§ 4.1. Основные правовые концепции в судебной практике МОРЭИ

Изучение судебной практики представляет для нас важный практический интерес, поскольку позволяет понять, как реализовываются полномочия судебных механизмов, проследить, как она реформируется, реагируя на социальные запросы и реалии.

Как было отмечено в главе третьей настоящей диссертации, в международном праве вместе с пролиферацией судебных учреждений появилась проблема фрагментации международного права. Еще в 2000 г. Президент МС ООН Г илберт Г ийом (Gilbert Guillaume) предложил в качестве одного из способов преодоления данной проблемы поддерживать межсудебный диалог^[256]. Из его объяснения следует, международным судьям необходимо иметь в виду, что из-за анархичной пролиферации международных судов их практика негомогенна. В этой связи им следует быть более осведомленными о прецедентном праве, разработанном их коллегами, и поддерживать отношения с другими судами^[257], то есть под межсудебным диалогом мы можем понимать взаимное обращение одних международных судов к ранее предложенным интерпретациям других международных судов тех же или аналогичных норм международного права, чтобы избежать создания противоречивой судебной практики, которая ведет к разночтению и фрагментации международного права.

Так, в международной судебной практике, в том числе и МОРЭИ, часто можно встретить ссылки на практику МС ООН, в целях верного определения и применения принципов общего международного права, поскольку это международное судебное учреждение является основным органом ООН, обладает универсальной юрисдикцией и, следовательно, занимает привилегированную позицию в международной судебной иерархии. К примеру, при определении пределов судебной компетенции, делаются ссылки на основополагающий процессуальный принцип ne eat iudex ultrapetitapartium, руководствуясь которым суд обязан надлежащим образом разграничить объект рассматриваемого спора.

В настоящей главе мы будем обращаться к наиболее важным судебным решениям исследуемых нами судебных механизмов, ставшими основополагающими для юриспруденции МОРЭИ, благодаря которым были устранены правовые пробелы и правовая двусмысленность, а в отдельных случаях определенные решения привели к расширению судебной компетенции. Также существенный интерес для нас представляет то, как судебная практика одних

МОРЭИ находит отражение в решениях судебных механизмов других МОРЭИ, что будет рассмотрено на конкретных примерах ниже.

Начнем рассмотрение судебной практики МОРЭИ с Суда ЕС. Суд ЕС внес неоценимый вклад в развитие европейской интеграции, который многие определяют как движущую силу объединения^[259]. С момента учреждения Суда ЕС его решения были обязательны для государств-членов, однако он фактически не мог воздействовать на них в целях наилучшего применения права. За период своего существования Суд ЕС трансформировал Римское соглашение и «вторичное право» в нормы, непосредственно применимые в делах с частными лицами в национальных судах. Так, путем толкования коммунитарного права, а позже права ЕС, нередко при помощи расширительных методов, были преодолены правовые пробелы, позволившие построить и укрепить правовую и институциональную конструкцию ЕС. Данные акты толкования в некоторых случаях граничат с правотворчеством, что подчеркивает комплексную природу деятельности суда. Уже в первое десятилетие Суд ЕС принял ряд важных решений, которые легли в основу устройства Европейских сообществ, которые и определили Суд как основополагающий орган в процессе интеграции.

ЕС установил: «Верное применение коммунитарного права может быть очевидным и не оставляющим сомнений в том, каким образом вопрос подлежит разрешению». В этом случае национальным судам не требуется направлять запросы в Суд ЕС для разрешения вопросов применения права, а руководствоваться уже данным ранее мнением суда по аналогичному делу. Еще одна важная концепция, введенная Судом в решении по делу Комиссия против Совета от 13 сентября 2005 г., закрепляет приоритет толкования договоров в соответствии с целями сообщества над формальной строгостью их положений, что дает, в первую очередь, широкую дискрецию Суду ЕС при принятии судебных актов.

Как видим, прямое действие права ЕС и его приоритет по отношению к национальному праву были де-факто созданы практикой Суда ЕС, а не внесены напрямую в Римский договор его составителями. Перечисленные доктрины носят фундаментальный характер для системы права ЕС и позволили, в некотором смысле, раздвинуть границы компетенции Суда ЕС. В то же время укреплению центральной позиции Суда способствовали и остальные институты ЕС, в особенности Комиссия ЕС, безоговорочно признавая значимость и авторитет Суда^[263].

Справедливо будет отметить, что установленные Судом ЕС правовые принципы не были реализованы в одночасье. Однако, как предлагает концепция эволюционного толкования уже сложившихся правовых норм, о которой говорит Зорькин В.

Успешное развитие практики Суда ЕС обусловлено рядом факторов.

