§ 4.2. Судебная практика МОРЭИ, затрагивающая сферу защиты прав человека

Так или иначе, реализация принципов построения общего рынка затрагивает права человека, в первую очередь свободу передвижения частных лиц - работников и лиц, оказывающих услуги. Иными словами, сфера трудовой миграции немыслима без применения норм о трудовых правах и свободах.

Обратимся сначала к практике Суда ЕС как наиболее опытного судебного механизма в данном вопросе. Изначально Договор о Европейском экономическом сообществе не предусматривал компетенции Суда ЕС относительно вопросов, затрагивающих нарушения прав человека. С 1970 г. Суд ЕС также включил в предмет рассмотрения дела о защите прав человека. Концептуальное изменение в юрисдикции Европейского Суда произошло в связи с рассмотрением трех дел, которые европейские ученые называют «триптихом» в прецедентном праве ЕС о правах человека, а именно упомянутые ранее в настоящей диссертации дела: Stauder против City of Ulm^[310], Internationale Handelsgesellschaft против Einfuhr und Vorratstelle fur Getreide und Futtermittel^[311], и Nold против Европейской комиссии^[312]. Так, с начала 1970-х гг. права человека более не рассматривались как сфера, не совместимая с правилами регулирования общего рынка. Суд ЕС указал в вышеперечисленных делах, что права человека являются основополагающими принципами права союза, которые проистекают из конституционных традиций государств-членов и международного права. В соответствии с данным правовым основанием, Суд обязан рассматривать заявления о нарушениях прав человека, которые повлекли акты Европейских сообществ^[313].

В 1950 г., когда создавались международные институты в европейском регионе, предполагалось, что система защиты прав человека в Европейском союзе будет интегрирована с Европейской Конвенцией о защите прав человека и будет установлена формальная связь между двумя европейскими судами^[314].

Дело Кади -самое известное дело в практике Суда ЕС, отражающее автономность системы защиты прав человека и особый характер системы права ЕС. В данном деле Суд ЕС постановил, что некоторые правила ЕС, касающиеся осуществления резолюций Совета Безопасности, которые были приняты в соответствии с главой VII Устава Организации Объединенных Наций, нарушают основные права, защищаемые в соответствии с правовым порядком Европейского сообщества. Суд постановил, что положения Устава ООН не могут иметь первенства над основными правами человека, которые являются частью законодательства ЕС, и подчеркнул автономию конституционных рамок ЕС в сфере защиты прав человека: «рассмотрение Судом вопроса о действительности любой меры Сообщества в свете основных прав должно рассматриваться как выражение в обществе, основанном на верховенстве права, конституционной гарантии, вытекающей из Договора ЕС, как автономной правовой системы, которая не должна ущемляться международным соглашением»^[315].

По мнению Вайлера практика, расширяющая компетенцию Суда ЕС, обусловлена его стремлением занять роль конституционного трибунала в регионе, а национальные суды, в свою очередь, эту инициативу поддержали. Иными словами, первоначальная идея создать общий конституционный суд Европы

отпечаталась на деятельности Суда ЕС, благодаря политическим силам вокруг Европейского союза.

С 1990-х гг. практика Суда в области защиты прав человека приобретает новый виток развития. Еще до принятия Маастрихтского договора в 1991 г. было рассмотрено дело Франковича против Италии (Francovich v Italy, C-6/90) о праве граждан на компенсацию со стороны их соответствующих государств-членов, если государство не соблюдает нормы права сообщества; в данном случае Италия не имплементировала директиву 80/987 (теперь 2008/94/EC), предусматривающую минимальную денежную гарантию для работников при несостоятельности их работодателя.

общеобразовательной школы при трудовой миграции их родителей граждан ЕС в соответствии с директивой № 1612/68.

В то же время, несмотря на автономию, Суд ЕС принимает во внимание практику суда Европейского суда по правам человека при разрешении споров, к которым она относима, а именно при применении положений Хартии Европейского союза об основных правах. Формулировка Хартии была согласована на уровне министров и включена в проект конституции для Европы. Однако проект конституции был отвергнут на референдумах во Франции и Нидерландах. Поэтому ссылка на скорректированную в 2007 г. Хартию была также включена в качестве приложения в более поздний Лиссабонский договор, который вступил в силу 1 декабря 2009 г.

