке 110 руб. Суд обя­зал их выплатить долг согласно расписке^[415]. Крестьянин с. Питерское Моршанского уезда Костерин в 1912 г. про­сил волостной суд взыскать с односельчанина Свичнико- ва долг 115 руб. Ответчик брал деньги в долг по расписке. Суд удовлетворил иск^[416]. В делах о возврате денежного займа суд часто отсрочивал взыскание долга до уборки и продажи хлеба или принимал решение об уплате его по частям, даже без согласия на то кредитора^[417].

Брать проценты в смысле денежного вознаграждения крестьяне считали грехом и делом предосудительным. «Ро­стовщик» в деревне было бранным словом. В повседневной жизни деревни заем небольших сумм (до 10 руб.) был делом обычным и никаких расписок не требовал. Ярославские кре­стьяне утверждали, что брать при возврате долга лишние — деньги это большой грех. В то же время требовать за дачу в долг работы греховным в крестьянской среде не счита­лось. По мнению селян, это было одолжение за одолжение^[418].

Иногда денежный заем обеспечивался залогом. Залог состоял в какой-либо ценной вещи, превышающей стои­мость долга, например, в платках, шубах, кофтах и т.п. За­логоприниматель не имел права пользоваться заложенной вещью до срока выкупа, после же срока она поступала в его полное распоряжение, и он не только мог ее носить, но и продать^[419]. Правда, в ряде тамбовских сел кредитор имел право распоряжаться заложенной вещью только с дозволения волостного правления^[420].

Уплата долга могла быть отсрочена лишь в исклю­чительных обстоятельствах: неурожай, пожар и т.п., при непременном условии внесения договоренных процентов. В русском селе бывали случаи, что заимодавец соглашал­ся на отработку долга должником, если тот его не мог вер- нуть^[421]. Согласно правовым воззрениям русских крестьян за долг, сделанный одним членом семьи, ответственность падала на всех членов семейства, так как предполагалось, что он сделан на общесемейные нужды^[422]. Это было еще одним подтверждением характера общей собственности семейного имущества.

По представлению сельских жителей, было недопусти­мым изъятие у неплательщика долга вещей и удержание их до его погашения. «Для этого суд есть, а не твоя во­ля», — говорили в таких случаях крестьяне. Однако в случае неуплаты мирских сборов, общественного штра­фа сход всегда мог взять у неисправного плательщика что-нибудь из имущества. И такое изъятие собственности возражений в сельской среде не вызывало. «Потому как мир — хозяин над каждым, и супротив его идти нельзя»^[423].

Другой формой имущественного договора, сопря­женного с обязательствами сторон, был договор аренды. Предметом найма у тамбовских крестьян выступало иму­щество: пахотная земля, реже молотилки и амбары. Арен­довали в селе в основном пашню^[424]. Крестьяне арендова­ли земли у помещиков, не желающих лично заниматься уборкой или не имеющих на это средств, под один яровой посев овса, проса или гречихи. Арендатор своими сила­ми пахал и бороновал землю, сеял ее своими семенами, а затем косил, убирал, молотил и свозил зерно в указан­ное место, за что владелец земли отчислял ему половину убранного зерна^[425]. В договорах о сдаче в аренду пахот­ной земли и лугов крестьянами крестьянам оговарива­лись следующие условия: размер платы, срок и порядок расчета^[426].

Договор аренды обычно заключался в письменной форме. При обнаружении негодности нанятого предме­та договор расторгался. Арендодатель мог отобрать об­ратно сданное в аренду имущество только в том случае, если наниматель нарушил какие-либо условия договора. В случае порчи имущества и отсутствия добровольного соглашения о возмещении убытки взыскивались через суд. При нарушении договора арендодателем, при от­сутствии мирового соглашения волостной суд определял

сумму убытков, понесенных нанимателем, которая и взы­скивалась по решению суда. Арендная плата, в большин­стве случаев, производилась при заключении договора. Наниматель, отказавшийся от договора ранее условленно­го срока, лишался отданных вперед денег. При желании пролонгировать договор арендатор должен был заявить об этом владельцу за 2—3 месяца до окончания срока^[427].

В русской деревне был весьма распространен обычай отдавать коров и овец «на подержание», проще говоря, во временное пользование. Срок такой аренды скота со­ставлял, как правило, год. Крестьянин, взявший корову «на подержание», платил владельцу от 2 до 7 руб. в год. Молоком пользовался содержатель, приплод также шел в его пользу. В случае гибели скотины по вине арендатора он выплачивал владельцу ее полную стоимость. Если жи­вотное пало в результате эпизоотии или вообще «по воле Божьей», то с содержателя не только ничего не взыскива­лось, но и владелец возвращал часть денег (до S), взятых за подержание вперед^[428].