Во-первых, при интерпретации права ЕС, Суд использует широкий круг инструментов толкования^[266], в особенности требует внимания обращение за разъяснением к национальному праву государств-участников, что отвечает принципу уважения национальной идентичности государств, закрепленного статьей 17 Договора о функционировании ЕС. Иными словами, происходит постоянный диалог правовых систем, и Суд ЕС принимает во внимание положения и доктрины национального права, поскольку многие правовые понятия и термины проистекают из национальных правопорядков, к примеру, публичная мораль, публичная политика, форс-мажор^[267]. Это позволяет Суду ЕС принимать судебные акты фундаментального характера, приемлемые для государств-участников.

Установление данных доктрин было необходимо в целях имплементации Римского договора и продвижения общего европейского рынка^[268]. Однако в данном контексте самым примечательным является тот факт, что национальные суды приняли данную практику. Диалог между региональным и национальными судами способствовал укреплению авторитета Суда ЕС и расширению сферы его деятельности. Сам Суд ЕС в своей практике указывал о важности преюдициальных заключений для обеспечения единообразного применения права ЕС^[269]. Однако в Мнении 1/09 (Opinion 1/09) Суд ЕС продвинулся еще дальше, указав что национальные суды являются основой защиты прав граждан ЕС и незаменимым элементом конституционного строительства Союза^[270].

Подробнее изучению диалога между Судом ЕС и национальными судами изложено в ряде работ европейских юристов^[271].

Суд ЕС стал первопроходцем в разработке системообразующих концепций интеграционного объединения, что сделало его источником вдохновения для других МОРЭИ, которые пошли по пути заимствования некоторых из разработанных им концепций в своей практике.

Как ясно следует из истории становления судебных механизмов, анализа их структуры и юрисдикции, наиболее приближенным судебным механизмом к Суду ЕС является Андский трибунал; в вопросах судебной практики он тоже остается верен заданному направлению и свободно применяет в своих решениях аналогичные доктрины.

К примеру, в первых двух делах, рассмотренных в порядке преюдициального производства, суд декларировал верховенство и

преимущественную силу андского права по отношению к национальному законодательству государств-участников и указал, что в случае противоречия национального законодательства Андскому праву, приоритет имеет последнее. При этом Андский трибунал сделал прямую отсылку к делу Costa vs ENEL, рассмотренному Судом ЕС, и указал, что интерпретирует право сообщества в соответствии с его духом^[272]. В данных решениях мы находим повторение установленных Судом ЕС доктрин приоритета и непосредственного действия интеграционного права.

Далее, Трибунал принял еще несколько важных для системы андского права решений. Так, в 1996 г. суд признал противоречащим и ничтожным двусторонний договор между Эквадором и США, который фактически вводил исключительный режим для потока медикаментов, требующих патентной регистрации для данного вида товаров в соответствии с интеграционным правом Андского сообщества. В данном деле Андский трибунал указал, что вопросы интеллектуальной собственности являются одним из столпов экономической гармонизации в регионе и находятся в исключительном ведении сообщества. В том же году по запросу конституционного суда Колумбии Трибунал принял в порядке преюдициальной процедуры еще один акт концептуально важного значения о разъяснении соотношения андского законодательства о праве интеллектуальной собственности и Парижской конвенции по охране промышленной собственности. Так, Андский Трибунал установил, что в ряде вопросов государства передали исключительные права Андскому сообществу, а именно, в части толкования норм права об интеллектуальной собственности, в том числе о соотношении андских правил и других договоров об интеллектуальной собственности^[273].

Рассматривая практику Суда КАРИКОМ по вопросам регулирования Общего рынка, мы обращаемся к его составу, обладающему оригинальной юрисдикцией. Первый и основной спор, на который пришлось наибольшее количество судебных заседаний и в результате которого был принят целый ряд судебных актов, содержащих важные правоположения, стало дело Trinidad Cement Limited («TCL») и TCL Guyana Incorporated («TGI») против Республики Гвиана в 2008 г. Суть конфликта заключалась в том, что частные корпорации Trinidad Cement Limited («TCL») и TCL Guyana Incorporated («TGI») оспаривали введенный Республикой Гвиана налог на цемент, который носил дискриминационный характер и противоречил принципам общего рынка. Суд в определении подчеркнул уникальность рассматриваемого дела в связи с тем, что оно является первым в истории суда и суд, соответственно, не располагает прецедентами, которым можно было бы следовать в интерпретации, в то же время указывая на формирование в перспективе прецедентной системы, на которую можно было бы опираться^[277].