Обращаясь к африканскому континенту, мы находим, что практика судов ВАС и ЭКОВАС идет принципиально по пути развития юриспруденции в области прав человека. Как было указано ранее при анализе компетенции судебных

механизмов, Суд ВАС не наделен прямыми полномочиями рассматривать дела в области общего рынка. Вместо этого рассмотрение споров о применении норм общего рынка было передано комитету таможенного союза и национальным судам. Подобное распределение судебной юрисдикции подрывает формирование единой судебной практики. Именно защита прав человека служит опорой для укрепления интеграции сообщества, создававшегося в целях построения экономического объединения, как бы парадоксально это ни звучало. Это обусловлено в первую очередь тем, что защита прав человека на национальном уровне крайне слаба. В этой связи международные судьи в восточноафриканском регионе при содействии НКО и иных представителей гражданского сообщества смогли фактически расширить компетенцию суда и, более того, придать его решениям обязательную силу.

Дело Мватела против ВАС стало первым делом, рассмотренным Судом ВАС^[317]. В данном деле три члена Восточноафриканской законодательной ассамблеи в порядке статьи 30 Договора ВАС обратились в суд с заявлением о признании недействительным доклада собрания Отраслевого совета по правовым и судебным вопросам (далее - Отраслевой совет), которое состоялось 13 и 16 сентября 2005 г., а также все акты, которые были приняты на основании данного доклада. В частности, в заявлении оспаривались 4 спорных законопроекта, которые, по мнению заявителей, были приняты Отраслевым советом с превышением полномочий, а именно: законопроект о торговых переговорах Восточноафриканского сообщества, Бюджетный законопроект Восточноафриканского сообщества, Восточноафриканский законопроект об иммунитетах и привилегиях и законопроект о Межуниверситетском Совете Восточной Африки. Совет Министров ВАС на собрании 24 ноября 2004 г. решил, что в соответствии со статьей 14 Договора ВАС законопроекты политической

ориентации должны быть сначала рассмотрены Советом Министров, а затем направлены Ассамблее, и 4 указанных законопроекта подпадают под данную категорию. Однако в результате непосредственных переговоров с государствами- членами о данных актах, Секторальный Совет решил не направлять данные законопроекты в Ассамблею. Так, на состоявшемся митинге 13-16 сентября 2005 г. был принят оспариваемый доклад, который закрепил решение о том, что протоколы, которые ранее были приняты Советом министров, достаточны для реализации проекта Межуниверситетского Совета и обеспечения иммунитета и привилегий ВАС, и в принятии аналогичных по содержанию актов нет смысла. Перед судом стояла задача одновременно разрешить спор между двумя органами сообщества и дать правовое толкование, разъяснив следующие основные вопросы: (а) легитимность создания отраслевого Совета и его заседания в сентябре 2005 г., (б) состояние спорных законопроектов, (с) взаимоотношения Совета и Ассамблеи по законодательству.

рассмотрению непосредственно Советом Министров, а не вторичным органом. Суд также пришел к выводу, что в соответствии с Договором ВАС в полномочия Совета Министров в любом случае не входит отзыв законопроектов из Законодательной Ассамблеи, а только их инициация.

В результате рассмотрения данного дела можно вывести два основных достижения судебной интерпретации. Во-первых, Суд ВАС принял независимую от воли политических органов сообщества позицию, руководствуясь положениями Договора ВАС и правовой доктриной, тем самым действовал вопреки политическому давлению. Во-вторых, Суд попытался распределить баланс власти внутри организации, разграничив полномочия нормотворческого и исполнительного органов.

Следующим важным делом для практики Суда ВАС стало дело Профессора Петера Нионго против Кении^[321]. В данном деле спор возник об исполнении статьи 50 Договора ВАС, которая предусматривает, что депутаты в Законодательную ассамблею ВАС избираются парламентским голосованием.

Однако за данными решениями последовала реакция государств- участников, которые выступили с критикой против активизма Суда ВАС^[324]. Вскоре были предложены поправки для косвенного ограничения судебной дискреции, а именно, как отмечают в литературе, создание в 2006 г. апелляционного отделение Суда ВАС, которая вводила возможность для пересмотра судебных решений, в том числе политически неугодных; и поправки к статусу судей, в соответствии с которыми, если государство-член принимало решение о прекращении полномочий такого судьи на национальном уровне, то полномочия такого судьи автоматически прекращались в Суде ВАС^[325]. Также ряд государств установил двухмесячный срок исковой давности для направления в

Суд ВАС заявлений от частных лиц о нарушении прав человека. В частности, несмотря на то, что господство права ВАС и решений Суда ВАС закреплено в п.