Наиболее распространенным способом приобретения имущества в русской деревне являлась купля-продажа. В деревне говорили: «За что деньги отдал — силком не от­нимут». Прежде чем купить ту или иную вещь, крестьянин, как правило, присматривался, оценивал и долго торговал­ся. Если продавец и покупатель приходили к соглашению о цене, то последний вносил задаток. В случае отказа по­купателя от сделки задаток не возвращался. Если же про­давец, получив задаток, отказывался продать вещь по дого­воренной цене, то с него в ряде мест взыскивался двойной задаток^[429]. Покупатель мог отказаться от возвращения задат­ка и настаивать на передаче ему купленной вещи. В таких случаях волостной суд всегда был на стороне покупателя и требовал от продавца выполнить свои обязательства, при­суждая при этом еще к денежному штрафу или аресту^[430].

Отношение крестьян к обязанностям сторон в договоре куп­ли-продажи выражено в народных пословицах: «Купил — не кайся, продал — не пяться», «Задаток из дома гонит».

По форме договоры купли-продажи в крестьянской среде были как устные, так и письменные. В письменную форму, как правило, облекались все наиболее значимые сделки по отчуждению недвижимого имущества (дома, земли и т.п.). Собственностью в деревне называлось все, что приобретено или перешло по наследству и на что есть купчая или какая-либо бумага, заменяющая ее^[431].

При заключении договора покупатель отдавал про­давцу условленную сумму или ограничивался задатком. Величина задатка зависела от ценности вещи, степени до­верия продавца к покупателю и условий договора. Пока вещь не перешла в руки покупателя, он мог от нее отка­заться, лишаясь при этом задатка. Если сделка прерыва­лась по взаимной договоренности, то задаток полностью или частично возвращался покупателю^[432].

В русской деревне была известна и условная продажа: чаще всего к ней прибегали при продаже дома. Условия такой сделки могли быть самые разные. Например, кре­стьянин продавал дом другому крестьянину с условием того, чтобы тот стоял на земле продавца до «изстоя», в другом случае дом продавался с тем условием, что быв­ший владелец будет проживать в нем до самой своей смерти, или дом продавался, а покупатель должен был выдать третьему лицу известную сумму денег^[433].

Во второй половине XIX в. в крестьянскую юриди­ческую практику проникла противоречившая народным правовым представлениям сделка купли-продажи земли. Случаи владения крестьянами-крепостными земельными владениями наблюдались еще в XVIII в. Крепостные не­которых крупных землевладельцев иногда покупали це­лые деревни. Однако прослойка крестьян-капиталистов

насчитывала не более 0,88 %, из них большая часть зара­батывала деньги торгово-промышленной деятельностью. Преобладающее большинство сельских обывателей, вос­питанных в многовековой школе мирских порядков, не смирились со взглядом законодателя на землю как на то­вар. Более того, крестьяне в 80-х гг. XIX в. отказывались верить в существование закона, позволявшего выкупать наделы в собственность. Степень укоренения в народе убеждения о невозможности отчуждения земли доходила до того, что даже кулаки, скупавшие землю, считали это дело незаконным^[434].

Тем не менее под натиском усиливавшейся с каждым годом земельной тесноты крестьяне стали использовать возможность покупки земли. Основными покупателями были коллективы сельских обывателей. Наиболее попу­лярна была «мирская» покупка земли. Земли, купленные во всех губерниях, составляли весьма незначительную долю поземельной собственности. Покупка земли обще­ством не изменяла статус землевладения, так как куплен­ная земля поступала в общее владение и приравнивалась к надельной^[435].

Крестьяне, купившие землю в товариществе или об­ществе, получали ее в соответствии с внесенной суммой и могли распоряжаться землей по своему усмотрению. Но это не была в полной мере свобода собственности, так как все сделки утверждались приговорами товарищества или сельским сходом. Случалось, что и купчую землю сход пускал в общий передел^[436].

Таким образом, именно купля-продажа недвижимо­сти, и прежде всего земли, существенно изменила жизнь

обычного права, а придание государством земле статуса объекта купли-продажи раскололо крестьянское право­сознание. С одной стороны, купля-продажа утоляла не­преодолимую жажду земли у крестьян и поддерживала традиционную форму землепользования, с другой — про­тиворечила обычно-правовому принципу справедливости, согласно которому правом обработки и владения земли обладают лишь исконные сельскохозяйственные произво­дители (крестьяне). Нарушителем этого принципа кре­стьяне считали власть.