Принципиальным вопросом, который возник при рассмотрении заявления, явился вопрос, вызвавший спор о том, обладают ли частные лица правом на непосредственное обращение в суд с исковым заявлением против государств, поскольку в соответствии со статьей 222 пересмотренного Договора Чагуарамас, Locus Standi частых лиц решается на усмотрение суда. Так, буквальное прочтение текста подразумевало, что наличие у частного заявителя данных признаков еще не означает, что суд обязан принять заявление к рассмотрению, поскольку принятие заявлений от частных лиц остается его правом. Как отметил сам суд, язык международных договоров часто неточен, а в некоторых случаях намеренно допускает двусмысленность, поскольку это позволяет согласовать политически корректную интерпретацию положений такого международного договора для разных национальных юрисдикций^[278]. В этой связи в качестве компромисса требуется интерпретация международного суда, который бы разъяснил норму права в соответствии с целями организации и намерениями, из которых исходили государства при согласовании договора. Как указал суд в определении по настоящему делу, принятие правоположения, которое бы устраняло спорный пробел о праве частных лиц на непосредственное обращение в суд, будет обязательным для следования других государств-участников. Поэтому он прибегнул к диалогу с национальными властями и направил запросы компетентным представителям государств-участников для изложения мнения по данному поводу, которое бы отражало их поход в соответствии со сложившейся правовой культурой и системой права. В результате Суд пришел к выводу, что частные лица, полагающие, что имеют существенный юридический интерес, который может быть затронут решением Суда КАРИКОМ при исполнении его оригинальной юрисдикции, вправе обратиться в суд с заявлением о защите своих интересов и в полномочиях суда решить, подлежит ли такое заявление рассмотрению. Данное пилотное дело примечательно также тем, что в одном из своих первых актов Суд делает ссылку на практику Суда ЕС. Так, при разрешении вопроса о применимом праве по данному делу, Суд указал на следующие важные положения. Применение и интерпретация права сообщества Договора Чагуарамас представляют собой своего рода «открытие» права сообщества. В связи с чем для верного толкования права необходимо обращаться к релевантным источникам международного права, а также к практике национальных органов. При этом Суд сослался на мнение Г енерального адвоката по делу AM & S Europe Ltd против Комиссии^[279], в соответствии с которым применение норм права или принципов в национальных системах может отличаться.

Суд вынес решение по данному делу 20 августа 2009 г. и обязал Гайану применить внешний тариф на цемент в течение 28 дней со дня вынесения распоряжения, то есть до 17 сентября. Рассмотрение данного дела действительно является знаковым, поскольку суд устранил важный правовой пробел посредством толкования положений Договора Чагуарамас и дал по этому поводу ценные разъяснения, которые раскрывают сущность международной судебной практики.

Однако после вынесения решения дело получило продолжение, поскольку Гайана не выполнила распоряжение Суда и обратилась за продлением сроков исполнения, которое было отклонено Судом. 15 октября 2009 г. Генеральный комиссар Г айаны распорядился о восстановлении таможенного cбора на цемент, однако в отношении поставок, заказанных после 15 октября. В этой связи истцы обратились в Суд со следующими требованиями: обязать Г енерального прокурора Гайаны явиться в суд и дать объяснения о неисполнении распоряжения суда, признать, что неисполнение Генеральным прокурором распоряжения Суда является нарушением статьи 215 Пересмотренного договора Чагуарамас. Суд установил вину Гайаны в неисполнении судебного распоряжения, однако указал, что в отличие от судов уголовной юрисдикции, к примеру, МТБЮ, он не обладает санкционными полномочиями в отношении неисполнения судебного акта^[280]. Суд также указал, что даже при наличии у него полномочий рассматривать заявления о неисполнении судебных актов, он может принять лишь декларацию, которая подтверждает данный факт. Такие полномочия предоставлены суду на основании статьи 215 Пересмотренного договора Чагуарамас. По мнению Суда, отсутствие регламента санкций за неисполнение решения - это пробел в праве КАРИКОМ^[281]. Суд выразил надежду, что государства-члены примут соответствующий протокол для его восполнения. Суд принимает декларацию о том, что Гайана нарушила статью 215 Пересмотренного договора Чагуарамас и присудила возместить половину пошлины за рассмотрение иска в пользу истцов^[282].

Следующие два дела по заявлениям частных лиц, Hummingbird Rice Mills Ltd Claimant против Suriname (2012) и Trinidad Cement Limited Claimant против Конкурентной Комиссии КАРИКОМ (2013), были рассмотрены Судом частично в пользу истцов. Данные дела примечательны тем, что Суд присудил взыскать с заявителей минимальную пошлину за судебное обращение, при этом Суд руководствовался следующим. В первом деле Суд указал, что развитие права Карибского сообщества находится в зачаточном состоянии и в этой связи важно, чтобы бремя установления принципов регулирования Общего рынка не давило чрезмерно на частные компании, поскольку это может лишить их возможности поднимать перед Судом важные вопросы для экономического интеграционного права^[283]. Во втором деле Суд придерживался этого же подхода, подчеркнув, что судебное производство в международных судах отличается большими расходами. В связи с этим Суд признал не налагать на частные лица полный объем расходов, так как это может отбить у них инициативу обращаться в Суд КАРИКОМ, в то время как рассмотрение их заявлений способствует устранению правовых пробелов, становлению и обогащению права сообщества^[284]. Действительно, как мотивировал Суд, обращение против Конкурентной Комиссии позволило выявить недостатки в правилах данного органа, так как они не соответствовали полностью положениям Договора Чагуарамас и соответствующим стандартам справедливости. Суд указал, что Комиссия и КАРИКОМ в целом получили выгоду от рассмотрения дела по заявлению частной компании и было бы непропорциональным возлагать расходы на частное лицо за то, что суд уточнял и толковал нормы права, регулирующие важные аспекты Общего рынка и Экономики.