2 ст. 33 Договора ВАС, каждое государство по-своему понимало установленный в договоре приоритет, и Суд ВАС не принимал каких-либо разъяснений по данному поводу. Более того, государства-члены предприняли попытку реформировать Договор ВАС и ограничить компетенцию Суда ВАС посредством установления правомочия национальных судов интерпретировать право сообщества на свое усмотрение. Однако в деле «The Attorney General of the Republic of Uganda Vs The East African Law Society and the Secretary General of the East African Community» Суд смог отстоять свой авторитет, осуществив следующее толкование. Так, принимая к производству заявление, Суд дополнительно указал, что в его полномочия входит принятие заявления на свое усмотрение в интересах осуществления правосудия, что вытекает из правила 2 Регламента Суда, так, как это было сделано ранее в делах «The Attorney General of Uganda vs the East African Law Society - Application № 7 of 2012», «Angela Amudo vs the Secretary General of the East African Community Case № 1 of 2012)»^[326].

Тем не менее, данное решение суда заложило основу для укрепления наднационального статуса права сообщества и развития практики о защите прав человека. Формально Совет министров не принял протокол в порядке статьи 27 Договора о ВАС, который бы регламентировал производство по рассмотрению дел о нарушении прав человека на региональном уровне. Однако Суд фактически самостоятельно установил режим судебной защиты прав человека. В этой связи развитие прецедентного права Суда ВАС в области защиты прав человека значительно выходит за формально установленные рамки Договора. Таким образом, несмотря на то, что в ВАС был создан общий рынок в 2005 г. и Суд ВАС мог бы стать двигателем в развитии экономической интеграции в регионе, он

никогда не был использован как форум для разрешения споров, вытекающих из положений об общем рынке.

Суд ЭКОВАС - еще один пример того, как судебный механизм, созданный для обеспечения экономической интеграции в регионе, переквалифицировался в суд для защиты прав человека. Поворотным в практике Суда ЭКОВАС стало упомянутое в главе второй настоящей диссертации дело Афолаби против Федеративной Республики Нигерия. Оладжиде Афолаби был нигерийским гражданином и осуществлял экспорт товаров из Нигерии в Бенин. Конфликт в 2004 г. был связан с тем, что он не смог заверишь транзакцию, поскольку Нигерия в одностороннем порядке закрыла границу с Бенином. Несмотря на то, что в то время право ЭКОВАС не предусматривало locus standi частных лиц, тем не менее Афолаби направил заявление непосредственно в Суд ЭКОВАС против Нигерии о том, что ее действия нарушают принцип свободы передвижения лиц и товаров внутри общего рынка. При этом Афолаби ссылался на принцип справедливости и равенства, как на основания принятия к производству его

заявления. Нигерия в свою очередь сослалась на отсутствие у Суда компетенции рассматривать данное заявление, поскольку в соответствии со статьей 9 Протокола 1991 г. только государства вправе обращаться в Суд с заявлением в интересах своих граждан против другого государства. Судьи интерпретировали данное положение буквально, указав, что частным лицам не предоставлено право напрямую обращаться в Суд ЭКОВАС, а иск заявителя был отклонен. В мотивировочной части решения Суд дал следующие объяснения: статья 9 Протокола 1991 изложена ясно в части отсутствия у частных лиц locus standi. Суд провел аналогию с практикой Суда ЕС, сославшись на статью 164 его Статута, согласно которой «Суд обязан обеспечить исполнение права сообществ в ходе его интерпретации и применения», указав, что данное положение наделяет дискрецией судей Суда ЕС для широкого толкования права и формирования прецедентного права^[327]. Однако, как далее было указано в решении, Суд ЭКОВАС

такой дискрецией не наделен и в контексте права ЭКОВАС применяет статью 9 Протокола от 6 июля 1991 г. буквально, несмотря на то, что она носит суровый характер. В этой связи жалоба Афолаби не может быть принята к производству^{327 [328].}