К договору мены крестьяне относились так же серьез­но, как и к договору купли-продажи. «Менять — не пе­нять», — говорили крестьяне. Обмен недвижимого иму­щества встречался в селе довольно редко и практиковался в сфере пользования земельными наделами. Это делалось с целью удобства обработки полевого надела. Из движи­мого имущества крестьяне чаще всего меняли лошадей. Это происходило на ярмарках, базарах. Такой обмен со­вершался как с доплатой деньгами одной из сторон сдел­ки, так и с «уха на ухо», т.е. без всякой придачи. При этом в некоторых случаях писали расписку, как при покупке лошадей^[437].

Найм работника в деревне был делом обычным. К нему прибегали хозяйства, испытывавшие дефицит рабочих рук. В работники шли по большей части младшие, невы­деленные члены крестьянской семьи — сыновья, братья. Несовершеннолетние и неотделенные члены крестьянской семьи, как не обладающие полной дееспособностью, не могли заключать договор личного найма без согласия или против воли главы дома — большака. Исполнение такого договора для сына являлось обязательным. Невыполнение обязательств, обусловленных договором, со стороны мало­летних влекло за собой уже ответственность главы семьи^[438].

По обычаю работника нанимали на год или на лето. Сроки летней службы определялись с Егорьева дня и по

1 октября, годовой — с заговин, т.е. с 14 ноября. Традици­онный порядок найма работника был описан этнографом В. Бондаренко. «Когда обе стороны, сошедшись вместе, сговорятся в условиях, то бьют друг друга по рукам, за­тем снимают шапки, крестятся и идут к новому хозяину, там последний дает в задаток рубль или два, и все пьют магарычи. Водка покупается пополам хозяином и батра­ком, по пословице: „С одного вола двух шкур не дерут“. С этого момента договор считается заключенным»^[439].

Условия найма обычно были словесными. Хозяин при заключении договора подробно перечислял работнику все те работы, которые будут на него возложены, работник обещал не уходить до срока и выполнить все указанные работы. Иногда работник ставил и свои условия, напри­мер, чтобы его не заставляли работать по дому, чтобы кормили тем-то, поили чаем столько-то раз и т.п. Усло­вия найма считались заключенными с выдачей хозяином задатка рабочему^[440].

Задаток за работу в деревне брался как деньгами, так и съестными припасами. Нередко наемный рабочий вы­говаривал уплату за него податей и других повинностей, а также одежду на время найма^[441]. При найме рабочего, согласно обычному праву, хозяин обязан был обращать­ся с работником должным образом, т.е. не изнурять ра­ботой, не придираться, не оскорблять и не наказывать. В противном случае работник мог расторгнуть договор и не вернуть задаток. Работник же не имел права пьян­ствовать, лениться, грубить хозяину, отлучаться без его разрешения под страхом уголовной ответственности^[442]. Обязательства носили обоюдный характер, и каждая из сторон следила за их выполнением.

Имущественные отношения крестьянского двора и договорные обязательства регулировались бытовавши­

ми в селе нормами обычного права. Особенность право­вого статуса крестьянского имущества была обусловлена семейным характером производства и традициями по­датного обложения. Следует также признать, что имуще­ственные права женщины в крестьянской семье в большей мере соответствовали принципу социальной справедливо­сти, чем официальное законодательство.

Договорные отношения в русском селе второй по­ловины XIX — начала XX в. основывались на нормах обычного права, которые порой значительно отличались от положений гражданского законодательства Россий­ской империи. Заключение сделки в крестьянском быту сопровождалось обрядовыми действиями, которые отли­чались единообразием в различных местностях России. Дееспособность в крестьянском восприятии была связана не с достижением определенного возраста, а определя­лась хозяйственным положением крестьянина в семье. Основным способом обеспечения договора являлось по­ручительство. В решениях вопроса о взыскании долга с недобросовестного заемщика волостные суды прини­мали во внимание хозяйственное положение ответчи­ка и могли изменить существенные условия договора. С развитием товарно-денежных отношений в русском селе письменная форма договорных отношений стала преобладающей, что отразило желание крестьян защитить свои права по закону. Аренда земли крестьянами была свободной от государственных ограничений и в большей мере регулировалась нормами обычного права.