Судебная практика МЕРКОСУР развивается в строгом соответствии с заданной моделью его судебного механизма, целью которой является разрешение экономических споров между государствами. В данном судебном механизме отсутствует необходимый уровень дискреции для принятия судебных решений, которые служили бы фундаментом для продвижения интеграции в регионе, не предусмотрено и производство с прямым или опосредованное участием частных лиц. Более того, в соответствии с учредительными договорами, принцип непосредственного действия судебных актов устанавливается не практикой суда, а выносится на обсуждение Комиссией общего рынка, исполнительным органом сообщества, которая предлагает принять соответствующий протокол для его закрепления. Несмотря на это, в судебных решениях МЕРКОСУР также прослеживаются попытки концептуального толкования права и ссылки на решения других международных судов.

В одном из своих решений Арбитражный суд МЕРКОСУР, как было указано в главе третьей настоящей диссертации, это состав ad hoc по первой инстанции, предпринял попытку привлечь концепцию о защите прав человека к экологической ответственности. В данном деле Уругвай в исковом заявлении против Аргентины жаловался на периодическую блокаду с декабря 2005 г. по май

2006 г. двух международных мостов, соединяющих данные страны, что явилось препятствием для движения товаров, услуг и лиц между Уругваем и Аргентиной. В результате пострадали предприниматели, вовлеченные в экспортно-импортные отношения, туризм и наземный транспорт частных лиц. Блокада была организована группой аргентинских активистов-защитников окружающей среды в качестве протеста против строительства целлюлозного завода на реке Уругвай. Несмотря на то, что фактически нарушение принципов общего рынка были вызваны действиями частных лиц, Уругвай указал, что Аргентина несет международную юридическую ответственность за то, что не остановила частных лиц и не устранила препятствия, блокирующие дорожное движение. Более того, Уругвай отдельно сослался на нарушение прав человека бездействием Аргентины, поскольку частные лица не смогли реализовать право на свободное передвижение внутри общего рынка. Данная позиция была подкреплена ссылкой на аналогичное дело, рассмотренное ранее Судом ЕС, а именно на дело Комиссии ЕС против Франции в 1997 г.^[285] Фермеры, недовольные конкуренцией с другими странами ЕС, устроили ряд протестов во Франции, что, по мнению комиссии ЕС, стало препятствием для свободного движения сельскохозяйственных товаров и послужило основанием для обращения в Суд ЕС против Франции. Перед Судом ЕС стояла та же задача - разрешить вопрос об ответственности государства за действия частных лиц. Суд ЕС указал, что Франция, несмотря на внутренние трудности, вызванные действиями частных лиц, была обязана предпринять действия для поддержания свободы движения товаров и выполнить свои договорные обязательства.

В свою очередь Аргентина сослалась на преюдициальный запрос по делу Шмидбергер против Австрии, также рассмотренный Судом ЕС, в котором разрешался аналогичный вопрос, нарушили ли закон действия властей, авторизующие демонстрацию, правила общего рынка, если демонстрация фактически заблокировала движение товаров на определенных дорожных путях.

Так, Аргентина выстроила свою защиту согласно данному делу с опорой на два основных аргумента. Во-первых, она указала, что о блокаде в апреле 2005 г., которая стала результатом пятичасовой демонстрации более 40000 человек, было оповещено заблаговременно, и власти Аргентины обеспечили альтернативный путь движения транспорта, а заинтересованные лица могли запланировать свой маршрут заранее. Во-вторых, Аргентина допустила блокаду мостов, поскольку она стала результатом реализации права граждан на демонстрации и мирные собрания. То есть в данном случае бездействие Аргентины позволили гражданам реализовать свои гражданские права. Иными словами, Аргентина выстроила свою позицию с ссылкой на то, что права человека являются приоритетом над нормами интеграционного права.

Суд ЕС, разрешая вопрос, заявленный в преюдициальном запросе по делу Шмидбергер против Австрии о том, нарушают ли закон действия властей об авторизации демонстраций, указал следующее. Фундаментальные права человека, уважение которых является конституционной традицией европейских стран, могут быть оправданным вмешательством в экономические свободы общего рынка. Национальные власти имели полномочие заключить, что легитимная цель демонстраций не может быть достигнута иначе, чем посредством ограничения принципов общего рынка.