Принятие данного решения вызвало широкий резонанс в странах ЭКОВАС, НКО, и профессиональное юридическое сообщество объединили силы для лоббирования в своих правительствах расширения юрисдикции Суда ЭКОВАС. Кампания прошла успешно и, менее чем через год, был принят известный Дополнительный протокола A/SP1/01/05 от 19 января 2005 г., который, среди прочего, предусмотрел прямое обращение лиц в Суд ЭКОВАС по вопросам защиты прав человека без обязанности исчерпать внутренние средства судебной защиты. В отношении данного документа Суд ЭКОВАС осуществил широкое толкование с тем, чтобы позволить всем категориям частных субъектов и НКО обходить национальные суды и направлять иски непосредственно в Суд ЭКОВАС.

Следующее дело, которое невозможно обойти стороной при рассмотрении практики Суда ЭКОВАС о защите прав человека, является дело Мани Корау против Республики Нигер^[329]. В 1996 г. Мани Корау, гражданка Нигерии, в соответствии с обычаями, была продана главой племени Бузу в возрасте 12 лет в фактическое рабство Эль Хаджи Сулейману Норау, в котором она находилась последующие 9 лет. В августе 2005 г. Эль Хаджи Сулейман Норау подписал акт об эмансипации Мани Корау, однако требовал признать ее своей женой, о чем в судах Нигера между ними велся спор. В 2007 г., в период, когда велся спор о признании Мани Корау против ее воли женой Эль Хаджи Сулейман Норау, она заключила брак в соответствии с правовой формой. Этот факт послужил основанием для уголовного отделения Верховного суда Конни 2 мая 2007 г. приговорить ее, ее супруга и брата к шести месяцам лишения свободы и наложить

штраф^[330]. Мани Корау обратилась с апелляционной жалобой на данное решение, в процессе рассмотрения жалобы было издано предварительное решение временно освободить троих осужденных граждан.

14 сентября 2007 г. Мани Корау обратилась в Суд ЭКОВАС с жалобой против Республики Нигер о нарушении ее фундаментальных прав в связи с содержанием в рабстве. В жалобе были заявлены следующие требования:

1) признать Республику Нигер нарушившей статьи 1, 2, 3, 5, 6 and 18(3) Африканской Хартии прав человека и народов;

2) обязать власти Нигера ввести законы, защищающие женщин против дискриминационных обычаев замужества и развода;

3) обязать власти Нигера пересмотреть законы о судах и трибуналах так, чтобы они обеспечили правосудие в делах о рабстве;

4) обязать властей Нигера запретить дискриминационные обычаи против женщин;

5) присудить Мани Корау справеливую компенсацию за содержание в рабстве в течение 9 лет.

Данное дело получило мировую известность, поскольку затронуло проблему антигуманных правовых обычаев Республики Нигер в отношении женщин. Суд ЭКОВАС, в свою очередь, проявил политическую власть и независимость при его рассмотрении.

Некоторые из заявленных требований выходили за пределы непосредственной компетенции Суда, в частности, требования обязать Республику Нигер внести поправки в законодательство, которые существенно изменили бы сложившиеся правовые обычаи и даже судебную систему. Суд, тем не менее, признал, что Республика Нигер виновна в том, что не предприняла достаточных мер для защиты заявителя от рабства, которое причинило ей физические и моральные страдания, признало заявителя жертвой рабства, которое стало результатом бездействия административных и судебных органов, признало

выплатить заявителю компенсацию в размере 10 000 000 африканских франков. Судебное решение подлежало непосредственному исполнению, остальные требование были отклонены. Как следует из данного дела, Суд ЭКОВАС близок к тому, чтобы претворить в жизнь в своей практике концепцию приоритета права сообщества и непосредственного действия судебных решений.

Торговля между африканскими странами в сравнении с европейскими или южноамериканскими регионами остается крайне мала. Это связано с низким экономическим развитием и многочисленными нетарифными барьерами, а общий рынок фактически остается не у дел^[331]. В этой связи судебная практика по делам о защите правил общего рынка не развивается; с другой стороны, укрепление права сообществ и региональной интеграции возможно через решения по делам о защите прав человека. В этом ключе наиболее вероятно и благотворно для граждан государств-участников ЭКОВАС признание прямого действия актов судов африканских МОРЭИ.