В свою очередь, Арбитражный суд МЕРКОСУР, анализируя аргументы истца и ответчика, указал о необходимости соблюдать баланс между правом прав человека и фундаментальными экономическими свободами общего рынка. Иными словами, он поставил права человека на один уровень с принципами функционирования общего рынка, приняв тем самым позицию, подобную практике Суда ЕС. Однако, несмотря на то, что Аргентина действовала добросовестно, нарушение свободы движения, возникшее в результате блокады мостов, носит непропорциональный характер и не может быть признано легитимным, суд принял решение частично удовлетворить жалобу Уругвая.

Иными словами, в обоих случаях Суды пришли к выводу о том, что если реализация прав человека преследует легитимную цель и она пропорциональна ограничению экономических свобод общего рынка и государства при этом предприняли меры для минимизации негативных последствий для экономической деятельности, то такая реализация фундаментальных прав человека не может рассматриваться в качестве нарушения экономических интеграционных норм. Данное решение Арбитражного суда говорит о том, что права человека также принимаются во внимание в судебной практике МЕРКОСУР, несмотря на приоритет экономических целей и отсутствие гуманитарной составляющей в его интеграционном праве. И, как было отмечено на доктринальном уровне учеными, судебный механизм МЕРКОСУР взял вдохновение у практики Суда ЕС, о чем была высказана надежда, что судебная защита прав человека может стать одной из движущих сил региональной интеграции^[286].

Однако вскоре данное решение Арбитражного суда было отменено в апелляционном порядке в первом, пилотном, деле, рассмотренным Постоянным трибуналом. Вместе с тем им были сделаны важные выводы о природе права МЕРКОСУР^[287]. В данном деле Постоянный трибунал выступил в роли апелляционной инстанции, пересматривая решение Арбитражного суда МЕРКОСУР. Уругвай в исковом заявлении против Аргентины жаловался на периодическую блокаду с декабря 2005 г. по май 2006 г. двух международных мостов, соединяющих данные страны, что явилось препятствием для движения товаров, услуг и лиц между данными странами. В результате пострадали предприниматели, вовлеченные в экспортно-импортные отношения, туризм и наземный транспорт частных лиц.

Не согласившись с частичным удовлетворением требований, Уругвай обратился в Постоянный трибунал с заявлением о пересмотре решения в апелляционном порядке, который в свою очередь полностью отменил решение

первой инстанции. При этом в новом решении были сделаны важные выводы о природе права МЕРКОСУР.

Во-первых, принципы общего права международного права, а именно - права граждан на демонстрации и принцип защиты окружающей среды не равноценны принципам интеграционного права МЕРКОСУР, которое имеет приоритет.

Постоянный трибунал указал, что интеграционное право обладает определенной автономией по отношению к международному праву, и это благоприятствует интеграционному процессу в регионе. Исходя из данного принципа, интеграционное право применяется с учетом его приоритета по отношению к иным нормам международного права. Соответственно, источники применимого права имеют определенную иерархию для суда. Следовательно, сначала применяются нормы интеграционного права, а затем, субсидиарно, применяются остальные источники права, перечисленные в статье Протокола Оливо. Следуя данной логике, Постоянный трибунал указал, что Арбитражный суд МЕРКОСУР неверно определил применимое право и допустил серьезные правовые ошибки в решении. Так, по мнению Постоянного трибунала, ему надлежало первоочередно руководствоваться интересами общего рынка, при этом для верной оценки действий Аргентины необходимо было принять во внимание следующие критерии: был ли факт ограничения движения товаров, носили ли ограничительные меры дискриминационный характер, может ли принятая мера быть оправдана и насколько она пропорциональна. Следует отметить, что аналогичные критерии были ранее приведены Судом ЕС по делу Комиссия против Австрии C-320/03, то есть они были заимствованы из его практики.

В данном решении Постоянный трибунал также дал важную оценку своей роли в структуре организации, указав, что он является центральным звеном в интеграционном процессе и призван восполнять правовые пробелы и развивать интеграционное право^[288]. Ранее было высказано мнение, что и на этот раз для

разрешения спора о применении права МЕРКОСУР был заимствован опыт Суда ЕС, хотя и в совершенно другом ключе по сравнению с судом первой инстанции².

Далее логично перейти к следующему судебному механизму принципиально экономического профиля, то есть к Евразийскому суду. Евразийский суд в своей практике не только разрешает направленные на рассмотрение споры, но также стремится к концептуализации и закреплению правоположений, которые бы устраняли двусмысленность правовых норм союза и систематизировали бы его юриспруденцию. При этом подавляющее количество рассматриваемых им дел составляют обращения хозяйствующих субъектов. Так, за период существования Суда ЕАЭС с 2015 г. по 2017 г. в Суд поступило 23 заявления, 13 из которых были направлены хозяйствующими субъектами.