Основываясь на вышеизложенном анализе судебной практики МОРЭИ, можно сделать следующие выводы. Г оворя глобально, судебная практика играет значительную роль в формировании структуры и содержания международного права. Происходит постоянное усиление значения судебного прецедента в международном праве, которое проистекает из национальных правопорядков и, прежде всего, из англосаксонской правовой семьи, что делает международноправовую доктрину более технической и прагматичной. Судейское нормотворчество - признанный феномен в международном праве и рассматривается как одна из судебных функций^[332]. Посредством толкования права

суды МОРЭИ унифицируют юриспруденцию организации, что способствует достижению уставных целей и развитию интеграции.

Как было рассмотрено выше, основополагающими концепциями, которые были введены судами в интеграционное право, являются принцип приоритета интеграционного права над национальным и его автономия по отношению к общему международному праву, принцип непосредственного действия интеграционного права и судебных решений МОРЭИ.

Во многом структура судебного механизма предопределяет направление судебной практики. Как мы можем убедиться, наиболее важные судебные решения для права МОРЭИ были приняты в результате рассмотрения с прямым или опосредованным участием частных лиц, к примеру, в результате рассмотрения преюдициальных запросов. Участие частных лиц в судебном производстве имеет большое значение, поскольку жалобы, с которыми они обращаются, затрагивают фундаментальные принципы функционирования общего рынка, несовершенства и пробелы в которых выявляются на практике и могут быть вынесены на обсуждение только благодаря обращению частных предпринимателей и компаний, которые непосредственно вовлечены в экономический оборот.

Важной тенденцией в судебной практике ряда МОРЭИ является то, что они постепенно приобретают гуманитарный характер. Принципиальной предпосылкой для этого является принцип свободы движения рабочей силы, который служит неотъемлемым элементом общего рынка. Регулирование трудовой миграции невозможно без применения общепризнанных стандартов в области трудовых прав человека. Однако в настоящий момент не во всех МОРЭИ признаны права человека в качестве принципов их функционирования и основы достижения национального экономического благосостояния государств- участников и, соответственно, отсутствуют принятые на региональном уровне документы, признающие ценность прав человека. В особенности данная проблема актуальна для развивающихся стран^[333]: в данных регионах защита прав человека становится своего рода социальной миссией для судей МОРЭИ. В этой связи Суды МОРЭИ стремятся применять стандарты общего международного права и прав человека, тем самым создавая качественно новую региональную юриспруденцию. Иными словами, независимо от принятия на региональном уровне формальных документов, благодаря судебной практике нормы о защите прав человека интегрируются в систему права МОРЭИ. Глобализация и заключение международных договоров с демократическими странами и блоками, стандартной практикой которых является включение среди прочих положения об уважении прав человека, оказывает влияние на партнеров, задает стандарт сотрудничества и, как следствие, направление развития в регионе^[334].

Можно с точностью отметить, что суды МОРЭИ делают подавляющее большинство ссылок на практику Суда ЕС, также встречаются цитаты из практики Суда ООН и ЕСПЧ. Причины, по которым судебная практика ЕС пользуются спросом, носят комплексный характер. Технически возможность изучения и распространения решений Суда ЕС обусловлена тем, что они переведены на многие языки и находятся в свободном доступе в сети Интернет, что позволяет беспрепятственно обращаться к ним. Распространению и, в некотором смысле, популяризации правящих в Европейском Союзе правовых концепций способствовал судебный штат высококвалифицированных специалистов других МОРЭИ, которые непосредственно участвовали в осуществлении правосудия, а также продолжающийся диалог и критика иных представителей профессионального сообщества, включая национальных судей и НКО, повлиявших на формирование открытого взгляда к восприятию положительного опыта международных судов. К примеру, учрежденный при поддержке ЕС и упомянутый ранее во главе второй диссертации ИЛКИ - региональный институт, принципиальной задачей которого является адаптация интеграционной модели и идей ЕС в Андском сообществе наций. Или европейские исследовательский центры, которые организовывают мастер-классы для судей международных судов из других регионов мира. Другой пример, исследовательский центр Швеции по правам человека имени Рауля Валенберга организовывал в 2003 г. профессиональные тренинги для судей африканских международных судов, посвященные совершенствованию правосудия в области защиты прав человека. Задачей тренингов было повлиять на судейскую культуру так, чтобы судьи были независимы в своей деятельности и придерживались международных стандартов по делам о защите прав человека, а не следовали традиционной идеологии национальных судов^[335]. Подобные программы, регулярно организованные при содействии международных и европейских исследовательских институтов и организаций, способствуют распространению знаний о европейском праве, деятельности ЕС, ЕСПЧ и МС ООН и их практическому применению.