При этом в процессе толкования норм права можно встретить ссылки на практику Суда ООН и в большей степени на практику Суда ЕС. Еще во время действия Суда ЕврАзЭс в ряде решений были даны оценки с учетом практики Суда ЕС. В Постановлении от 8 апреля 2013 г., разъясняющее решение от 5 сентября 2012 г. по делу «Угольная компания "Южный Кузбасс"» против Комиссии, указал, что правовым последствием признания акта Комиссии не соответствующим международным договорам является его ничтожность с момента принятия или с момента, указанного Судом. Концепция ничтожности акта, не соответствующего интеграционному праву, закреплена в ст. 264 Договора о функционировании ЕС и применяется Судом ЕС. Более того, были сделаны ссылки на принципы «pacta sunt servanda», «jus cogens», принцип разделения властей интеграционного образования, которые относятся к общему международному праву и теории права; концепцию обязательств «erga omnes», установленную МС ООН. Можно сказать, что Суд данными формулировками стремился к укреплению собственного авторитета и наднациональных ^[289]

полномочий. После принятия актов по данному делу практика Суда ЕврАзЭс подвергалась критике за подобный активизм. Государства-члены ЕАЭС внесли значительные изменения в компетенцию евразийского суда при его новом формальном учреждении. Достаточно сравнить редакции судебных регламентов ЕврАзЭс и ЕАЭС. Так, в ст. 2 Регламента Суда Евразийского экономического сообщества устанавливалось, что целью Суда является формирование права ЕврАзЭС путем обеспечения надлежащего выполнения и единообразного применения международных договоров, заключенных в рамках ЕврАзЭС, Таможенного союза и Единого экономического пространства, решений их органов, а также разрешения споров, входящих в компетенцию Суда.

Логично сделать вывод, что реакцией на данные действия евразийского суда стало усечение его компетенции, поскольку государства уже осознали, что международные суды в своих решениях могут модернизировать нормы интеграционного права, даже если для этого потребуется отойти от первоначального текста соглашения. Как указано в пунктах 101-103 нового Статута Суда ЕАЭС, «решение Суда не может выходить за рамки указанных в заявлении вопросов, изменять и (или) отменять действующие нормы права Союза, законодательство государств-членов и создавать новые нормы права». Данное положение связывает Суд в осуществлении расширительное толкование норм права, которое послужило бы эффективным способом преодоления правовых пробелов формирующегося интеграционного объединения. Более того, в перечне правовых источников, подлежащих применению Судом ЕАЭС, указаны решения и распоряжения органов Союза, при этом согласно п. 2 Статута под органами Союза понимаются органы Союза, за исключением самого Суда. То есть акты Суда в принципе исключены из системы источников права, и технически суд не имеет свободы ссылаться на ранее принятые решения, что является препятствием для формирования судебного прецедента. Ранее в литературе также поднималась

дискуссия о том, что полномочия Евразийского суда были усечены^[290]. Данное нововведение вполне согласовывается с правовой культурой региона. Как верно, на наш взгляд, было отмечено Исполиновым А. И., настороженное отношение к судебному прецеденту в евразийском регионе существует еще с советских времен^[291]. Справедливо будет подчеркнуть, что без свободы толкования и без опоры на предыдущие решения суд практически бессилен сформировать значимые правоположения и оказать какое-либо влияние на развитие и укрепление интеграционной структуры.

В этой связи представляет интерес вопрос, какое направление развития примет практика Евразийского суда после данной реформы. В первое время, как только Суд ЕАЭС приступил к функционированию, будучи ограниченным довольно жесткими формальными рамками, его решения были вынесены с осторожностью, строго по существу и в соответствии с прямым значением буквы права. Вместе с этим примечательны смелые правовые оценки судей, которые были даны в их особых мнениях по рассмотренным делам. Например, это становится очевидным с рассмотрением одного из первых дел по заявлению от 2 марта 2015 г. товарищества с ограниченной ответственностью «Гамма» (далее - ТОО «Г амма»), зарегистрированного в Республике Казахстан. Основным видом деятельности ТОО «Г амма» является добыча и реализация угля, в том числе на территории Российской Федерации. К объему угля, реализуемого заявителем на территории Российской Федерации, налоговые органы Республики Казахстан в соответствии с Кодексом «О налогах и других обязательных платежах в бюджет» применяли рентный налог на экспорт. Данное положение по сути можно было бы квалифицировать как тарифный барьер, который препятствует свободному движению товаров внутри общего рынка. В заявлении ТОО «Гамма» оспаривало

бездействие Комиссии, выразившееся в неисполнении возложенных на нее функций по контролю и мониторингу за исполнением условий международных договоров и принятию мер по выявленным нарушениям и требовало обязать Комиссию вынести соответствующее решение о необходимости исполнения условий международных договоров, ратифицированных Республикой Казахстан. Иными словами, признать положения о рентном налоге не соответствующими Договору ЕАЭС и обязать Республику Казахстан отменить данный налог.

Суд ЕАЭС постановил, что из представленных материалов не усматриваются сведения о нарушении Комиссией предоставленных заявителю Договором от 29 мая 2014 года и (или) международными договорами в рамках Союза прав и законных интересов. Положениями Договора от 29 мая 2014 г договорами, действующими в рамках Евразийского экономического союза, к компетенции Суда Евразийского экономического союза не отнесены правомочия по подтверждению выводов хозяйствующих субъектов и рассмотрению споров об обязывании органов Союза к совершению юридически значимых действий. В этой связи примечательно особое мнение судьи Чайки К. Л. по данному делу: «Коллегии Суда следовало оценивать обязанность Комиссии по осуществлению мониторинга и контроля исполнения Республикой Казахстан Женевского соглашения, Соглашения о единых правилах и принципах технического регулирования, Таможенного кодекса Таможенного союза, Технического регламента «О безопасности колесных транспортных средств», ТН ВЭД ТС. С этой целью Коллегии Суда надлежало сформулировать и разделить понятия мониторинга и контроля, выделить круг субъектов, наделенных правом обращаться с заявлением об открытии этих процедур, а также установить, применительно к рассматриваемому делу, имел ли ИП Тарасик К. П. право

292

инициировать мониторинг и контроль» .

«Контроль в рамках интеграционного образования характеризуется отношениями взаимозависимости. Предоставление юрисдикционному органу ^[292]

полномочий по принятию правовых установлений означает одновременное предоставление ему полномочий по проверке исполнения обязанными субъектами этих правовых установлений»^[293].

«Таким образом, на Комиссию возложена обязанность по контролю исполнения государствами - членами решений Комиссии по вопросам, переданным из ведения государств-членов на наднациональный уровень»^[294].

Аналогичная ситуация повторилась в другом деле 2015 г. по заявлению ИП Тарасика, который осуществлял поставки из Соединенных Штатов Америки в Республику Казахстан грузовых транспортных средств типа «Truck» торговых марок «Nissan Titan», «Toyota Tundra», «Ford-150», «F-250». В соответствии с Женевским соглашением 1958 г., данные виды автомобилей отнесены к типу грузовых. Однако таможенная служба Республики Казахстан при определении типа данных автомобилей применяет постановление Надзорной судебной коллегии по гражданским и административным делам Верховного Суда Республики Казахстан, в соответствии с которым автомобили являются легковыми. Таким образом, ИП Тарасик вынужден был заплатить дважды за ввоз каждого автомобиля: как за грузовой - для цели взимания таможенной пошлины в таможенной декларации была указана одна классификация, и как за легковой - для цели взимания акциза. Ранее в 2014 г. ИП Тарасик обращался в ЕЭК с жалобой на то, что действия властей Республики Казахстан противоречат подпункту б) статьи 9 Договора о Таможенном союзе и Едином экономическом пространстве от 26 февраля 1999 г., целью которого является обеспечение функционирования режима свободной торговли товарами и применение единой системы взимания косвенных налогов. Однако ЕЭК в письме от 27 ноября 2014 г. сообщила ИП Тарасику, что «правовая оценка правомерности

деятельности и решений таможенных органов государств-членов выходит за рамки компетенции Комиссии»^[295]. Поскольку вопросы платы акцизов входят в

компетенцию государственных органов Республики Казахстан, обращение ИП Тарасика было направлено в Комитет государственных доходов Министерства финансов Республики Казахстан. Бездействие ЕЭК послужило основанием обращения в Суд ЕАЭС, в котором ИП Тарасик указал, что Комиссия должна была провести мониторинг с целью определения правомерности применения акциза, предусмотренного Налоговым кодексом Республики Казахстан к товарам, ввезенных им, что, по его мнению, относится к таможенным платежам, входит в сферу регулирования Комиссии и не соответствует праву Союза^[296].

Однако Коллегии Суда в своем решении поддержала позицию ЕЭК и сделала вывод о том, что в рамках вопросов, поставленных в обращении ИП Тарасика в Комиссию, отсутствовала необходимость проведения мониторинга и контроля исполнения международных договоров, в том числе Договора о Таможенном союзе и Едином экономическом пространстве от 26 февраля 1999 г. в части применения единой системы взимания косвенных налогов в торговле с третьими странами. Суд первой инстанции отказал в удовлетворении заявленных требований^[297]. ИП Тарасик попытался обжаловать данное решение, однако Апелляционная палата Суда ЕАЭС оставила в силе решение Коллегии Суда.