В то же время далеко не все европейские концепции были восприняты судами других МОРЭИ, несмотря на то, что многие авторы высказываются за резонность их применения. Так, одна из базисных доктрин «acte clair» не была «трансплантирована» в какой-либо другой правопорядок. В частности, как было рассмотрено выше, в практике Андского трибунала прямо поднимался данный вопрос на рассмотрение и был отвергнут. Необходимо исходить из того, что судебные механизмы, входящие в предмет исследования, существуют в разных правовых, политических и институциональных системах. Поэтому правовые концепции, которые суд применяет в том или ином регионе, адаптируются по- разному. Порой довольно неожиданны ссылки судов МОРЭИ в своих решениях, либо ссылки участников по делу в жалобах на практику Суда ЕС, поскольку в различных регионах мира совершенно разные конституционные традиции и правовая культура в целом, порой чуждые европейским. Однако, как мы можем заметить, это не препятствует заимствованию правовых концепций, введенных

Судом ЕС. При этом справедливо будет отметить, что суды интерпретируют данные концепции в соответствии с региональной правовой культурой и в итоге могут принять акты совершенно иного содержания по сравнению с решениями Суда ЕС. В этой связи, несмотря на копирование судебного механизма и судебной практики Суда ЕС, в других регионах не удалось построить наднациональный судебный институт^[336]. Речь идет о правовой культуре, которая в данном случае является индивидуальной для каждого регионального блока. И от того, принимает ли правовая культура ту или иную конструкцию или концепцию, зависит успех ее внедрения и функционирования.

Диверсификация правовой культуры может негативно влиять на имплементацию международного права, что приводит к его фрагментации, как было упомянуто в главе третьей настоящей диссертации. Обратимся к одному из заявленных способов преодоления данной проблемы, а именно к межсудебному диалогу. Как было указано выше, судьи МОРЭИ действительно ссылаются на решения других международных судов и по большей части на решения Суда ЕС. Это можно объяснить тем, что ЕС, в некотором роде, превосходная институциональная модель МОРЭИ, а право ЕС прошло все те трудности региональной интеграции, на пороге которых стоят более молодые МОРЭИ. Иными словами, практика Суда ЕС содержит готовые ответы на возникающие аналогичные вопросы в праве других региональных объединений. Верно, на наш взгляд, отметил Исполинов А. С. «В абсолютном большинстве случаев речь идет об одностороннем, сугубо утилитарном и избирательном цитировании решений наиболее известных судов судами региональными или же недавно созданными судами (либо отдельными судьями в особых мнениях) для повышения убедительности, значимости и легитимности своих выводов в глазах создавших этот суд государств»^[337]. Диалог, в этой связи, не точное понятие, поскольку оно подразумевает двустороннее движение, взаимное восприятие концепций. Скорее речь может идти о соблюдении определенной иерархичности в обращении к судебным позициям, о чем и говорил судья Гийом в своем послании^[338]. В то же время межсудебный диалог, в собственном значении слова, существует между судебными механизмами МОРЭИ и национальными судами государств- участников, которые соответственно состоят в данных объединениях. Во многом благодаря взаимодействию международных судей в регионе и национальных судей были успешно разработаны, а затем и имплементированы основополагающие правовые концепции^[339]. В данном контексте также важна роль профессионального сообщества судей, юристов-практиков и исследователей. Этот компонент имеет особенное значение, поскольку в МОРЭИ, как и в международном правосудии в целом, отсутствует принудительный механизм исполнения судебных актов, исключение может составлять только ЕС. В этом случае остается полагаться на добровольное обращение национальных судей и юристов к нормам интеграционного права. Несмотря на то, что как таковой международный межсудебный диалог не сложился, прослеживается определенная системность международного правосудия, в соответствии с которой практика более опытных международных судов пользуется авторитетом и распространением.