Примечательно в связи с данным делом особое мнение Судьи Нешатаевой Т. Н., в котором было обращено внимание на важные процессуальные аспекты рассмотрения данного дела. По ее мнению, Суд допустил процессуальную ошибку, поскольку не установил применимое международное право, вместо этого он интерпретировал национальное законодательство об акцизах, на что у него не было полномочий. Так, Судья Нешатаева ссылается на решение Постоянной палаты международного правосудия от 25 мая 1926 г., где указывалось, что «с точки зрения международного права ... национальные законы являются лишь фактами»^[298].

Судья Нешатаева также обратила внимание на то, что Апелляционная палата вышла за пределы своей юрисдикции следующим образом: «В данном процессе Комиссия не выдвинула правовых аргументов против позиции хозяйствующего субъекта, в то время как Апелляционная палата их изложила по собственной инициативе, действуя с позиции судейского активизма в пользу сильной стороны. Суд вряд ли вправе высказывать собственную аргументацию против жалобщика в пользу сильной стороны, ибо тем самым нарушается принцип состязательности, закрепленный пунктом 53 Статута, и статья 18 Регламента»^[299]. Судья Нешатаева Т.Н, пришла к выводу, что Суд ЕАЭС вынес решение, не основываясь на международном праве и, более того, использовал недопустимый корпоративный подход, поскольку Апелляционная палата самостоятельно искала аргументы против требований заявителя. Далее сделан вывод относительно абсурдности положения ИП Тарасика: «В такой процессуальной ситуации у хозяйствующего субъекта остались лишь иллюзорные шансы на защиту своих прав и интересов в Суде, так как его реальные требования оказались нерассмотренными: грузовик по- прежнему считается легковым автомобилем»^[300]. По мнению Нешатаевой, Суду следовало бы признать отказ Комиссии в проведении мониторинга и контроля по заявлению ИП Тарасика неправомерным бездействием, нарушающим права и законные интересы хозяйствующего субъекта в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности^[301].

Следует отметить решение по таможенному спору между Россией и Республикой Беларусь, вынесенное Судом ЕАЭС в 2017 г. В данном деле РФ обратилась с заявлением установить факт несоблюдения Республикой Беларусь Договора о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 г. (далее - Договор о Союзе) и соответствующих международных договоров в рамках Союза, а именно статьи 125 Таможенного кодекса таможенного союза (далее - ТК ТС) и статей 11 и 17 Соглашения о взаимной административной помощи таможенных

органов государств - членов таможенного союза от 21 мая 2010 г. (далее - Соглашение от 21 мая 2010 г)^[302]. В результате рассмотрения данного дела Большая коллегия Суда пришла к выводу, что нормы таможенного права ЕАЭС имеют императивный характер и должны применяться таможенными службами непосредственно^[303]. В то же время, как отмечает Кожеуров Я.С., структура данного судебного решения, в частности отсутствие описательной части фактов, «осторожность формулировок», не позволили конкретизировать права и обязанности истца и ответчика, и превратили его фактически в консультативное заключение^[304].

Данное решение также было проанализировано Исполиновым А. С. в одной из публикаций. Так, на наш взгляд, он верно указывает, что Договор о ЕАЭС не содержит прямого указания на то, имеет ли право ЕАЭС приоритет по отношению к национальному законодательству^[305]. Далее исследователь приводит свое видение перспективы становления доктрины приоритета и прямого действия интеграционного права в ЕАЭС, проводя аналогию с практикой Суда ЕС роли национальных судов в укреплении введенных им доктрин^[306].

По данному делу ЕАЭС другие судьи также дали ряд особых мнений, в которых содержатся важные комментарии относительно природы права ЕАЭС. Судья Сейтимова В. Х., выражая несогласие с принятым решением указала, что Суд ЕАЭС интерпретировал норму права, «опираясь на базовый рамочный характер статьи 125 ТК ТС»^[307], то есть исходя из ее общего смысла, а не прямого нормативного закрепления. Наиболее примечательна интерпретация судей Чайки К. Л. и Нешатаевой Т. Н. Так, судья Чайка указывает, ссылаясь на практику суда ЕС по делам Costa/Enel и Simmenthal II, что государства-члены ЕАЭС, заключив Договор о ЕАЭС, создали «автономную совокупность правовых норм, являющихся обязательными для всех государств-членов»^[308]. Нешатаева поддерживает данный вывод, указывая, что «Евразийский экономический союз является международной организацией интеграционного типа, которой государства-члены передали компетенцию по установлению единых правил обязательного характера, в том числе и в сфере таможенных отношений. Решения органов ЕАЭС подлежат непосредственному применению на территории государств-членов, обладают прямым действием, поэтому Суд ЕАЭС призван обеспечить единообразное применение международных договоров и решений органов Союза»^[309].

Опираясь на данный анализ, мы можем предположить, что в перспективе Суд ЕАЭС все же может приобрести важную роль в укреплении евразийского интеграционного права, несмотря на жесткие правовые рамки, которые ставят для него учредительные документы.