Оценивая судебную практику, можно однозначно определить МОРЭИ, в которых государства стремятся к признанию концепций, введенных расширительным толкованием суда, иными словами, поощряют судебное нормотворчество, укрепляя с его помощью интеграционной структуры объединения. Однако существует и обратная тенденция, которая показывает, что есть и такие МОРЭИ, в которых государства стремятся к сдерживанию развития судебной власти, ограничивая полномочия судебного органа, к таким относятся ВАС и ЕАЭС. Это обусловлено тем, что судебное нормотворчество тесно граничит с феноменом судебного активизма, однако эти понятия не стоит отождествлять. Понятие судебный активизм проистекает из права США, впервые оно было употреблено по отношению к практике Верховного Суда США в середине двадцатого века^[340], к настоящему моменту по данному вопросу проделан ряд более современных исследований иностранных юристов^[341].

Судебный активизм в международном праве предполагает, что суд, осуществляя свои полномочия, выходит за пределы очерченной уставом компетенции, что может быть выражено в установлении определенных концепций при расширительном толковании права, которые в последующем наделяют суд большей властью^[342]. При условии расширительного толкования, которое ложится в основу так называемого судебного нормотворчества, суд держится в отведенных ему рамках^[343]. При этом такие рамки могут быть не всегда легально четко очерчены и определяются лишь последующей реакцией государств-членов на принятые судебные акты, что может быть выражено в беспрепятственном принятии к исполнению либо отказе или попытке нормативно ограничить суд от принятия подобных актов в последующем. Авторы, исследовавшие «судебный активизм» в международном праве^[344], высказывают неоднозначную позицию относительно подобной судебной деятельности, которая часто имеет негативный оттенок. С одной стороны, активная судейская деятельность позволяет гибко реагировать на отсутствие прямых правовых предписаний и принимать решения нормативного характера, с другой стороны, суды могут зайти довольно далеко в интерпретациях и приобрести определенную политическую независимость, что не всегда удовлетворяет государств- участников. Ответом на судебный активизм может быть как положительная реакция с последующим принятием государствами-членами подобных судебных решений, так и негативная, что может сопровождаться критикой и попыткой ограничить судебную дискрецию на нормативном уровне. Существует критика против судебного активизма, в частности, против некоторой практики Суда ЕС^[345]. Судебный активизм Евразийского суда также встретил довольно жесткую критику со стороны профессионального сообщества^[346] и, по всей видимости, политических сил в указанных регионах, что привело к сужению его компетенции.

Как мы видим, не во всех МОРЭИ попытка через уставные договоры, по инициативе самих государств-членов, или судебную практику, по инициативе суда, внедрить элементы наднационального устройства увенчалась успехом. Это обусловлено тем, что государственный суверенитет чувствителен к развитию интеграционного объединения и очевидно, что усиление судебной власти в МОРЭИ неизбежно влияет на ее наднациональные свойства. В свою очередь, государства-члены, в конкретных случаях, несмотря на положения договоров, реально не желают иметь независимый суд, обладающий императивной властью.

Это позволяет сделать вывод о том, что государства не готовы наделить интеграционное образование наднациональными полномочиями. На наш взгляд, Исполинову А. С. удалось точно подметить: государства создают суды для достижения своих определенных целей^[347] и, следовательно, благосклонно относятся к их практике, если они действуют в желаемых пределах.

Таким образом, можно сделать следующие выводы. К основным факторам, влияющим на развитие судебной практики МОРЭИ, относятся:

- воля государств-членов организаций создать эффективный судебный механизм с наднациональными свойствами;

- взаимодействие судебных механизмов МОРЭИ и национальных судов;

- юридическое профессиональное сообщество и представители гражданского общества, в частности НКО, которые способствует распространению знаний о международной судебной практике, благоприятных для региональной интеграции правовых концепций, и их последующее применение.

Как было отмечено, сильный и независимый суд является важной частью архитектуры международных организаций^[348], а в случае МОРЭИ - их опорой. От того, насколько успешно развивается судебная практика, то есть насколько она устойчива, признана государствами-членами и институтами организации, имплементирована в национальные системы, можно определить авторитет и эффективность самого судебного механизма и уровень его реальной власти. Следовательно, опираясь на соответствующую оценку, мы можем судить о наличии наднациональной компетенции МОРЭИ в целом. В этом проявляется прямая взаимосвязь между компетенцией суда и властью и авторитетом организации, в которой он учрежден.